Дело в том, что обыватель в современном мире совершенно перестал чувствовать себя обывателем, то есть былинкой, мелкой сошкой, червяком и сявкой. Его давно, со времен немецких романтиков и пролетарских поэтов, никто не разоблачает, не громит и не презирает. Наоборот – за ним гоняются, ему льстят, его превозносят, да что там – о его любви мечтают производители всего, в том числе искусства, не говоря уже о политиках (голоса, голоса!). Под напором этого обожания собственного убожества, обыватель начинает изменяться.
До сих пор он в глубине души знал, что он дерьмо. Поэтому любил смотреть на символы недоступного, внимал образцам высокого, пусть и гламурно-карикатурно преувеличенного или искаженного. Ему нравились очень богатые, очень красивые, очень сильные и даже иногда очень умные люди.
Но всеобщее поклонение маленькому человеку совершило «поворот винта»: теперь обывателю кажется, что прекрасное – это он сам. Он сам, как он есть!
Поэтому – не надо никаких моделей. Ни моделей красоты, ни моделей ума, ни моделей профессионализма. Модель означает, что надо, сверяясь с нею, и себя моделировать – менять. А для этого нужно желание себя менять. И вот тут идет великое разделение обывателя: одни хотят себя менять (особенно наглядевшись на моделей), менять хотя бы немножко, чуток, ну, пару кило хотя бы скинуть и вместо дерьмокофты надеть платьице с распродажи. Другие ничего менять не хотят. Их все больше. Они все могущественнее. Им уже надо кинуть кость, так впечатляюще они клацают зубами.
Немецкий журнал, бросивший на заклание модельные кости, еще не подозревает, что так дешево не отделается. Вслед за моделями придется сдавать обывателю и пишущих тексты.
В этих текстах, как бы они ни были гладко-идиотичны, все равно слишком много букв, чересчур складны фразы и вообще – тетя Беттина и дядя Адди так не пишут. Нельзя расстраивать и беспокоить тетю Беттину и дядю Адди, а поэтому тексты должны быть написаны так, как пишут они, а они, естественно, ничего не пишут, поэтому ничего писать и не надо. Разве что подписи к фотографиям тетенек и дяденек, обыкновенных, простых, рядовых, в нормальной одежде, с ясным взором, прекрасных без прикрас…
Я к Модельном миру всегда относилась скептически. Однако все ж таки нельзя не признать, что для верчения этой чертовой карусели требуется масса труда, способностей и сил. Хотя бы изредка, но я способна пролистать глянцевый журнал и полюбоваться тамошними феями, лярвами и фуриями. Разуму этот мир не говорит ничего, но глаза, по крайней мере, сильно не раздражены.
Но если победят тети и дяди, если обыватель, считающий, что прекрасное – это он сам, так расплодится и нальется такой злобой, что империалисты будут вынуждены с этим считаться – очень удивительные превращения ждут тогда не только журналы, а и весь мир.
Представляете, берете вы какой-нибудь «Вог» – а там всю дорогу тетя Мотя в нарядах от кутюр?! Включаете телевизор – и там тетя Мотя. Бежите в книжный магазин за спасением – и там вас ждут полки книг, написанных тетей Мотей для тети Моти. Вы кидаетесь в свободную стихию Интернета – ха-ха. Там тетя Мотя ругается с тетей Мотей!
Скажете – это фантасмагория?
Не обманывайте себя. Присмотритесь чуть внимательней к жизни. Модель убийства модели вовсю работает. Всеобщее равнение на самодовольство обывателя давно началось. Тетя Мотя всё ближе!
Она уже с нами.
2010
Невинная слабость: разглядывать брошюры с картинками, на которых изображены выставленные на продажу дома.
Агата Кристи, как известно, тоже очень любила разглядывать дома – и не картинки, а вживую. За жизнь Дама Агата сменила много разных домов и знала в них толк.
Жизнь Дамы Агаты кажется мне привлекательной, даже образцовой. Но листать каталоги недвижимости я люблю не из подражания великой выдумщице невероятных преступлений – я давно ищу «свой дом», и не могу найти.
Где он? В отечестве?
Хорошо бы, да только в отечестве поражает не дисбаланс уже, а полное отсутствие связи между ценой и качеством. Главная тенденция тут, как говорила моя покойная бабушка, «один блин съесть, а два выкакать». Считать, что окрестности Сестрорецка с его загаженными пляжами и беспрерывными трещинами в брежневском бетоне, стоят дороже курортов Эгейского моря – это род злостного безумия.
Реализм начинается со сто первого километра удаления от города. Вот там соотношение цены и качества начинает казаться более-менее разумным. Качества никакого нет, так и цена невелика. Как говорится, каминный зал, удобства во дворе.
Кстати сказать, камин при отсутствии клозета в доме – это что-то глубоко русское. Я думаю, такого мы не найдем нигде. Не может прийти в голову другому народу устроить в доме «каминный зал», создающий, видимо, иллюзию полного достатка, – и при этом выбегать на двор в отхожее место.
А потом: купишь что-нибудь за сто первым километром, уедешь на зиму, и прощайся с домом. Аборигены не дремлют. Я помню, что сталось с маминым домиком в Псковской области, когда пришлось из-за болезни пропустить два летних сезона. Местные богатыри ободрали крышу, вырвали электрические розетки из стен, и вообще отыскали в нашем скромном хозяйстве массу полезных деталей, на которые мы и внимания не обращали. Мы даже не представляли, что ту или иную херовинку можно продать и пропить. Не было у нас нужного угла зрения на бытие.
Конечно, сами виноваты – чего ждать от бедных, пьющих, озлобленных людей? Но как так подгадать, чтобы поселиться среди бедных, но трезвых и добрых людей? Как известно, это лучший тип человека вообще. Однако компактные поселения таковых мне неизвестны.
Поселиться в «коттеджном поселке»? О, нет. Не смогу поддержать разговора с соседями – речь обитателей таких поселков для меня иностранна.
Ну, я больная девочка, я не понимаю, о чем говорить с людьми, которые не читают книг и не ходят в театр. Мне они кажутся инопланетянами.
Но жить на отшибе, без соседей, в лесу? Жутко как-то. Лес-то русский, не узнаешь никогда, что из него выйдет, и какая тропинка куда приведет…
Трудно с покупкой домов у нас в отечестве! При всем патриотизме (кстати, патриотизм – не русское слово) решения верного не принять. Особенно, если не богат и не беден, а так.
Где же мой дом – может быть, за границей?
Действительно, если меня заставят покинуть родину, придется вить гнездо на чужбине. Бунина выбросила из России кровавая волна революции, и он обосновался в Грассе, на скромной вилле «Жанетт». Солженицына выдворили из страны, и он воцарился в природно-похожем на Россию Вермонте. Конечно, имена самые громкие, но, если меня вынудят уехать – это ведь только в том случае, если я дорасту до упомянутых величин.
А если не дорасту, что вероятней, за границу придется ехать только по собственному выбору, не взваливая ответственность на начальство.
Вот тут у меня проблемы.
Я знаю, что я имею право, и все его имеют, тем более что недвижимость в Турции, Греции, Португалии, Египте или Болгарии часто бывает доступнее и дешевле отечественной. Да и кто может упрекнуть пожилого литератора в том, что он хочет иногда пожить на покое, глядя на бесконечную гладь вечного моря?
Нет, никто не упрекнет пожилого литератора, если он сам себя не упрекнет.
Вот приобрету я какую-то норку в «королевстве у моря». Выгребу все из кармана, чтоб за тысячи километров от дома у меня образовалась дачка, куда я смогу ездить не чаще двух раз в год. Ладно. Море есть море, сяду и задумаюсь… Что ж я, писатель русский, так не верю в свою землю, что даже дачу купила за тысячи верст? Вложив тем самым деньги в чужую экономику…
Агата Кристи, что Агата Кристи – она себе домики присматривала на своей родной земле. Славе которой так здорово послужила – кто ж теперь в мире, после ее романов, не знает, что такое английская деревня?!
А с другой стороны, Гоголь. Гоголь, который в провинциальной России провел около сорока дней – а в любимом Риме…
Вот только про любимый Рим Гоголь написал небольшой пафосный очерк, а о провинциальной России – ого-го сколько.
Не знаю, что делать!!
И чем же закончились мои мучения, спросите вы?
Да ничем.
Листаю себе журналы про «загородный дом». Мечтаю…
Тоже, между прочим, жизнь.
2011
«Поговори со мной о пустяках, о вечности поговори со мной…» – упрашивал подругу лирический герой одного поэта примерно сто лет тому назад. Конечно, он кокетничал: литература того времени была столь возвышенной и смыслово напряженной, что предложение «поговорить о пустяках» являлось милой шалостью, напоминающей о коварно-изменчивой прелести обыкновенной жизни.
Дескать, давай отдохнем от богоискательства и социальных переживаний, забудем о символической розе и мистических соловьях заодно – а просто поболтаем о том о сем. И, может статься, мы, легкие и внимательные к мелочам бытия люди, будем приятней вечности, чем угрюмые философы. Может, вечность тоже пустяк, не правда ли? Или, по крайней мере, она нисколько не важнее, чем драгоценные подробности сего дня…
