Концерт начался в три часа пополудни, а закончился, когда часы пробили полночь.
В том же 1986 году Булата Мусурманкулова на посту директора рок-лаборатории сменила Ольга Опрятная, до этого момента работавшая в отделе дискотек Всесоюзного научно-методического центра.
На вопрос «Не обидно ли было отдавать своё детище в другие руки?» Булат отвечал так:
– Сначала было обидно. Вроде старался… А потом я, конечно, понял, что у меня нет таких возможностей, которые могли бы помочь всё это дело дальше двигать. В Москве это же гораздо тяжелее, чем в Питере! Тут же все тебя давят! А Ольга смогла выстоять. У неё сильный характер. И когда я это осознал, уже стало не обидно. У Ольги была огромная пробивная сила. Опрятная была очень тесно связана с Н. Б. Жуковой, замминистра культуры СССР, и через неё она очень много делала. Она и с гэбэшниками решала вопросы, и в горкоме партии тоже были люди, которые понимали необходимость рок-лаборатории и часто шли навстречу. Я понимал, что именно она сможет это дело двигать. А я не смогу. Просто нет таких возможностей!
Ближайшими помощниками Ольги Опрятной стали авторитетные в андеграунде люди: Александр Агеев (концертный администратор) и Виктор Алисов (технический директор).
«В какой-то момент я стал замечать, – рассказывает Александр Агеев, – раз в „Курчатнике” концерт клёвый, два – клёвый. Кто-то их организовывает – и я на них хожу. Сначала я думал, что это сам „Курчатник” организовывает. Но потом я стал замечать неких людей, которые выходят на сцену, говорят какие-то умные слова о каком-то клубе не клубе, а рок-лаборатории, тут и Булат Турсунович появился. Я сначала к нему настороженно отнёсся: солидный человек, всё время в пиджаке. А потом как-то у меня на квартире собралась тусовка. Позвонил Кинчев, спросил, нельзя ли кино посмотреть. И пришёл вдвоём с Башлачёвым. Потом вдруг Жанна звонит. „Я, – говорит, – приду”. И тоже не одна пришла, а с какой-то девушкой. „Это, – говорит, – моя сестра”. И тут позвонил Булат Турсунович. Все в один момент. Я говорю: „Заходи. Тут собралась приятная компания”. И он пришёл. Я не знаю, кто ему дал телефон, да это и не важно. И как-то он быстро огляделся: мы кино смотрим, лица ему все знакомы, – а я спросил, нельзя ли через него билеты в „Курчатник” доставать, а то очень трудно туда попадать. Он говорит: „Да приходи. Тебе я всегда дам”. И потом я уже тупо к нему в это ЕНМЦ за билетами приходил.
Потом я понял их систему: у них есть художественный совет, где они собираются и про музыку разговаривают. И однажды я вдруг услышал от них, что организуется рок-лаборатория и туда нужен администратор… А я был тогда инженером и руководителем проекта – и это тогда была очень крутая должность. Я работал-то хорошо, но по советским тогдашним меркам был человек довольно „странный”, да ещё студия у меня параллельно была, и времени особо не было: ведь работаешь восемь часов, а потом ещё пишешь до ночи, а то и всю ночь. Мне не в материальном плане было сложно, а в том, что брежневская обстановка уже сильно меня затрахала. И я решил, что надо идти в рок-лабораторию. И вот в один день я сидел у себя на работе и грустил.
Было обеденное время, а это самое плохое время: пообедал – и надо чего-то делать, а все в теннис играют. Мне же это всегда было не в кайф. У меня были телефоны членов художественного совета, которые мне дал Булат Турсунович. Он сказал, что будет, мол, конкурс, но так как меня все эти люди знают… Троицкий, например, мне кассеты давал на запись, и Шумов меня знал. Я наменял двушек и стал звонить:
– Как вы думаете, если бы меня в администраторы рок-лаборатории…
Троицкий говорит:
– Давай! Ништяк!..
Шумову тоже дозвонился. Он говорит:
– Я не против.
А потом было собрание в ЕНМЦ. Мне сказали: „Приходи в 8 часов”, – и я пришёл. И не то чтобы я волновался, но мне очень хотелось туда пойти работать. А ведь тогда, чтобы такое решение принять, нужно было все мосты сжечь. Поэтому мне нужно было не просто обещание, что меня берут, мне нужно было, чтобы меня действительно туда взяли. Конечно, если бы этого не случилось, я бы по-прежнему работал инженером и одновременно занимался студией. И всё же хотелось повернуть жизнь на сто восемьдесят градусов.
Я пришёл, никакой толпы соискателей не было. Ещё только Коля Вишняк там был – и всё. Его, по-моему, Липницкий привёл. Но я и Липницкому звонил – он тоже не возражал, чтобы я стал администратором рок-лаборатории, поскольку ни в чём плохом я замечен не был, а только в хорошем.
Короче, все они сидят, а я стою, и они мне говорят:
– Ты давай, расскажи про себя.
А какая у меня была биография?
– Вот я инженер, – отвечаю, – но у меня есть фонотека…
Тогда Опрятная задала мне каверзный вопрос:
– Какие группы ты любишь?
Я честно сказал:
– Я люблю „Аквариум”, „Зоопарк”… ещё „Центр”…
А она восклицает:
– Это же всё ленинградские группы!
А я говорю, что группы на ленинградские или московские я не делю. Потом было голосование, и все подняли руку за.
– Ну и когда ты будешь? – спрашивают.
«Бригада С» на «Рок-Ёлке» выступала в таком составе: верхний ряд – Константин Гаврилов (клавиши) и Александр Горячев (гитара), средний ряд – Сергей Галанин (бас) и Карен Саркисов (барабаны), впереди всех – Гарик Сукачёв
А дело было в декабре.
– Мы, – говорит Оля, – готовим ёлку, ты готов помочь нам?
– Я готов, но у меня ведь работа, и я, конечно, вот так сразу уволиться не могу, так как на мне лежит большая ответственность.
– Хорошо, – говорит Оля, – ты увольняйся, но ёлку ты проведёшь, и это будет как бы твой испытательный срок.
Я заявление написал. Отдел кадров был в панике, поскольку я потребовал сделать всё срочно. Но там уж за меня шеф пошёл, он сказал, что рок – это моё призвание. Я ведь так прямо и сказал, что ухожу в рок-музыку. Пишу заявление по собственному желанию, но пишу в нём, куда ухожу. И шеф меня поддержал.
– Да, – говорит, – это его судьба.
А бегунок в отделе кадров я оформил за десять дней, всё прошёл, но я как пуля летал».
Александр Агеев организовал и провёл 31 декабря 1986 года ту знаменитую ёлку в кафе «Метелица» (или «Метле», как говорили в народе), первую, когда самое буйство было. На сцене выступали «Тяжелый День», «Коррозия Металла», «Вежливый Отказ», «Крематорий», «Клон», «Центр», «Николай Коперник», «Магнит», «Молодость», Сергей Рыженко и «Звуки Му». Танцевали все, невзирая на прикид, будь то пиджак или косуха. И не беда, что кто-то из фанов в экстазе прокусил ногу басисту «Магнита» – это ведь жизнь. Рокерская, конечно, полная приключений и неожиданностей. А впереди их, конечно, будет ещё немало!
Рок-лаборатория быстро и энергично наладила концертную деятельность в столице.
«Концертов стало намного больше, – вспоминает Алексей Булгаков. – Как прорвало! А ведь до этого ничего нигде не было. А тогда каждую неделю стали проходить концерты и всегда – аншлаги. Как рок-музыку разрешили, все хлынули на рок-концерты! Причём работали мы в основном на больших площадках, таких как ДК имени Горбунова, ДК МАИ, ДК МИИТа на Новослободской, всё происходило шумно и весело, народу было много – в то время это был праздник жизни».
В феврале 1987 года началось приключение под названием «Горбушка», тогда ДК имени С. П. Горбунова на несколько лет стал символом рок-движения в столице. На концертах рок-лаборатории стоял невероятный ажиотаж, там собиралась вся музыкальная Москва, а сейчас такого места в городе нет, и даже трудно предположить, появится ли ещё что-то подобное.
26 октября 1987 года и вовсе случилось уникальное событие: по приглашению рок-лаборатории в Москву с концертами приехала финская панк-группа Sielun Veljet (в европейских чартах – L’mourder). Таким образом Московская рок-лаборатория прорвала монополию Госконцерта СССР на приглашения зарубежных артистов.
