Александр Гуц - Подлинная история России. Записки дилетанта

Ясно, что лишь употребление современных слов и речевых оборотов можно воспринимать как показатель подделки.

Наконец, применяется еще один способ: исследование филиграней (водяных знаков). Существуют списки известных филиграней, «рассортированные» по векам. Кто провел сортировку? Перепроверялась ли она? Похоже, и здесь следы ведут в XIX век.

Несколько слов о наивеличайшем, наинаучнейшем и наисовременнейшем радиоактивном методе датировки источников, точнее, археологических находок. Историки здесь всю ответственность за датировки перекладывают на физиков — это не мы мол, а физики указывают нам даты. Увы, наивная уловка. Для того, чтобы метод стали применять, нужно было «отшкалировать приборы», т. е. предъявить предмет, на котором «стоит» точная дата; по нему затем настроят приборы, и будут ставится даты на других находках. Физики сказали историкам: «Дайте нам такой предмет». Историки ответили: «Нате вам сей редчайший древнеегипетский ночной горшок, ему три тысячи шестьсот лет!» Физики: «ОК, 3600 лет, так 3600! Как пожелаете, вам виднее, горшок ваш, фараон ваш, отвечать вам, ваша же наука». И с тех пор приборы выдают угодные и милые историкам даты.

И это все методы? Что-то о других историки не пишут. Любители детективов не огорчайтесь: Шерлок Холмс с его любовью к химии в историческую науку еще не пришел. В конце концов подделать летопись, точнее «отредактировать», это не бриллианты в банке «брать». Общество более легкомысленно относится к проступкам специалистов в области своей собственной истории.

Тем не менее уже в конце XIX в. восторг от исторических сказок стал проходить. «К концу XIX в., как отмечает Р. Коллингвуд, с историей случилось нечто подобное тому, что во времена Галилея с естествознанием, „(только очень невежественный или очень ученый человек рискнул бы кратко сказать, что же именно), внезапно и в громадной степени ускорившее движение историков вперед и расширившее их кругозор“ (Коллингвуд 1980[1946]…). Между 1870 и 1930 гг. история превратилась в независимую профессиональную дисциплину. Историки стали писать для историков. Они больше не обращались к образованной публике, они говорили с горсткой профессиональных коллег (Stone 1987…). Историки в большинстве своем отказались от претензий на роль философов и наставников в повседневной жизни. „Как это ни парадоксально, именно тогда, когда у истории появилось столько читателей, сколько никогда раньше не было, историки стали скромнее, чем когда бы то ни было. Популяризаторов оттеснили профессионалы“ (Зельдин 1993 [1976]…)» (Савельева, Полетаев, 1997. С. 70–71).

Что по этому поводу можно сказать? Автор невежественен, он склонен заявить, что парадоксальная метаморфоза с историками произошла в силу того, что общество подсознательно почувствовало мифологичность рассказов историков о временах ушедших. При внимательном чтении их книг образованный читатель XX века легко различит «дыры» и «натяжки». Приходится им сужать круг общения до «профессионалов», «расширяя» свой кругозор. Но машина, запущенная историками-романтиками по заказу правителей XVIII–XIX вв., продолжает крутиться — на прилавки магазинов, в школьные и вузовские аудитории льется поток многотомной доподлиннейшей «Всемирной истории».

Итак, русское государство началось с Рюрика. Был ли он норманном или из славян? Нормандская версия появилась из-под пера Миллера. Ломоносов сразу же восстал против такой версии, и в результате предпринятых им действий Миллеру запретили заниматься древней русской историей. Но нормандская версия выжила и вошла в «Историю» Карамзина. Ее противники на протяжении всего XIX в. и первой половины XX в. не смогли успешно ей противостоять несмотря на самые изощренные аргументы. Затем как-то некому стало ее отстаивать. Сегодня каждый историк пишет то, что принято в рамках той исторической школы, к которой он принадлежит.

Споры о том, был ли Рюрик норманном или славянином, напоминают поиски той первой обезьяны, которая была уже не обезьяной, но еще и не человеком. Такого прачеловека упорно разыскивали палеоантропологи (а некоторые продолжают это занятие и до сих пор).

Посмотрим на эту проблему с точки зрения теории этногенеза Л. Н. Гумилева. Древняя Русь была ровесницей Византии. Поэтому к VH-IX вв. была уже старым этносом, существование которого заканчивалось. В XIII в. на его территории возникнет новый великорусский этнос. Другими словами, у древнерусского этноса был уже исчерпан творческий пассионарный потенциал правящей центральной элиты, т. е. той части населения, которая правила страной с момента рождения этноса. В таких случаях для поддержания власти этнос начинает привлекать пассионариев из отдаленных провинциальных районов. Но задолго до этого печального периода Русь должна была переживать рассвет в своем развитии, и, следовательно, имела влияние на соседние этносы. Таким соседом были и норманны. Они находились на периферии ареала проживания древнерусского этноса. Норманн-пассионарий мог прийти к управлению Русью, но только в том случае, если был под русским влиянием или легко становился русским в большей степени, чем коренные представители этноса. Достаточно вспомнить немку Екатерину II. Иначе говоря, вопрос о «национальности» Рюрика, Трувора и Синеуса лишен смысла. Они вынуждены были быть русскими, а их появление в качестве правителей должно было восприниматься также легко, как не вызвали раздражения у основной массы русских такие нерусские правители, как Екатерина II, Троцкий, Сталин и, наконец, Руслан Хасбулатов, или святые, булгары по происхождению, Борис и Глеб (Гримберг, с. 120).

Если же древнерусский этнос, вопреки мнению Гумилева, только начал свой жизненный путь, то в начальный период этногенеза идет процесс формирования «национальности», новый этнос «сколачивается» подчас из разнородных осколков прежних этносов, закончивших свое проживание на данной территории, в пределах ландшафта, на котором начинается история нового этноса; сегодня они разного племени, а завтра они все как один — русские.

Двухсотлетние споры историков-профессионалов по поводу «призвания варягов», а также по поводу того, был ли народ «русь» славянским или скандинавским, кстати, продолжаются. Сторонники «нормандской версии» не сдаются (Петрухин, 1995). Они как всегда копаются в деталях изданных летописей, трактуя сообщения летописца так, что они работают на «свою» версию, которая естественно и является подлинной, и объявляя противоположные трактовки оппонентов результатом неверно понятого «замысла» или «мотива» того же летописца. Закон о неопределенности описания исторических событий, как видим, «трудится на всю катушку».

1. Почему А. И. Лызлов в «Скифской истории» не упоминает летописца Нестора?

2. В летописях упоминается город Плесков. Считается, что это Псков. А может быть, речь идет о старинном городе Плес на Волге? Чуть ниже Ярославля, который А. Т. Фоменко считает подлинным Великим Новгородом (при таком подходе становится понятным, почему есть и Нижний Новгород — он ниже по течению, чем Ярославль, а выше по течению — это Великий Новгород = Ярославль). Кстати, о Пскове говорится только в Кенигсбергском списке, «слегка отредактированном», в других — Плесков (Полевой, Т. 1. С. 474).

3. Поищите следы «редактирования» в других списках ПВЛ.

Еще раз зададимся вопросом: «Сколько, все-таки, подлинных древних (самых древних) письменных источников по древней истории России дошло до нашего времени?» Вот ответ одного историка: «Их дошло очень мало. Известны лишь подлинные пергаменные новгородские грамоты князя Мстислава Владимировича Юрьеву монастырю 1130 г., и Варлаама Хутынскому монастырю около 1192 г., сохранившиеся в архивах соответствующих монастырей и избежавшие опустошительных пожаров. В особых почвенных условиях сохранились подлинные грамоты XI–XIII вв. на бересте» (Щапов, 1978. С. 8).

Таким образом, берестяные грамоты — это и есть доподлинно древние документы по русской истории!

Грамота № 363

Грамота № 558

Сколько берестяных грамот найдено? К 1993 г. их число достигло 753. К 1983 г. — 645. Первая была найдена 26 июня 1951 г. в Новгороде молодой работницей Новгородской экспедиции Н. Ф. Акуловой. Их находили главным образом в Новгороде. Однако в Смоленске нашли 10, в Пскове — 4, в Витебске — 1, в Мстиславе (Могилевская обл.) — 1, в Твери (1983) — 1 (Янин, Зализняк, 1986. С. 8). Найдена берестяная грамота и в Москве (Дубов, 1990. с. 120).