И хоть город он покинул, однако в памяти людской остался. Княжеские мощи в XVII – первой половине XVIII в. почивали под спудом в Успенском соборе Ржева, а над ними была устроена деревянная резная позолоченная гробница. На ней находилась икона с изображением Владимира и Агриппины, а также сень с иконостасом, возведенная в 1716 году.
Не умаляя мужества и доблести настоящего русского богатыря, попытаемся расшифровать эту легенду. Цель сего геройского рейда объясняется вполне просто – в городе, видимо, находилась жена Владимира, Агриппина Ржевская. Это нисколько не умаляет отвагу князя, просто раскрывает мотив такого отчаянного поступка. Другой мог бы и не пойти на такой риск. Но Владимир Псковский, мужественный рыцарь, без страха и упрека, всю свою жизнь нагонявший ужас на врагов, будь то половцы или литвины, нежной и трогательной любовью любил свою жену Агриппину. Этот рейд был для него делом чести, и даже старший брат вряд ли смог бы обуздать порыв младшего. Возможно, именно из-за этого случая на иконах Владимир и Агриппина очень часто изображаются вместе.
Скорее всего, Псковский князь даже не думал разбить Святослава, а просто пытался защитить свое. Возможно, хотел прорваться в крепость, которую обороняла сотня умелых бойцов, и посмотреть, что у Святослава при таком раскладе может получиться. Только вот, по стечению обстоятельств, Святослав был вынужден уклониться от боя. Ситуация изменилась, и он со всеми своими людьми срочно потребовался старшим братьям. Пути их не пересеклись, никакого боя не случилось. А жителям города недосуг было разбирать нюансы, что, да почему, они просто по достоинству оценили поступок своего защитника.
Поэтому и город иначе как «Ржева Володимирова» уже не называли, отдавая дань смелому воителю.
О том, как относились князья к младшему брату Удатного, видно из того, что происходило в канун Липецкой битвы. Все историки в голос повторяют одну и ту же фразу из летописей, только в разных вариациях, так, видимо, и не вникнув в ее истинный смысл. Не поняв, не оценив. Фраза эта звучит так – «Ждали Владимира Псковского».
В. Н.Татищев сей факт ожидания тоже подтвердил.
А почему, собственно, ждали именно его?
Наверное, для того, чтобы Псковский князь свою дружину верную, в боях испытанную, на помощь привел?
Конечно, но только это не все, ведь примерно половина дружины Владимира была уже здесь, поджидала своего князя. Понятно, что лишних бойцов не бывает, однако ждали его не только поэтому. Именно Владимир Мстиславич был той самой личностью, от которой и зависело дальнейшее принятие решения. Недаром, как только он появился, князья собирались на военный совет.
Приехал теневой лидер. Решения и сомнения остальных уже созрели. Теперь ждут, что скажет он! Ситуация создалась критическая, а от тех, кто находился на совете, решительных действий ожидать не приходилось. Удатный вступает в открытую борьбу только при явном численном преимуществе, Константин Ростовский всегда осторожничает и не любит вооруженных столкновений, а Смоленский князь предпочитает оставлять решение другим, точнее Мстиславу. Мнение остальных имеет мало веса.
Именно прибытия Владимира и ждет коалиция, состоящая из Мстислава Удатного, Константина Ростовского, Смоленского князя и новгородцев. Казалось бы, вся армия в сборе, а предводителям надо просто собраться на совет с целью обсуждения дальнейших действий. А затем расставляй полки и в бой, а нет, так иди и договаривайся. Но не судьба. Медлит коалиция, медлит Мстислав. Мнется отчего-то, как пионерка на дискотеке.
Прибытие задорного и талантливого Владимира Мстиславича обрадовало и ободрило присутствующих, а главное, расставило все на свои места. Вот такой человек сейчас коалиции и был нужен, точнее, просто необходим.
Хотя можно сказать и так, что именно его стараниями была достигнута победа в этой нелегкой битве.
В битве на реке Липице было далеко не все так просто и однозначно, как любят рисовать некоторые историки. Сражение было упорным, чаша весов клонилась то в одну, то в другую сторону. Младшие братья Константина стояли против него стойко, а там, где сражался Ярослав, суздальцы даже продвинулись вперед. Исход битвы как раз и решил слаженный удар во фланг владимирским полкам дружины Владимира Псковского, в рядах которой сражались и ростовские богатыри. Именно ему было доверено вести их в бой.
Это было специальное элитное подразделение, которое нужно было использовать с умом и только на участке прорыва. А где лучше всего прорываться? Там, где самый агрессивный и умелый командир.
Полностью разгромив противника на своем фланге и выйдя в тыл суздальским войскам, псковские дружинники посеяли в рядах своего врага хаос и заложили основы победы. Паника, которую посеяли псковичи, усиленные ростовскими богатырями, передалась в центр и вовлекла в сумятицу и бегство боевые порядки владимирцев. Ярослав стоял до конца, а затем в спешке покинул поле боя, последним из своих братьев. С трудом вырвавшись из окружения и бросая все лишнее, он бежал, чтобы не попасть в плен к своему взбалмошному тестю.
Принеся старшему брату победу, а Константину Ростовскому – великокняжеский стол, Владимир вновь удалился в свой Псков. Там за его отсутствие накопилось работы непочатый край.
Вплоть до лета 1216 года, пока князь не мог отвлечься от событий на Руси, в Эстонии резко обострилась ситуация и возникла реальная угроза его вотчине – Пскову.
Крестоносцы, а если быть точнее, рыцарь Бертольд Венденский, выбрали наиболее удачный момент для начала новой войны в Прибалтике. Только теперь это уже была борьба русских и крестоносцев за одни и те же области влияния. Владимир понимал, что за любыми, даже самыми льстивыми, но при этом лицемерными заверениями в дружбе ордена скрывалось открытое объявление войны, которая должна была вот-вот вспыхнуть. Эсты, ливы, чудь, немцы, все они в ближайшее время познают силу псковского рыцаря, все смогут ощутить на себе тяжесть его длани, проверить остроту его меча. Только кто-то раньше, а кто-то позже. Чтобы укоротить отважного князя, эсты обращались даже за помощью к немцам, но безуспешно.
Осенью 1216 года Владимир с большим псковским войском совершил свой первый поход на Эстонию. Генрих Латвийский отмечает, что для эстов он оказался настолько же бедственным, насколько для псковичей прибыльным. После него эсты долго не могли оправиться.
6 января 1217 года, видимо в отместку за причиненный ущерб, крестоносцы, поддержанные эстами, открыто напали на Новгородскую землю, разорив селения по реке Шелони. Напали они именно тогда, когда на Руси праздновали Крещение, и русские люди более всего были заняты приготовлениями к большому церковному торжеству. А также пирами и «попойками», как добавил от себя Генрих Латвийский.
Вот тебе и рыцари Христа! Вот тебе и борцы за веру!
Понятно, что русские были не готовы к вторжению и что бед Христово воинство наделало немалых. Ответный удар по зарвавшимся братьям-рыцарям был просто необходим. На границе только так, и никак иначе. На удар надо отвечать решительным и быстрым ударом. На границе признают только силу.
Однако зря немцы растревожили псковского медведя. Орден сам накликал беду на свою голову. Особенно сейчас, когда Владимир и так сосредоточил все свое внимание на трех вещах: мщении, Прибалтике и ордене.
Хотя, если смотреть с формальной точки зрения, Псков крестоносцы не тронули, видимо, не решились соваться на каменные стены и башни.
Главным противником князя Владимира выступает немецкий рыцарь Бертольд фон Венден, занимающий в ордене меченосцев высокую должность «провинциального магистра», или комтура. Бертольд был фигурой одиозной, можно сказать, брутальной. Черта он не боялся, а богу служил настолько усердно, что прибалтийские язычники дрожали при одном лишь упоминании имени этого воинствующего монаха. Боялись его больше, чем любой нечисти.
Чтобы понять, насколько опасен был такой противник, необходимо приглядеться к нему внимательнее.
Происхождение этого знаменитого рыцаря неизвестно, он так и зовется в хрониках – Бертольд Венденский. Скорее всего, это был тоже младший сын одного из знатных германских феодалов, решивший поднять меч во славу Христа и таким способом решить свои проблемы. Жизненный путь Бертольдом был выбран правильно, поскольку его карьера в ордене меченосцев стремительно двигалась в гору. Если по должности на тот момент он и был «всего лишь» комтуром Вендена, то Генрих Латвийский величает этого человека, ни много ни мало, как «магистром венденских братьев». Это само по себе говорит об авторитете рыцаря и том положении, которое он занимал в Вендене. Именно Венден чаще всего становился резиденцией магистров ордена (вспомним Вино фон Рорбаха), а раз в году в нем собирался высший орденский капитул.
