Вся страна сократила усилия до минимума: заставили! Знаменитого баса не выпустили за границу на гастроли: на собеседовании выяснилось, что он плохо подкован по политической линии, не знает решений последнего пленума ЦК. Госконцерту СССР перечислили бы за его концерты валюту. Да и кого бы за границей интересовал его политический уровень? Ждали певца. И не дождались. Мы все-таки психи...
Оба мы закончили технический вуз, поэтому были отринуты от детального изучения политэкономии. Мы, конечно же, много на этом потеряли и в то же самое время нашли, потому что избежали углубленного проникновения в труды Ленина. А тяга к политэкономии и к экономике в нас была, пусть и не столь осознанная, как позже, уже в МЕНАТЕПе. Один из нас гордится тем, что на олимпиаде по политэкономии вузов Москвы команда МХТИ, в которой он участвовал, нокаутировала команду признанных фаворитов экономического факультета МГУ. Попытался углубиться – не получилось из-за особенностей характера: привык докапываться до первоисточников, а возможности не было. У нас не издавались книги интересовавших нас авторов, а судить об их взглядах по цитатам и мнению популяризаторов счел ниже своего достоинства. Еще на студенческой скамье нас многое угнетало и раздражало, правда, будем справедливы, не вполне осознанно. Став взрослее, мы докопались до причины недовольства. По складу характера и мышления мы оба из тех, кого надо убеждать, на веру мы ничего не принимали. Для нас эстетическим удовольствием были лекции по высшей математике, какие кружева, какие узоры формул! И на лекциях по сопромату, теории машин и механизмов, по другим точным наукам из множества фактов следовал вывод –неопровержимый. Ни одному профессору не пришло бы в голову заявить: так считал, к примеру, академик Вернадский, значит, и быть посему. Мы бы такого профессора просто освистали: студенческая вольница не позволяла пренебрежения к себе.
А на лекциях по общественным наукам преобладал аксиомный подход, любая ленинская мысль по любому поводу преподносилась как истина в последней инстанции. «Лев Толстой как зеркало русской революции»... Но мы-то знали, что зеркальное изображение есть изображение искаженное: правая рука – это левая, левая – это правая, зеркальное изображение – это не отображение один к одному. Ленин в статье утверждал как раз не это, схватился за эффектное сравнение, но проиграл, продемонстрировал приблизительность мышления. То же и со статьей «Краска стыда у Иудушки Троцкого», Во времена написания ее заголовок был нелепостью. Иуда – библейское имя, есть в святцах. Иуда из Библии – один из апостолов Христа, предатель. Иудушка из «Господ Головлевых» – совсем другое, снова приблизительность, брань вместо аргументов.
Это у нас в детстве было принято: не хватало аргументов в стычке – в ход шли кулаки (теперь это называется «разборка»). Но то – у подростков, а это – в трудах политика государственного масштаба, который был не по сану бранчлив. Когда оппоненты оказывались на голову выше, не брезговал оскорблением личности (все элементы для возбуждения уголовного дела по ст. 206 УК – за хулиганство). Мы, взращенные на точности и доказательности, подобный способ дискуссии (кулачный бой в полемике!) интуитивно не принимали. Вопросов у нас возникало много, но преподаватели марксизма-ленинизма ясности не вносили: мы им – вопрос, они нам – цитату из Ленина. Цитат они знали много, хватало на все случаи жизни.
Армянское радио спрашивают: «Что такое мысль?»
– «Это кратчайшее расстояние между двумя цитатами».
ПОЧЕМУ ОНИ НЕ БРАЛИСЬ ЗА ШПАГУ?
Мы оба, пожалуй, даже болезненно самолюбивы. Если бы нам довелось услышать от кого-то хоть сотую долю ругательств и непристойностей, что отпустил Ленин в адрес Троцкого и наоборот, оба – одного поля ягода, – как бы потом он искренне ни извинялся, мы вряд ли стали бы поддерживать даже видимость деловых отношений. А Ленин простил Троцкого, Троцкий простил Ленина (или сделали вид, что простили друг друга?) – снова в одной, сверхреволюционной упряжке! Оказывается, это норма для политиков, гроссмейстеров по части компромиссов.
Мы оба прозревали трудно. Марксизм-ленинизм – не наша профессия, мы изучали, чтобы сдать и... забыть, хватало и других забот. Процесс восприятия марксистско-ленинских истин шел не гладко, множилось число вопросительных знаков, а то и просто недоумений. Повторяем, мы привыкли к доказательности. Именно ее нам и недоставало в трудах Ленина. Там не было доказательств и наиглавнейшего тезиса: о преимуществе социализма перед капитализмом. Это была гипотеза, без доказательств переведенная и приказным порядком тоже – в ранг аксиом.
Червь сомнения в нас сохранился, гипотезу в аксиому мы так и не перевели. Кстати сказать, оба мы были комсомольскими работниками, ставку делали на элемент убеждения. Было бы уклонением от истины утверждать, что не прибегали к силовому давлению. Бывало и это, когда не было времени убеждать. Да и в МЕНАТЕПе мы редко – за силовые методы руководства. Претворяем в жизнь знаменитое: теория становится материальной силой тогда, когда она овладевает массами. Мы не навязываем наше руководящее мнение, мы убеждаем в нашей правоте. Именно такой метод руководства сокращает путь в богатство.
Но, вернемся к Ленину. С нашим отношением к нему все получилось по законам диалектики: настал момент, когда число сомнений необратимо перешло в новое качество. Мы поняли, что бранчливость Ленина была ширмой, скрывавшей неуверенность и трудно поверить, но это так – некомпетентность.
Он, юрист по образованию, хватался за все: за политэкономию, историю философии, литературу, живопись, историю, статистику, социологию, математику, физику – нет отрасли, которой бы он не коснулся. Касался – дилетантски... «Мозг есть продукт особым образом организованной материи». Что для науки слова «особым образом организованной»? Это же пустой звук – и на расшифровку этого пустословия ушла не одна сотня докторских и кандидатских. «Электрон так же неисчерпаем, как атом» – хорошо, что повторил чью-то мысль. А если бы убрал «НЕ»? Ведь прикрыли бы целое научное направление, лишь бы Ленин оказался прав! В институте на одного из нас зашикали, когда он вслух поделился недоумением: таким ли большим знатоком немецкого языка был Ленин, если в трудах Маркса и Энгельса, изданных на русском языке, масса цитат дается в ленинском переводе? Исключалась даже сама возможность, что Ленин мог допустить упрощение, неточность, пасовали перед его авторитетом асы перевода – как же, Ленин!
Мы написали о своих СОМНЕНИЯХ, которые были. Уйти от них мы не могли, ибо так уж устроены, что ничего никогда не принимали на веру. Русский глазам не верит, ему дай пощупать – это и о нас. Сомнений прибавляли и мысли, навеянные оформлением документов для туристов ТУДА: если там капиталистический АД, то почему мы так пугливы, почему страшимся, как бы кто там не остался, ведь от добра добра не ищут?
Если бы в нас не было червя сомнения, мы бы, вполне вероятно, не пришли к предпринимательству, которое – это было в самом начале после апреля – в печати боялись называть настоящим именем, прятались за ленинскую формулировку о цивилизованных кооператорах. Начали мы с НТТМ – научно-технического творчества молодежи. Не знаем, насколько мы были цивилизованными. Работоспособности нам не занимать, подобралась дружная когорта единомышленников, которые пахали сутками, неделями, уставали так, что спали на ходу – у нас за-по-лу-ча-лось! Рассчитались с долгами, с налогами, выдали зарплату, осталась ПРИБЫЛЬ, она наша. НАША. НАША! МОГЁМ!
Всевозможных запретительных инструкций, пут – море, но нам удалось прорваться. Ощущение свободы, самостоятельности – ни с чем не сравнимо. Понимали ли мы тогда, что НТТМ – тропинка к капитализму? Нам было не до теоретизирования, нам хотелось дела, хозяевами которого были мы. САМИ.
Прибыль, по нынешним временам, была копеечная – 10-20 тысяч рублей. Изумило не то, что мы заработали, а то, что не надо ни с кем из вышестоящих советоваться, куда употребить деньги: не было вышестоящих, над нами – ни-ко-го! На зарплату – пожалуйста, на премии, да хоть на выпивку, на ресторан – на-ше! Мы захмелели от свободы, от самостоятельности.
Почему к нам и за нами потянулись? Да потому, что мы выдавали не получку, а заработанное. Мы никогда не были избалованы деньгами, знали им цену. Добрую службу сослужила и студенческая привычка начинать изучение столовского меню с цифр, которые поменьше, а потом уже – названия блюд. Откроем один секрет: работавшим у нас на контрактной основе казалось, что мы сами буквально купаемся в деньгах: они получали по несколько тысяч в месяц. Им и в голову не могло прийти, что мы, работодатели, по первости сидели порой без гроша, все отдавая на реноме фирмы. Мы сознательно теряли, чтобы найти.
