Тогда Юрий пошел на станцию, в магазин, и вернулся с подарками: Татьяне — куклу, Сашке — громадный деревянный автомобиль. По поселку уже пошли разговоры. Одни считали, что гнать его надо в три шеи и что нет такого закона — живых детей отбирать от кормильцев. Другие говорили, что, может, детям привалило счастье. Пришла сверху Лидия Ивановна, выбрала момент, сказала Николаю: ты что, мол, сдурел? Или Полю тебе не жалко? Пусть едут, пора и о себе подумать, ведь жизни не видели! Дядя Коля выслушал, но так и остался сидеть, подперев руками голову.
К вечеру Сашка дал согласие. Сельсовет еще работал, и все пошли в сельсовет. Там Юрий написал на Сашку расписку. Обратный путь Сашка вез на веревке автомобиль. Отъезд назначили на утро. Эту ночь Татьяна провела у Лидии Ивановны.
Рано утром перед домом Мамаевых собрался весь поселок. Было много детей, они провожали «Мамая». Прощаясь, Сашка всем плакал, а Трезору что-то шептал на ухо. Потом поднялся к Лидии Ивановне, и вдруг та сбежала с лестницы и в голос закричала: «Ох, Поля, не отдавайте Сашку, не отдавайте!» От тети Поли Сашу отрывали силой, Юрий тащил его за руку, за ту самую руку, которая теперь ничем не отличалась от здоровой. Потом пошли на вокзал. Татьяна идти боялась, как бы ее не увезли обманом, но все же пошла, потому что рядом были Володя и Коля. Сашка не выпускал из рук автомобиля, а Юрий нес его вещи. Здоровый получился тюк. Тетя Поля смогла дойти только до колодца, и там у нее отнялись ноги. Ее повели назад, но она ничего не видела, и Николай Поликарпович разозлился и крикнул: «Будет изводиться!», а сам закрыл руками лицо. В последний момент Володька прыгнул в вагон и поехал до первого перегона. Вернулся он к вечеру, никому ничего рассказывать не стал и всю ночь проревел в подушку. А деревянный автомобиль Сашка уже на вокзале отдал Татьяне, когда прощался с сестрой. Наотрез отказался брать автомобиль с собой.
Я приехал в Буреполом ровно через десять дней. Страсти немного улеглись. Осталась грусть и какая-то тоска в доме, и дядя Коля с тетей Полей выглядели сиротами. Пока я сидел у Мамаевых, входная дверь раз пять открывалась, потом слышалось: «Можно?», и в комнату, уже босиком, входили какие-то люди. Увидев меня, они смущались: ладно, мол, потом заглянем, извините. «А вы чего?» — говорила тетя Поля. «Да про Сашку хотели спросить. Нет вестей или есть?»
Николай Поликарпович был очень зол, он сказал про Тамару и Юрия: «Искрошились они оба, нельзя им доверять детей!» А тетя Поля мягко поправила: «А может, совесть в них сейчас и заговорит, откуда ты знаешь?» — «Добрая ты слишком», — сказал дядя Коля. «А я не замечаю за собой, добрая я или не добрая, — ответила тетя Поля. — Я за другими могу заметить».
Был воскресный день, и мы с Татьяной пошли гулять по поселку. Она сама привязала себе на голову бант, оставив длинный и модный хвост, и тетя Поля нам наказала, чтобы на обратном пути мы пригнали коз. Гулять с Татьяной было интересно, она знала все поселковые новости. И вот еще о чем мы с ней говорили: о том, что из всех-всех-всех она не верит только мамке, папке и Верке Шурминой, потому что Верка вчера спрятала ее туфли, а сказала, что они пропали. Когда мы с ней шли по улице, из всех калиток и окон на нас поглядывали люди, их очень разбирало любопытство, с кем это, мол, гуляет Татьяна, и они кричали деловыми голосами: «Тань, а Тань, зайди-ка после, разговор есть!» Татьяна становилась вся гордая и кричала в ответ: «Ага! Вот справлюсь по хозяйству, зайду!» И после этого делала глазами кокетливый водоворотик: на нос, на предмет, вдоль улицы. Предмет — это я. А за нами шла мирная стая поселковых собак, каждую из которых по имени знала Татьяна.
1967
Часть третья
ИСКАТЕЛИ
Перед нашим поколением во многих областях жизни возникли всевозможные «почему», «отчего», «когда» и «зачем», отвечать на которые должны мы сами. Поиск ответов — наша великая миссия, и если мы выполним ее достойно, если в конечном итоге определим, какой должна быть наша жизнь и, кроме того, свое истинное место в этой жизни, вовсе не исключено, что строгие потомки назовут наше поколение и с к а т е л я м и.
I
КРЕДО АНАТОЛИЯ ПУГОЛОВКИНА
Через какое-то время Анатолий Пуголовкин вызовет у потомков не меньший интерес, чем тот, который испытываем мы сами к рядовым представителям минувших поколений. Внукам и правнукам тоже захочется знать, как он выглядел, о чем думал, как работал, какие пел песни и какие строил планы. Давайте и мы глянем на него, сегодняшнего, как бы со стороны.
Внешний вид. В восемь тридцать утра в здание, где находится отдел главного конструктора, входит молодой человек в белом кожаном пальто и в белой кожаной кепке. Раздевшись, он поднимается по лестнице на второй этаж, здороваясь с мужчинами легким наклоном головы, а с женщинами, скажу прямо, чуть не расшаркиваясь. Затем он открывает дверь в «аквариум» — громадный зал, с одной стороны которого окна, с другой — стеклянная стена, бросает на стол портфель и становится лицом к кульману.
На молодом человеке галстук, синий в полоску костюм, чуть-чуть примодненные внизу брюки, скороходовские — на каждый день — туфли и белая рубашка. Немного позже он скажет с завидной откровенностью, что угол воротничка этой рубашки ему не безразличен, как, впрочем, и силуэт костюма. Поэтому он предпочитает не покупать готовые вещи, а шить их по собственным чертежам — он скажет «по эскизам» — в ателье или сам. Он мог бы связать даже свитер, было бы время, а его товарищ, работавший за соседним кульманом, недавно сделал вполне приличные сандалеты, модные и удобные, не хуже армянских, нынче с успехом завоевывающих всесоюзный рынок.
Вообще мода — великая вещь, скажет он, если ее не обгонять и если за нею не гнаться, поскольку она бывает смешной дважды: когда приходит и когда уходит. Умеренность — признак хорошего вкуса. Кроме того, не следует забывать, что одежда должна соответствовать способностям — да, да, способностям — человека. «Я, например, никогда не надену слишком яркий лыжный костюм, так как не считаю себя ахти каким лыжником».
Деньги, чтобы прилично одеваться, у него есть: оклад, плюс премиальные, плюс шестьдесят рублей за преподавание во втузе. Живет он вдвоем с матерью. Холостяк. Цыганка, скажет, нагадала всего одну жену, уж очень не хочется ошибиться. (Забегая вперед, замечу, что много лет спустя судьба, будто услышав цыганку, сделала ему царский подарок в виде Галины, которая считает, что это совсем ей повезло, когда она «получила» Анатолия, и сегодня их Машке уже пять, а Веруне два с половиной года.)
Потом он принесет извинения: пришла Ирочка, председатель кассы взаимопомощи. Сберкнижка — на нуле, а нужно срочно покупать колесо к мотороллеру. Минувшим летом он бродил по Карелии и нежданно-негаданно опустошил карман: купил пополам с братом сруб за двести двадцать рублей. Чтобы добраться до этого сруба, расположенного, как вы понимаете, среди неописуемой природы, надо проехать автобусом, пройти пешком и проплыть на лодке километров сто пятьдесят от ближайшей железнодорожной станции. Очень, скажет, удачная покупка.
При всем внимании к собственной внешности наш молодой собеседник начисто лишен грубого меркантилизма. Предложите ему более интересную работу — он подумает. Предложите ему голый оклад, пусть в два раза больший, и он не станет с вами разговаривать.
Он в очках, высок, строен, с едва видными залысинами. Когда работает за кульманом, напоминает художника у мольберта: его движения задумчивы и плавны. Знакомьтесь, читатель: рядовой инженер-конструктор автозавода именыи Лихачева, коренной москвич.
