Лихо воевал Баранов и потом, взял в приз турецкий пароход «Мерсина» с десантом в 800 человек… Однако уже тогда у него были недоброжелатели, и пошел слух о «мнимом сражении» с «Фехти-Буленд». Баранов, как человек прямой, сам потребовал следствия и суда над собой. Одновременно возник конфликт и с выплатой компенсаций за подъем некоего судна.
Константину такие офицеры на флоте не требовались. И, воспользовавшись удобным поводом, с Барановым просто расправились.
Еще 2 (14) сентября 1879 года цесаревич Александр (будущий Александр Третий) писал своему бывшему наставнику Константину Петровичу Победоносцеву из Бернсторфа: «We могу высказать, как меня огорчает история с Н.М. Барановым. Не знаю, что бы я сделал на его месте, но правда, жизнь его становилась невозможной. И я понимаю, что можно довести всякого человека до отчаяния, если поступают с ним, как поступают с Н.М. Барановым в настоящую пору».
А 15 января русского стиля 1880 года Александр сообщал тому же адресату: «Вчера решена была судьба Баранова. Государь смягчил наказание увольнением от службы вместо представленного приговора: исключения из службы… Государю было весьма тяжко решиться уволить Баранова. Константин Николаевич — тот недоволен даже тем, что государь смягчил наказание».
Затеяв историю с обвинением, Константин не мог ее не довести до конца, а царь не мог поставить на всей этой истории крест. Иначе, как писал тот же цесаревич, «суд превратился бы в какую-то комедию».
Баранова вынудили уйти в отставку, после чего он пошел по административной линии — исполнял должность ковенского губернатора, в 1881 году был столичным градоначальником, а потом — архангельским и нижегородским губернатором.
В Петербурге во время своего градоначальства он учредил совет выборных от горожан (барановские враги зло прозвали его «бараний парламент»). Один из современников эпохи дал такую картину этого начинания: «Баранов устраивал собрания домовладельцев и квартирантов, давал им на обсуждение различные вопросы, которые вообще едва ли полицейская власть могла давать на их обсуждение. Во всяком случае, такой способ ведения дел для России был непривычен, в особенности в те времена».
Баранов стал одним из инициаторов создания «Доброфлота» — морского судоходного общества, учрежденного на добровольные пожертвования с целью развития русского торгового мореплавания и создания резерва военно-морского флота (на этой почве он и сошелся с Победоносцевым).
Характерно его поведение в Нижнем Новгороде во время очередной холерной эпидемии: когда холерные бараки оказались забиты больными, он тут же отвел под холерный госпиталь свой губернаторский дом и настоял на том, чтобы газеты печатали точные сведения о ходе эпидемии, в то время как в других городах все скрывалось.
Скончался он в 1901 году в чине генерал-лейтенанта, и в память его один из черноморских эсминцев носил имя «Капитан-лейтенант Баранов».
За свою жизнь Баранов, как я понимаю, немало насолил всякой сволочи, и поэтому небылиц о нем эта сволочь наплодила тоже немало… И тут в мой рассказ впервые входит Сергей Юльевич Витте, который в своих крайне тенденциозных «Воспоминаниях» не обошел вниманием и Баранова…
Витте, как фигура по сути своей нечистоплотная, к Николаю Михайловичу относился именно так, как человек типа Витте может и должен относиться к человеку типа Баранова, то есть неприязненно. И как раз поэтому положительным свидетельствам Витте можно верить.
«Когда я приехал в Нижний Новгород, — вспоминал он, — то там губернатором был генерал Баранов, бывший флотский офицер, известный не то по подвигу, не то по буффонаде. Одни говорят, что это был подвиг, другие утверждают, что это была буффонада… Судя по реляциям Баранова, наш корабль «Веста» оказал геройское сопротивление… Насколько правы те, которые говорят, что «Вестой» был совершен действительно выдающийся военный подвиг, или те, которые говорят, что это была скорее буффонада (в которой потери немногочисленного экипажа составили 31 человек убитыми и ранеными. — С.К.), чем подвиг, судить, конечно, довольно трудно, потому что свидетелями этого были только те, которые находились в то время на «Весте»…
Но так как я в это время был в Одессе и очень много об этом слышал, то… у меня составилось впечатление, что… корабль «Веста»… под командой Баранова действительно оказал в известной степени (н-да. — С.К.) геройство…»
Думаю, Витте все знал прекрасно (какая там «буффонада» при таких тяжелых боевых потерях!), но хоть как-то хотел значение подвига Баранова принизить, не опускаясь все же в данном случае до прямой клеветы. Видно, прямой оговор Баранова мог ударить бумерангом по самому «мемуаристу», и поэтому и все остальные оценки Николая Михайловича Витте делал с этакой оговорочкой. Мол, Баранов «был человек очень умный, ловкий, мастер говорить, очень находчивый», но «он казался мне не особенно твердых моральных правил (это Витте-то, воплощенная человеческая и общественная беспринципность, этакое написал! —С.К.)»; Баранов, мол, «вообще человек недурной, ничего особенно дурного не делал», однако, мол, «большой карьерист»…
Витте жаловался, что, когда он приехал с инспекционным визитом в Нижний во время холеры, Баранов-де хотел над ним «посмеяться»… Но тут же вынужден был признать: «Я видел Баранова очень деятельным; вообще он был единственным губернатором, который действительно принимал живое участие во всем этом бедствии и оказывал влияние на ход эпидемии. Ни в Самаре, ни в Саратове ничего подобного не было. Одним словом, он был действительно распорядительным губернатором, и население поэтому относилось к нему с доверием и благодарностью».
Конечно, Баранов был человеком своего времени. В 1880 году по заданию «диктатора сердца» князя Лорис-Меликова он ездил за границу для организации надзора за русскими революционерами и по своим политическим взглядам, не поднимался выше буржуазного либерализма. Баранов не смог увидеть потенциала ориентации на русско-германский, а не на русско-французский союз, и писал в 1890 году: «Русский не хочет и не пойдет к Бисмарку».
Ну, что же, не всем дано видеть далеко вперед. Но Россию Баранов любил и никогда не делал из служения ей прибыльного занятия.
«Военная энциклопедия» Сытина пишет о Николае Михайловиче так: «При всей своей талантливости, редкой энергии, огромной инициативе и индивидуальности Баранов был неудачником. Его выдвигали исключительные обстоятельства: война, смутное время, холерные эпидемии… В Баранове было много черт характера, родственных СО. Макарову, карьера которого началась в то же время, на том же военном Черноморском театре, с такой же головокружительной быстротой. Оба они были тружениками, изобретателями в лучшем смысле этого слова, настоящими военными людьми, рожденными администраторами и полководцами. В Н. Новгороде Баранова недаром звали орлом; говорили, что он действует «вне закона», но слушали и исполняли его приказания, потому что знали, что Баранов всегда брал на себя ответственность и умел защитить своих подчиненных… Человек с железной волей в вопросах, которым он придавал государственное значение, Баранов в частной жизни был мягким и на редкость добрым человеком. Весь в долгах, закладывая собственные вещи, он помогал не только знакомым, но еще чаще своим подчиненным… Прекрасно владея пером, он выступал в периодической печати в разное время и по разным вопросам… Баранов сам верил и других умел убедить в том, что правда спасает, а ложь и обман всегда только губят…»
И такой искрометно-русский орел числился у Константина во врагах. Нужны ли тут еще какие-то пояснения?
Пожалуй, да…
Главная точка над «i» в конфликте Баранова и Константина была поставлена очень жирно и четко, и этот эпизод я тоже передам в изложении Витте:
«Баранов писал различные статьи, критикуя наш флот и вообще действия морского министерства (Витте признавал, что статьи были очень хлесткими и умными, но не был бы Витте, если бы не усматривал за этим лишь желание автора статей «спихнуть некоторых власть имущих в морском министерстве и сесть на их место». — С.К.)… И вот однажды, когда Баранов, написав одну из таких очень резких статей (под псевдонимом. — С.К.)… явился к великому князю Константину Николаевичу, этот последний во время приема в присутствии других лиц спросил капитана Баранова: он ли написал статью или нет? Когда Баранов ответил, что статья написана им, великий князь сказал ему нечто вроде того, что такую статью может написать только подлец, на что Баранов ответил:
— Ваше императорское высочество, я не знаю, как бы мне надлежало ответить тому, кто мне сказал бы такое слово, но я не отвечаю на оскорбления только двум категориям лиц, а именно: французским кокоткам и великим князьям».
