серия статей о России, в которых говорилось, что «в России человеческая жизнь никогда не ценилась», со ссылкой на Достоевского сообщалось, что русские по своему развитию ниже любого другого народа. И разумеется, объяснялось, что нападение Германии на Россию было превентивной акцией, самообороной.
Редактор газеты НТС Александр Казанцев вспоминал, как в начале войны в Берлине ходил смотреть еженедельные киножурналы, выпускавшиеся министерством Геббельса. В киножурналы включали репортажи с оккупированных территорий:
«Мы всматривались в мелькавшие на экране лица, в одежду, в улицы городов и сел, всматривались до тех пор, пока слезы не застилали глаза. Было все это до невероятности убогим, голодным и жалким.
Десятки, сотни тысяч военнопленных с исхудавшими, небритыми по неделям лицами, с воспаленными от пережитых ужасов и голода глазами. Из тысячных толп кинооператоры выбирают наиболее неодухотворенные, грубые и страшные лица, и дикторы поясняют эти снимки всегда одними и теми же комментариями:
— Вот эти дикари, подчеловеки, как видите, мало похожие на людей, собирались напасть на нашу Германию…»
Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер в январе 1941 года, еще до начала войны, приказал своим подчиненным готовиться к массовому уничтожению русского населения. Массовая гибель советских военнопленных была частью общего плана «биологического ослабления русского народа».
Министр по делам оккупированных восточных территорий Розенберг предполагал изгнать из европейской части России примерно тридцать миллионов русских. Если выселение из какого-то города затянется, предупредил его Гитлер, «сбросьте парочку бомб на город — и вопрос решен». Оставшиеся славяне будут рабами. Образование им не понадобится. Восточные земли заселят немецкие колонисты. Во-первых, фольксдойче, во-вторых, эсэсовцы, которые после войны в благодарность за боевые заслуги получат земельные наделы на Украине и в России.
Альфред Розенберг и некоторые другие руководители Третьего рейха еще могли как-то смириться с определенными национальными чувствами украинцев, прибалтов, некоторых других этнических групп, но только не русских. Под властью рейха самостоятельной России быть не могло.
Колоссальной удачей для немцев стала Катынь, где раскопали гигантскую могилу польских офицеров, уничтоженных перед войной НКВД. Была немедленно выпущена книга «Массовые убийства в лесах Катыни», содержащая протокол, подписанный экспертами из двенадцати европейских стран.
В 1942 году большим тиражом немцы выпустили книгу «Величайшее рабство в истории человечества» — о трудовых лагерях в Советском Союзе, о положении крестьянства и постоянном голоде.
В том же 1942 году с предисловием Геббельса появилась книга «Советский Союз глазами немецких солдат» — подборка писем с Восточного фронта. Эту книгу в миллионах экземпляров распространяли местные партийные организации. Россия изображалась как ад на земле.
После войны и энтээсовцы, и уцелевшие власовцы пролили море чернил, сокрушаясь по поводу «политической близорукости» Гитлера и его окружения: немцы упустили шанс победить Сталина; они могли сделать это, создав на своей стороне мощную русскую армию, обращаясь с русскими, как с равными, и пообешав русским независимое государство.
Да если бы Гитлер мог обращаться с русским, как с равными, он вообще бы не начал войну! Русские, славяне были для него низшей расой, которую надо было подчинить себе. Русские не могли быть союзниками немцев, а только их рабами.
Гитлер верил в свои идеи. Он собрал вокруг себя единомышленников, он реформировал государство ради осуществления своих идей и ради них же начал мировую войну.
— Самый тяжелый удар человечеству был нанесен появлением христианства. Большевизм — незаконное дитя христианства, — говорил Гитлер в июле сорок первого.
В начале 1943 года членов НТС стали увольнять из немецких учреждений без всяких объяснений, некоторых даже отправили в немецкие тюрьмы и концлагеря. Теперь НТС склонен считать себя жертвой репрессий. Но гестапо в данном случае изолировало не противников рейха, а тех, кто позволял себе отклоняться от официальной линии, заключавшейся в том, что русский национализм в рейхе невозможен.
Писатель Георгий Владимов, который хорошо знал эту тему, писал: «В лагерях энтээсовцы оказались не потому, что выступали против Гитлера, — за это головы отрубали, — а потому, что гестапо заподозрило (и справедливо) инфильтрацию их рядов советской агентурой и двести человек изолировало для проверки. Длилась она полгода — которые НТС записал себе в героический счет…»
Проект знака РОА был поручен одному графику. Он представил девять вариантов, которые отослали на утверждение в восточное министерство. Альфреду Розенбергу не понравился ни один. Он перечеркнул их синим карандашом. Тогда генерал Малышкин предложил использовать Андреевский флаг. Этот вариант Розенберга устроил.
Протоиерей Александр Киселев, духовник штаба армии Власова, вспоминал: «В Берлине в ходу была шутка о подлинном значении нарукавного знака чинов власовской армии — РОА. Нарукавный знак представлял собою синий Андреевский крест на белом фоне, обрамленный красной полоской. Над этой эмблемой стояли золотые буквы: РОА. Одни расшифровывали значение этих трех букв так: русские, обманувшие Адольфа. Другие читали в них противоположное: русские, обманутые Адольфом».
Второе прочтение все-таки было ближе к истине.
Разные люди оказались и в РОА, и в Комитете освобождения народов России, и в НТС. Кто-то, вероятно, искренне верил, что трудится на благо России. Почему же им не приходило в голову, что тот, кто добровольно заключает союз с преступником, принимает его правила игры, действует с ним заодно, сам становится преступником? Говорят, что цель оправдывает средства. Оправдывает ли?
Один из подручных взятого в плен Власова вспоминал, как впервые увидел его в помещении отдела пропаганды Генштаба сухопутных сил вермахта на Виктория-штрассе, дом 10:
«В окно были вделаны массивные решетки, и попасть к нему было нельзя, так как все двери находились под замками, а у входа помещалась многочисленная немецкая вахта, примерно из расчета один солдат на одного пленного.
Генерал Власов собрал нас в редакционной комнате. При встрече присутствовал немецкий офицер Шгрик-Шгрикфельд, прекрасно владевший русским языком.
Генерал Власов говорил негромко, спокойно и, как всегда, очень искренно.
— Вы не думайте, что это только пропаганда. На такое дело я не стал бы вас звать. Мы начинаем большое дело, святое. Они, — он кивнул в сторону немецкого офицера, — думают ограничиться пропагандой. Нет, тут одной пропагандой не ограничиться.
Он, внезапно подавшись в нашу сторону, сказал весело и энергично:
— Так или не так я говорю?
— Так.
— То-то и оно».
На Власова делали ставку некоторые военные, уверенные, что если его правильно использовать, сделать из него фигуру крупную, притягательную, то можно перетянуть на сторону Германии немалую часть русских.
Восточное министерство Розенберга относилось к Власову настороженно, у министерских чиновников была своя стратегия. Они поддерживали не русских коллаборационистов, а представителей других народов, особенно тех, кто проявлял враждебность к России.
Но военные давили на Розенберга, они хотели более
