Этот диалект, «который мы сейчас называем украинским языком, возник и начал свое развитие… в 14 веке, уже после распада единого древнерусского государства». Такова была цена, которую пришлось заплатить Русским «за продолжительное пребывание под иностранным (польским) господством». Не будь его, «для возникновения русско-польского диалекта не было бы оснований».
Как видим, речь идет не о «создании национального языка» вновь формирующейся нации, как утверждал М. Бахтин, а всего лишь о возникновении в силу неблагоприятных исторических обстоятельств смешанного диалекта, примыкающего и к Русскому, и к польскому языкам, но употребляемого населением по своей национальности Русским. Ликвидация иностранного господства над Малой Россией положила конец и развитию «мовы».
После воссоединения южной и северной Руси в 1654 г., «когда влияние польского языка прекратилось, начался обратный процесс постепенного вытеснения всевозможных полонизмов под общим воздействием общерусского литературного языка» [34], в создании которого решающую роль, между прочим, сыграли как раз выходцы из Малороссии: Мелетий Смотрицкий, Епифаний Славинецкий, Арсений Сатановский, Семион Полоцкий, Феофан Прокопович и др., что говорит о принципиальном игнорировании ими «мовы», как явления искусственного и нежизнеспособного.
Кстати, А. Железный также обращает внимание на Пересопницкое Евангелие, но, в отличие от М. Бахтина, приходит к выводам прямо противоположным.
Он дает две выдержки из этого Евангелия: «для лепшего выразумения люду христианского посполитого» и следующее место»: «В начале было Слово. А Слово было от Бога, и Бог был то Слово. То было напочатку у Бога; и все речи через Него ся стали. А без Него ништо не могло быти, еже и бысть. В том живот был. А живот был свет человеком. И свет во тьме светится, и тьма его не обыймет».
В качестве комментария к первому фрагменту Пересопницкого Евангелия А. Железный предлагает всего лишь заглянуть в польский словарь: «там вы увидите все слова из выше приведенной цитаты — лепшии, выразумение, посполитый». А, воспроизведя второй, замечает: «По вашим понятиям, панове ученые, этот отрывок, переведенный с болгарского на «рускую мову», написан на украинском языке. А по моим понятиям… — на чистейшем русском с отдельными вкраплениями слов из польской лексики: напочатку, ся стали, обыймет… Отсюда видно, что во второй половине 16 столетия ополячивание славянорусского языка еще не зашло слишком далеко — «руська мова» и русский язык отличались очень мало. Не случайно и в Киеве, и в Москве язык учили по одному и тому же учебнику — «Граматике» Мелетия Смотрицкого» [35].
Между прочим, к столь неутешительному для «украинцев» выводу, что «мова» их — всего лишь диалект, а не самостоятельный язык, А. Железного подтолкнули наблюдения за языковой политикой «украинськой дэржавы». С 1991 г. полуторавековая дискуссия получила, наконец, идеальные условия для проверки практикой: «мова» ныне развивается совершенно самостийно и нэзалэжно под высочайшим патронажем столь же «самостийной и нэзалэжной дэржавы». И что же мы видим? «Буквально ежедневно украинские средства массовой информации вместо привычных, укоренившихся слов преподносят нам новые, якобы исконно украинские: «спортовець», вместо спортсмен, «полициянт», вместо полiцейський, «агенцiя» вместо агентство, «наклад» вместо тираж, «уболiвати» вместо спортивного болiти, «розвой» вместо розвиток — всего и не перечислить! Разумеется, все эти «украинские» слова взяты непосредственно из польского языка: sportowjec, policiant, agencia, naklad, uboliwac, rozwoj… Есть, правда, отдельные случаи, когда и хочется убрать какое-нибудь уж больно «по-москальски» звучащее слово, но и соответствующее польское не подходит. Вот два характерных примера. Для замены дерусификаторами «неправильного» слова аэропорт польское слово явно не подходит, так как звучит точно так же: aeroport. Пришлось выдумывать совершенно новое, небывалое слово «лэтовыще». Или вот для украинской эстрады ранее общепринятое обозначение вокально-инструментального ансамбля словом «группа» (по-украински «група») для дерусификаторов показалось неприемлемым. Но и польское аналогичное слово звучит слишком уж по-москальски — grupa. И вновь пришлось обходиться собственными ресурсами: применить скотоводческий термин «гурт» (стадо). Пусть, мол, новый термин и ассоциируется со стадом баранов, лишь бы он не был похож на русский!». [36]
При этом с чисто холопским зазнайством утверждается, что сегодня украинский язык «один из наиболее богатых и наиболее развитых языков мира». «Тогда почему же уже в наши дни затеяна колоссальная работа по формированию «украинской» научной, технической, медицинской и прочей терминологии? В чем же тогда заключается «богатство» и «развитость» нашего украинского языка?» — спрашивает А.Железный и приводит пример, раскрывающий истинную подоплеку всей этой пустопорожней болтовни о богатстве и развитости «мовы».
«Вот передо мной лежит статья некоего Вячеслава Панфилова «Украинская терминология должна иметь собственное лицо» (Киевский вестник за 03.04.93). Автору этой статьи почему-то не нравится, что многие украинские электротехнические термины совпадают с русскими: виток, гайка, генератор, катушка, коммутатор, реостат, статор, штепсель… Вместо этих «москальских» терминов он требует принять такие истинно украинские: звiй, мутра, витворець, цiвка, перелучник, опiрниця, стояк, притичка… Что это за слова, откуда они взялись? Все очень просто: открываем польский словарь и читаем: zwoj, mutra, wytwornica, cewka, przelucznick, opornik, stojan, wtyczka. Вот вам и совершенствование технической терминологии»: ее «собственное лицо» имеет давно знакомые польские черты! [37]. Поразительное подтверждение уже как будто генетически, из поколения в поколение наследуемой установки на безраздельное господство «польского» над «украинским»! Феномен этой духовной и интеллектуальной зависимости, проявляющей себя совершенно непроизвольно и бессознательно, а значит, по-настоящему искренне, столь показателен в характеристике глубинной сущности украинства, что требует специального рассмотрения, и мы обязательно к нему вернемся. Сейчас же, дабы не отвлекаться, продолжим разговор об интересующем нас периоде истории юго-западной Руси 14–16 вв.
Все выше изложенные рассуждения неопровержимо доказывают, что трехсотлетнее польское господство над южной Русью не изменило ни национальности, ни языка ее населения: несмотря на огромную засоренность полонизмами, он и к середине 17 в. остается вполне Русским. Те особенности, которые стали отличать «мову» от Русского языка, свидетельствовали не о превращении ее в некий самостоятельный язык, а только лишь об образовании нового диалекта Русского языка. И тайной это является лишь для В.Кожинова и цитируемых им филологов. Для Русской (не советской) филологической науки это секретом не было. Вот только несколько мнений крупнейших ее представителей.
Профессор Киевского университета Св. Владимира, автор капитального исследования «Лекции по славянскому языкознанию» Т.Д.Флоринский: «Малорусский язык есть не более как одно из наречий русского языка… составляет одно целое с другими русскими наречиями… Факт целости и единства русских наречий в смысле принадлежности их к одной диалектической группе считается в современной науке истиной, не требующей доказательств». Отсюда закономерный вывод: жители Малороссии «в этнографическом отношении представляют не самостоятельную славянскую особь (в противоположность, например, чехам, полякам, болгарам или сербохорватам), а лишь разновидность той обширной славянской особи, которая именуется русским народом (курсив мой. — С.Р.). В состав ее входят наряду с малороссами великороссы и белоруссы. В частных сторонах и явлениях своей жизни, в языке, быте, народном характере и исторической судьбе малороссы представляют немало своеобразных особенностей, но при всем том они всегда были и остаются частью одного целого — русского народа». [38]
Филолог-славист, этнограф, академик Петербургской академии наук И.И. Срезневский: «Давни, но не испоконни черты, отделяющие одно от другого наречия северное и южное — великорусское и малорусское; не столь уже давни черты, разрознившие на севере наречия восточное — собственно великорусское — и западное — белорусское, а на юге наречия восточное — собственно малорусское — и западное — русинское, карпатское; еще новее черты отличия говоров местных, на которые развилось каждое из наречий русских. Конечно, все эти наречия и говоры остаются до сих пор только оттенками одного и того же наречия и ни мало не нарушают своим несходством единства русского языка и народа» [39].
