комсомола. Видимо, не всё хорошо продумали организаторы этого мероприятия. Можно было бы хотя бы принести извинения.
Как-то раз парламент Российской Федерации рассматривал вопрос о рекламе на телевидении. Не простое дело, раз занялись им на самом высоком уровне представители, избранные народом. Видимо, допекла людей реклама так, что жить с нею стало невмоготу. Показалось простому телезрителю, что свобода их выбора ограничивается рекламой.
Потому и подняли на самом высоком уровне вопрос о хотя бы некотором ограничении прав телеканалов включать бесконечно рекламы. Депутаты – люди серьёзные, от народа отделяться не хотят и потому боль народную обсудили и даже постановили, что время рекламы должно быть строго ограничено рамками. Даже время рамок определили – не более такого-то количества минут.
И телевидение в точности, как кот Васька из басни Крылова, прислушавшись к критикующему голосу парламентариев, стало с ещё большим остервенением вгрызаться в мясо реклам, преподнося их теперь любителям голубого экрана в таких количествах, что перестали люди понимать, прерывается ли та или иная передача на рекламу, или же рекламу прерывают на некоторое время, чтобы зритель узнал о той или иной передаче.
А давайте задумаемся немного. Представьте себе, например, что ежегодное послание президента, передаваемое по телевидению, неожиданно будет прерываться десятиминутными рекламными роликами, сообщающими о пользе зубной пасты или средства от перхоти. Никто ведь не осмелится на такое. А почему? Не потому же, что послание никто не станет слушать, и реклама в таком случае будет бесполезной. Нет, конечно. Просто побоятся, так как разорванную на кусочки речь можно либо понять неправильно, либо вовсе не осознать.
Каждое творение человека интересно, когда воспринимается цельным куском. Что если мы разорвём рекламой песню в исполнении, скажем, Аллы Пугачёвой? Да певица плюнет в глаза тем, кто сделает такое, и будет права. Разве можно разрывать произведение на куски? Нет, и такое с песнями не делается. Но я позволю себе заметить, что любой кинофильм, спектакль, телевизионное шоу и даже каждая спортивная программа – это не что иное, как та же песня, но выраженная иными средствами. Их тоже часто смотрят зрители, затаив дыхание, боясь пропустить хоть один миг. Порой это лебединые песни режиссёров, актёров, операторов. Почему же эти песни позволяется разрывать рекламами, наступая тем самым на нервы зрителям? И как могут авторы этих песен соглашаться на подобное издевательство над их творениями?
Приходилось ли психологам анализировать, как реклама влияет на состояние психики человека? Знают ли они, сколько телевизоров разбивалось или выбрасывалось из окон нервными людьми по причине того, что на самом интересном месте той или иной телепередачи возникла реклама? Сколько людей со слабыми нервами хватаются за сердце оттого, что на всех каналах одновременно идёт реклама и смотреть буквально нечего? Кто обратил внимание на то, как отупляется сознание человека постоянным повторением рекламы?
Московское телевидение, не говоря о платных и спутниковых, предлагает пока тринадцать каналов, смотреть которые не хочется не только потому, что мало интересного, но и из-за обилия реклам, внедряющихся в сознание зрителя безо всякого на то его желания. Об этом говорят с эстрады сатирики, смеются по этому поводу КВН-щики, говорят на заседаниях депутаты парламента. А воз и ныне там. А кошка-реклама ест своё мясо, не обращая ни на кого внимания.
Число каналов скоро ещё больше возрастёт. Но возрастает и количество рекламы. Разумеется, рекламодатели платят большие деньги, на которые и живёт телевидение сегодня. Но это наши с вами деньги, которые мы платим за рекламируемую продукцию с учётом стоимости рекламы. Иными словами за свои же деньги мы губим собственные нервы, что совсем неправильно для общества, которое мы хотим называть демократическим. Каждый человек, если он платит деньги, должен иметь право получать за них ту продукцию, которую хочет, а не ту, что хотят другие. И если уж принимается закон, то он обязан исполняться. Если кот украл мясо и ест его, то не увещевать его следует, а хотя бы отнять мясо. Должны же хоть чему-то учить народные басни?
По общерусскому национальному вопросу
С национальным вопросом я столкнулся, как это ни покажется странным, чуть ли не с пелёнок. Рождение моё пришлось на ноябрь 1940 года. А в сорок первом нас эвакуировали из Симферополя в азербайджанский город Агдам, ставший впоследствии в 1988 году центром карабахского конфликта. Отец был на фронте, мама пошла на работу, а нас, двух близнецов, отдали в ясли. Так вот мне на всю жизнь запомнился один эпизод из этого периода, когда меня, ребёнка, схватила няня и понесла на кухню, где за какую-то провинность угрожала изжарить на сковородке. Ужас, который я испытал при виде большой горячей сковороды, над которой я оказался, у меня до сих пор сохранился в памяти. Не очень хорошо, мягко говоря, относилось местное население к беженцам, каковыми мы были. А ведь нам пришлось провести там несколько лет, пока смогли вернуться в Крым.
И я помню, как уже чуть позднее, меня малыша, местные мальчишки опустили в канализационный колодец и закрыли крышку люка. Хорошо, что рядом оказался мой старший брат, который вытащил меня оттуда. Эти воспоминания перекликаются с рассказами мамы о том, как одна азербайджанка, показывая на ножичек, обещала, что всех русских перережут, и часто говаривала: «Алла-алла, Курбашина», призывая главаря банды на наши головы.
Однако после окончания войны мы воспитывались в советской школе, где прививалась такая терпимость к любой национальности, что мы не видели разницы в отношениях ни к грузинам, ни к армянам, ни к евреям. Я даже не знал первое время, что жидами называют евреев. Как все дети, мы называли жидом жадного человека. И это незнание привело однажды к большой неприятности.
У меня в седьмом классе был друг Алик Баев, у которого я часто бывал в гостях, как и он у меня. Как-то в разговоре я назвал жидом, как мне казалось, жадного товарища. Алик воспринял это как нанесенное ему лично оскорбление, поскольку он сам является евреем. Я до сих пор ощущаю чувство стыда, так как не хотел обижать друга, но дружба наша распалась.
Нас учили тому, что все нации равны, и я не испытывал никаких отрицательных эмоций относительно азербайджанцев ни в школьные годы, ни в более позднее время, когда ездил в командировку в столицу Азербайджана Баку и восхищался нашим экскурсоводом Зарой, или когда писал очерк об азербайджанской аспирантке «Судаба», получивший
