И уж тем более другое дело — ратификация нацистской властью в кратчайшие сроки, в ДВА МЕСЯЦА, той договоренности, которой старая, Веймарская власть демонстративно пренебрегала ДВА ГОДА!
Да, Гитлера старались дезавуировать в наших глазах со всех сторон. Однако неужели сложно было задуматься: с чего это подливают «керосина» англичане, Эррио, детердинги?
С чего вдруг так «дружественен» к большевикам Ллойд Джордж в беседах с нашим лондонским послом Майским?
Даже агент американского Херста — Виганд уверял Литвинова в Берлине 28 октября 1933 года, что Гитлер-де готов бороться со всем миром, а с «Советами» — в особенности. Это, мол, ему только что сказал Гитлер в доверительной беседе не для печати.
Но с чего это вдруг Виганд откровенничал с дипломатом номер один тех большевиков, которых его шеф рад был бы смолоть в типографскую пыль? От неожиданно пробудившейся любви к СССР?
Брать в расчет эти очевидные соображения в упор не желали ни Кайт из «Известий», ни Гиршфельд, ни заместители Литвинова — Крестинский с Караханом, ни сам Литвинов.
ВОТ УЖ ВОИСТИНУ: ПО ДЕЛАМ ИХ УЗНАЕТЕ ВЫ ИХ…
ИТАК, уважаемый мой читатель, заканчивался 1933 год реальной истории…
Заканчивается и моя книга.
Мы оставляем Россию и Германию на втором большом распутье их исторических отношений в бурные новейшие времена.
Мир и сотрудничество или война и взаимное уничтожение, взаимное ослабление? Первый раз Россия и Германия, русский и немецкий народы стояли перед таким выбором накануне XX века.
Имея все для того, чтобы укрепить друг друга стратегическим союзом, верхи Российской империи и Германского рейха не сумели преодолеть полосу недоразумений и далеко идущих провокаций Франции, Англии, Соединенных Штатов, а по сути, интернационального Капитала…
И вместо союза, прочно программирующего европейский мир, эти верхи привели свои страны к обоюдному истреблению российской и германской мощи в Первой мировой войне.
Конец этой войны застал две державы в положении изгоев. Германия оказалась побежденной и распятой на кресте версальского мира, Россия оказалась «вне закона» по причине того, что действительно поставила себя вне законов мира капитализма.
Рапалльский договор 1922 года между Веймарской Германией и Российской Советской Социалистической Федеративной Республикой [правильно "РСФСР"! — Прим. lenok555] не только пробил стену отчуждения между нами, но и способствовал разрушению режима политического бойкота и третирования России и Германии третьими странами.
Германия нуждалась в России по одним причинам, Россия в Германии по… Да, собственно, по тем же…
Немцам надо было раскручивать обороты своей мощной, но разболтанной войной индустрии, и тут Советская Россия с ее планами индустриализации была практически идеальным торговым партнером.
России не менее важно было получить возможность крупных закупок машин и промышленного оборудования, на которые внешний мир, кроме Германии, был для пролетарской республики скуп.
России был нужен доступ к передовым техническим знаниям и технологиям, а у Германии оказывались не у дел высококвалифицированные носители таких знаний, и они с удовольствием отправлялись в Россию на заработки, а это и означало, что русские могут учиться у немцев тому, что им было необходимо жизненно.
Германскому рейхсверу было запрещено иметь авиацию, танковые войска, проводить серьезные научно-исследовательские и опытно-экспериментальные работы в области вооружений. И получил он такую возможность на полигонах новой России. Именно здесь учились немецкие летчики, немецкие танкисты…
Но одновременно опыт блестящей германской армии воспринимали и русские. А мы всегда славились не только быстрой переимчивостью, но и умением неузнаваемо улучшать перенятое.
Россия выступала против версальского диктата, а Германия фактом официальных дипломатических отношений с Россией доказывала, что большевики — отнюдь не черти с рогами, и с ними вполне можно иметь дело.
Наконец, и для Германии, и для России было выгодным, чтобы новодельная панская Польша, детище «Версаля», чувствовала себя зажатой между немцами и русскими.
Были, были общие точки соприкосновения интересов, и даже не точки, а вообще возможность общей линии по многим вопросам.
Но было у этой возможной общей линии и много недругов как по одну ее сторону, так и по другую… И мы это с тобой, дорогой читатель, видели.
КОНЕЦ Веймарской республики стал началом Третьего рейха. И первый год этого рейха (который рассчитывал на тысячелетнюю историю!) мог определить и определял многое… Второй раз за короткий исторический период немцам и русским надо было решать — вместе или порознь? Куда идти — к дружественности или к враждебности, к раздорам или к согласию, к миру или к новой войне…
Нацистские «арийские» оркестры еще играли советское «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью», не обращая внимания на то, что слова и музыка «Авиамарша» принадлежали двум толковым советским евреям — Герману и Хайту. А в этом марше были, между прочим, такие слова: «Мы сознаем, как крепнет флот воздушный, наш первый в мире пролетарский флот!»…
Пелось там и так: «И верьте нам: на всякий ультиматум воздушный флот сумеет дать ответ»…
Но уже звучала в Берлине — как и в Москве — отнюдь не только бравурная музыка. Кое-кому и там, и там хотелось бы бодрые марши заменить маршем похоронным.
В этот, 33-й год XX века Гитлер публично заявил о желательности дружественных отношений с Советским Союзом и ратифицировал Берлинский договор, чего не сделал до него целый ряд «веймарских» канцлеров. И он же дал негласное указание отсрочить выплату долга СССР по долгосрочному кредиту, предоставленному еще до его прихода к власти.
Однако он же 3 сентября 1933 года выступил с заявлением о том, что отказывается от войны как от инструмента политики, прибавив: «Ведя войну с большевизмом, Германия выполняет европейскую миссию»…
Впрочем, почти одновременно с этим, 14 октября, Гитлер официально объявил, что Германия выходит из состава участников Конференции по разоружению и из Лиги Наций и объяснил, почему: «Быть в такой организации, где нет равноправия для имеющей чувство чести страны с 65-миллионным населением и уважающим себя правительством, является нетерпимым унижением».
Да, Гитлеру предстояла очень сложная дипломатическая игра с Западом, и он не мог балансировать на европейском политическом канате, не имея в руках балансира, на одном конце которого был укреплен тезис борьбы с «большевизмом внутри рейха», а на другом — тезис борьбы с тем же большевизмом, но уже вне рейха…
Антисоветская риторика предназначалась при этом Западу. Реальные дружественные жесты — Советской России. Но не Максим Максимович Литвинов был способен и склонен оценивать ситуацию именно так.
В 1933 году он отправляется за океан, готовить почву для установления дипломатических отношений между СССР и США. Плохого в том, конечно, ничего не было. Плохо было то, что одновременно он намеренно ухудшал и осложнял дипломатические отношения с Германией.
2 сентября 1933 года был заключен Договор о дружбе, ненападении и нейтралитете между СССР и фашистской Италией. Так что прецедент серьезных официальных дружественных отношений с настоящими — итальянскими — фашистами был создан.
Но продвигаться к чему-то подобному в отношениях с «фашистами» германскими, с нацистами Литвинов и «литвиновцы» даже помыслить не желали. Хотя мирная перспектива по отношению к рейху была для СССР не то что более важной, чем по отношению к Италии, а жизненно более важной с любой точки зрения — экономической, военно-политической, научно-технической и даже культурной…
12 ноября 1933 года на выборах в рейхстаг 93 процента избирателей проголосовали за НСДАП (только она, правда, в бюллетене и была, но…).
16 ноября СССР и США установили дипломатические отношения.
В Лейпциге в это время был в разгаре процесс по делу о поджоге рейхстага. И того же 16 ноября Георгий Димитров обратился к IV уголовному сенату с ходатайством о допросе Тельмана как свидетеля.
Там Димитров писал: «Верно ли, что в начале 1933 года и ко времени поджога рейхстага вся деятельность КПГ, в соответствии с решениями Коммунистического Интернационала, ориентировалась на политическую мобилизацию масс, на установление единого фронта борьбы пролетариата и на защиту рабочего движения и его авангарда — КПГ, но ни в коем случае не на непосредственно вооруженную борьбу за власть?».
То есть Димитров хотел сказать, что ни Коминтерн, ни партия Тельмана ни о каком силовом свержении капитализма в Германии не думали. Что ж, может и так.
