И тут как раз помогли пушки. Под их бодрящий аккомпанемент представители блока умеренных социалистов один за другим выступали с предложением в знак протеста уйти со съезда — что, в конце концов, и реализовали. Естественно, после такого демарша речи об образовании однородного социалистического правительства уже не было. Съезд раскололся, однако абсолютное большинство осталось за большевиками и левыми эсерами.
Видный меньшевик Суханов потом, уже много лет спустя, с горечью констатировал:
«Борьба на Съезде за единый демократический фронт могла иметь успех… Уходя со Съезда… мы своими руками отдали большевикам монополию над Советом, над массами, над революцией. По собственной неразумной воле, мы обеспечили победу всей „линии“ Ленина».
…Однако вопрос о составе Совета народных комиссаров все еще висел в воздухе. Слишком авантюрным было рассчитывать, что большевикам удастся создать монопартийное правительство. Параллельно со всеми этими событиями они вели переговоры с левыми эсерами о вхождении тех в Совнарком, что создало бы хоть какую-то видимость коалиции. Лучше б они этого не делали! Это ни в коей мере не облегчило положения большевиков, зато проблем потом у них будет из-за этого сотрудничества!
Впрочем, 26 октября левые эсеры не хотели входить в правительство (они согласились позже), и вопрос снова повис в воздухе. Тогда, чтобы перестраховаться, большевики сделали рокировку — первыми пунктами повестки дня 26 октября они поставили обсуждение программы и начали с документа, после которого сердца 150-миллионного народа бывшей Российской империи были отданы им. На трибуну вышел Ленин и зачитал воззвание «К народам и правительствам всех воюющих держав», более известное как «Декрет о мире».
Документ этот часто упоминается, но крайне редко печатается, и любой, кто соизволит заглянуть в приложение, поймёт, почему. Собственно, это не социалистические, а либерально-демократические идеи, которые, как и любые либеральные идеи, примененные в конкретной жизни, оказались чрезвычайно разрушительными. В 1917 году они привели к Брестскому миру, а в 1991 году — к распаду СССР. Но собравшаяся в актовом зале Смольного толпа в серых шинелях не вникала в такие тонкости — едва услышав слово «мир», они разразились аплодисментами.
Следующим пунктом повестки дня был декрет о земельной реформе, который отменял частную собственность на землю и передавал все помещичьи и церковные угодья в распоряжение местных земельных комитетов и крестьянских Советов. Это была не большевистская, а эсеровская программа, по поводу чего эсеры страшно обиделись и долго кричали о плагиате.
Поздней ночью, в 2.30, съезд приступил к обсуждению вопроса о новом правительстве. Поскольку меньшевики и эсеры торжественно покинули Смольный, а левые эсеры отказались войти в Совнарком, то он поневоле был составлен из одних большевиков во главе с Лениным — за него проголосовало около 450 человек из 600 присутствующих. Это правительство также было «временным» — ему предстояло функционировать вплоть до Учредительного собрания.
* * *
…И на этом кончается история революции и начинается уже совсем другая история. Потому что в октябре семнадцатого во главе государства стала кучка исключительных по энергии, беспринципности и изворотливости личностей и начала уже не править — куда там, не до жиру! — а попросту управлять. Как лыжник на скоростном спуске — не загадывая далеко, от поворота к повороту, от ухаба к ухабу, лишь бы удержаться на ногах… А к ним, как опилки к магниту, притягивались такие же личности масштабом поменьше. Как они управляли государством — картинка не для слабонервных. Но ведь удержались, вот в чём Божий-то промысел! Это было изначально невозможно, но удержались, а вместе с ними устояла и Россия…
* * *
25 октября ещё ничего не решало. Взять власть было, право же, совсем нетрудно. Большевики взяли ее красиво и практически бескровно — это их заслуга в сфере политической эстетики. Ровно с тем же успехом они могли разбомбить Зимний дворец и перестрелять несколько сотен его защитников. Троцкому пришлось бы несколько видоизменить свою речь, и дальше события пошли бы всё тем же ходом.
Дело ведь было совсем не в том, чтобы оттащить с арены и без того лежащее в глубоком нокдауне правительство. Дело было в том, чтобы решить проблемы, отправившие его в нокдаун — те проблемы, о которые обломало зубы неизмеримо более сильное и подготовленное царское правительство и намного лучше финансируемое Временное. Сталин на VI съезде дал далеко идущее обещание: «Если мы возьмем власть, то сорганизовать ее мы сумеем». Интересно: он на самом деле так думал?
Впрочем, для начала неплохо бы знать, сколько шансов он отсчитал на реализацию первой части этой фразы. Один из десяти? Или один из ста? Тем не менее, власть была взята, и пришла пора отвечать за все свои обещания, в том числе и за это.
Вот стратегическое наследство, доставшееся большевикам от прежних властей: страна, намертво завязшая в клубке неразрешимых противоречий, с чудовищно отсталым нереформируемым сельским хозяйством, полуколониальной экономикой, полным отсутствием идеологии, сгнившей верхушкой и неграмотными (в прямом смысле) низами.
Вот тактическое наследство: неоконченная война при развалившейся армии, голод, холод, остановившиеся заводы, агонизирующий транспорт, городское население, которое надо как-то спасать, и сельское, с которым надо как-то договариваться, чтобы взять хлеб. А кроме того, бывшие «хозяева жизни», желающие скинуть новую власть, и милые соседи, для которых настал удобный момент поделить страну.
Вот оперативное наследство: некоторое количество полуразвалившихся государственных структур с саботирующими чиновниками, которых надо как-то заставить работать, и лютый кадровый голод, поскольку и без того немногочисленные образованные люди большей частью, не в силах стерпеть «хама», оказались на «белой» стороне.
Большевики, дерзнувшие взять власть в октябре семнадцатого, остались со всем этим веками копившимся и доставшимся им в наследство клубком проблем один на один, без всякой помощи. При этом они не имели никакого опыта управления государством. Соотношение было примерно такое же, как в фильме «Выборгская сторона»: ты вроде бы больничной кассой заведовал? Ага, пойдешь директором Госбанка. Кое-что большевистская верхушка, всю жизнь занимавшаяся изучением общественных наук, знала в теории… а вы пробовали хотя бы мобильный телефон освоить с помощью инструкции?
Но эти авантюристы высочайшего разряда, не зная о государственном управлении ничего, кроме обрывков нахватанных отовсюду книжных знаний вперемешку с самыми дикими теориями, не струсили. Они взялись за дело, о котором не имели практически никакого представления, стали его делать — без механизмов управления, при всеобщем развале — и сумели вытащить страну из кровавой смуты и хаоса. Как — это уже второй вопрос. Как умели. Что поделаешь, эти люди не проходили практику в должностях заведующих канцеляриями и товарищей министров. Они очень быстро избавились от каких бы то ни было иллюзий, и это стало спасением и для них, и для страны. Критиковать-то их просто, да — а какой еще был выход из русской смуты?
Я долго не могла понять причин — почему Сталин так преклонялся перед Лениным. Всего пять лет на посту главы государства, и то приходящихся, в основном, на войну — а белые эту войну не выиграли бы никогда. Среднего класса — опоры буржуазной демократии — в России практически не было, сразу под тончайшим образованным слоем колыхалось море неграмотного, но отнюдь не темного народа, доведенного за двести лет жизни по европейскому образцу до предела терпения. Прежних хозяев — ни помещика, ни «христолюбивого» фабриканта — эти люди не приняли бы никогда, так что большевики, опиравшиеся на эти низы, были просто обречены на победу.
А что еще сделал Ленин? Право же, сущие пустяки, и говорить не о чем: из того хаоса, который получило в наследство новое правительство, создал какую-никакую, но власть, при этом не потеряв почти ничего от прежней державы. Ничего особенного в этом деянии нет… за одним исключением: сделать это было невозможно.
После семнадцатого года с Россией было покончено. Дальнейшая ее судьба — превратиться в кучку мелких нищих государств, которые соседи потом будут долго и вкусно колонизировать. То, что все это удалось собрать, лежит за пределами человеческих сил — это мог только Божий промысел. И то, что это сделано руками людей, которые в Бога не верили, а Россию презирали — тоже Божий промысел: чтобы мы поменьше зазнавались в своих рассуждениях о «святой Руси» да о «Третьем Риме». Нет, такого и нарочно не придумаешь: великая гордая империя, погибающая от рук собственной элиты и спасенная кучкой циничных авантюристов! Им на Россию было, откровенно говоря, наплевать, но досталась им именно эта страна, и ее надо было как-то удерживать, чтобы иметь базу для разжигания грядущей мировой революции.
