у Александры Фёдоровны обнаружили болезнь Паркинсона: она страдала и смущалась, голова тряслась, руки и ноги не слушались, слабость одолевала – «нужно было смириться и пережить».
И ещё одно испытание судьба приготовила семье императора – у Николая появилась возлюбленная: Варвара Аркадьевна Нелидова, Варенька. Скромная и тихая, она искренне любила Николая, а Александра Фёдоровна смиренно благословила их союз. Перед смертью Николай попросил прощения и сказал жене: «С первого дня, как я увидел тебя, я знал, что ты – добрый гений моей жизни». Александра Фёдоровна спросила, не хочет ли он видеть ещё кого-нибудь из дорогих людей (Нелидова стояла за дверью комнаты). Николай пожал руку императрицы – нет, никого больше.
После смерти Николая I Александра Фёдоровна подарила Нелидовой браслет с портретом Николая и завещание императора: он оставил Нелидовой большой капитал – 200 тысяч рублей. Варенька все деньги пожертвовала на благотворительность. Императрица попросила Нелидову остаться жить во дворце, они даже сблизились – много времени проводили вместе, читали, музицировали, разговаривали. «Я хочу, – писала императрица, – ожидать решения своей участи в кругу близких и провести последние дни жизни в том дворце, который напоминает мне столько лет счастья, в комнатах, откуда видны красивая Нева и золотой шпиц Петропавловской крепости, где покоятся останки того, кого я любила и который дал мне столько счастья». Её последние слова: «Я иду к тебе, мой дорогой Николай». В завещании она распорядилась, чтобы её комнаты в Зимнем дворце после её ухода через год отдали бы новобрачным из царской семьи – «чтобы они были так же счастливы, как Николай и Александра».
Удивительные, трогательные, печальные истории хранит Зимний дворец. Мы вспоминаем и, кажется, начинаем понимать более чутко и времена, и нравы, и судьбы. Николай I – личность очень интересная, глубокая, противоречивая, сложная, но нам он дорог прежде всего как человек, открывший музей Эрмитаж.
Вечером 17 декабря 1837 года Зимний дворец охватил пожар – он длился три дня. «Торжественно-печальными были последние часы феникса-здания. Мы видели, – вспоминали очевидцы этого страшного события, – выбитые окна, мощный огонь ходил победителем на пустынном просторе, освещая широкие проходы: он то колол и обваливал мраморные колонны, то дерзко зачернял драгоценную позолоту, то сбивал в безобразные груды хрустальные и бронзовые люстры, то обрывал со стен роскошные парчи и шторы». Император в это время был в театре, давали «Баядерку». Ему сообщили, он тут же помчался в Зимний и увидел страшное пепелище: полностью выгорели два этажа, погибло много прекрасных и ценных вещей. Зарево в ту ночь было такое яркое, что его видели крестьяне окрестных деревень за 50–70 километров от столицы.
Василий Андреевич Жуковский оказался свидетелем этого страшного происшествия: «Вся громада дворца представляла огромный костёр, с которого пламя то восходило к небу высоким столбом под чёрными тучами чёрного дыма, то волновалось как море, коего волны вскакивали огромными тучами чёрного дыма, то вспыхивало скопом бесчисленных ракет, которые сыпали огненный дождь на все окрестные здания. В этом явлении было что-то невыразимое: дворец и в самом разрушении своём как будто вырезывался со всеми своими окнами, колоннами и статуями неподвижною чёрною громадою на ярком трепетном пламени».
Николай ринулся внутрь горящего дворца – спасать, помогать, ободрять гвардейцев, руководить всеми работами. «Государь не потерял присутствия духа. С помощью Божьей он миновал опаснейшие места, ведя за собой дворцовых слуг и сторожей. Государь велел полкам Преображенскому и Павловскому… выносить мебель и прочие вещи и складывать на Дворцовой площади, а более громоздкие вещи – статуи и украшения, вделанные в стены, – оставлять на жертву пламени, чтобы не подвергать людей опасности». Угроза, что огонь может перекинуться в Эрмитаж и погубить полотна Леонардо, Тициана, Рубенса, Рембрандта, была очень велика. Чтобы спасти Эрмитаж – разобрали переходы, соединяющие Зимний и Эрмитаж, дверные проёмы и окна наглухо заложили мешками с песком и поливали из брандспойтов – Эрмитаж не пострадал. «Надо благодарить Бога, что пожар случился ночью, – писал Николай I. – Эрмитаж мы отстояли и спасли почти всё из горящего дворца. Жаль старика, хорош был… Надеюсь к будущему году его возобновить не хуже прошедшего, и надеюсь без больших издержек. Одно здешнее дворянство на следующий день хотело мне предоставить 12 миллионов, также купечество и даже бедные люди. Эти чувства для меня дороже Зимнего дворца; разумеется, что я ничего не принял и не приму: у русского царя довольно и своего».
Зимний дворец восстановили за 15 месяцев, это был «истинный подвиг», а страшное событие укрепило императора в идее создать новый Эрмитаж – специальное здание для императорских коллекций. Проект был заказан баварскому архитектору, придворному зодчему Людвига I, «странного короля», Лео фон Кленце – знаменитому и молодому мастеру, который славился своими идеями по устройству «музеумов» и мечтал превратить Мюнхен в «Новые Афины». Кленце построил в Мюнхене Пинакотеку и Глиптотеку (хранилище для скульптур), которые очень нравились Николаю: изящно, просто, строго и удобно – качества, которые император ценил очень высоко.
Возвести в столице грандиозный храм искусства – амбициозный и привлекательный во всех смыслах проект. Кленце приезжал в Россию, в Санкт-Петербург, знакомился с русскими архитекторами, которым было поручено воплощать идеи Кленце в жизнь, – Василием Стасовым и Николаем Ефимовым. Они не всегда находили общий язык с «гением архитектуры», но во всём соглашались с ним, часто яростно спорили и многое сумели сделать по-своему. Например, знаменитые атланты: по замыслу Кленце, их быть не должно – украсить портик планировалось кариатидами. Или загадочный фараон. Скульптор Александр Теребенёв предложил свой вариант: он представил великолепных атлантов из серого гранита – мощного, прекрасного и таинственного камня.
Атланты – могущественные, сильные, грозные титаны. Один из них дерзко бросил вызов богам, и атланты были наказаны: им велели держать на своих плечах небесный свод. Но наказание превратилось в великую миссию: удерживать мир в равновесии, терпеливо и мужественно исполнять свой долг и быть верным своему предназначению – спасти этот мир, не позволить ему рухнуть. Не случайна песня Александра Городницкого:
Стоят они, ребята,
Точёные тела,
Поставлены когда-то,
А смена не пришла.
Их свет дневной не радует,
Им ночью не до сна,
Их красоту снарядами
Уродует война.
Стоят они навеки,
Упёрши лбы в беду,
Не боги – человеки,
Привыкшие к труду.
И жить ещё надежде
До той пары, пока
Атланты небо держат
На каменных руках.
«Никогда в Европе ни один скульптор не производил из гранита такие фигуры, как производили их древние египтяне и греки. Теперь это фантастическое искусство, это великое умение стало русским» – так отзывались современники о творении Александра Теребенёва.
Александр Иванович Теребенёв… печальный русский гений. Судьба баловала его и щедро одаривала – талант его был замечен. Ему поручали сложную и ответственную работу, и он со всем справлялся блестяще. Много и счастливо работал в Петербурге, в Петергофе его изящные скульптуры восхищали, изумляли мастерством и тонкостью исполнения. Работы Теребенёва отличались сильными чувствами, естественностью, мощью. «Я занят колоссальными моделями ваятельных работ и в первый раз вводимом в России производством оных из сердобольского гранита».
Серый сердобольский гранит добывался у берегов Онежского озера недалеко от города Сердоболь, откуда с большим трудом его привозили в столицу. Камень этот удивительный: он спасает от невзгод, может поглощать злые мысли и чувства, освобождает от неприятностей, болезней, и если человек будет долго вглядываться в мерцание камня, то сможет прочесть послание – узнать свою судьбу.
Теребенёва привлекли и для работы в Новом Эрмитаже: он выполнил две великолепные статуи, изображающие Мудрость и Правосудие, которые расположились у парадной лестницы; изящный
