В декабре 1998-го исполнительный секретарь СНГ даже позволил себе публично призвать к разгону российской компартии, что для международного чиновника совсем уж ни в какие ворота не лезло. Впрочем, объяснялось это весьма прозаично; накануне Госдума единодушно потребовала снять его с должности. Поскольку парламент состоял тогда, в основном, из левых, Борис Абрамович сдержать своих эмоций не сумел; точно по принципу – сам дурак.
Вообще, несмотря на многократные его заверения, что «политика предполагает отсутствие каких-либо эмоций и проявлений чувств», Березовский постоянно шел на поводу у собственных амбиций. Именно так и началась знаменитая его схватка с премьер-министром Примаковым.
Война эта была явлением скорей медицинским. Оба они – и Березовский, и Примаков – были по ментальности своей абсолютно советскими людьми. Только один сумел подняться до заоблачных академичных высот, а другой – так навсегда и остался безвестным завлабом.
Березовский Примакову просто завидовал, этим все и объяснялось. Конечно, если б тот, подобно Черномырдину – тоже, между прочим, небожителю советских времен – наступил на горло собственной песне и склонился перед завлабом в глубоком поклоне – это вполне удовлетворило бы амбиции Бориса Абрамовича. Но в том-то и штука, что Примаков оказался первым в новейшей истории руководителем, не скрывавшим своей неприязни к Березовскому.
С этим человеком ему стало все ясно давно, задолго до прихода в Белый дом. Когда Примаков еще возглавлял МИД, он поддался однажды уговорам Березовского и сдуру дал ему копию конфиденциального документа по проблемам грузино-абхазских отношений. Борис Абрамович собирался как раз в Тбилиси и страстно хотел ориентироваться в кавказских хитросплетениях. Само собой, забирая бумагу, тот клятвенно прижимал руки к груди, заверяя, что ни одна живая душа, никогда, ни за что…
«Каково же было мое удивление и как я ругал себя за доверчивость, – вспоминал потом Примаков, – когда с этим проектом Березовский начал „челночные поездки“ между Тбилиси и Сухуми, естественно, решая свои собственные дела. Возвратившись в Москву, он позвонил мне и попросил назначить время встречи. Я отреагировал в достаточно жесткой форме. Ни капельки не смущаясь, он ответил: „Вы же сами дали мне этот документ и сами разрешили работать с ним. Я не помню ни о каких ограничениях“».
Мелочь, конечно, но очень показательная; как нельзя лучше раскрывающая суть нашего героя…
Назначение Примакова было вынужденной необходимостью. После дефолта в стране разгорелся политический и экономический кризис. Во что бы то ни стало Ельцину требовалось получить передышку.
С этой задачей новый кабинет справился вполне благополучно, – кризис был преодолен. Впервые за последние годы правительство сформировало профицитный бюджет. Но чем успешнее работало оно, тем большее раздражение вызывало это в Кремле. Ельцин очень боялся усиления Примакова; в академике он видел главного своего конкурента на будущих выборах. «Семья» же еще и подливала масла в огонь, чтоб наверняка.
В отличие от Березовского, у Юмашева и Дьяченко с новым премьером точно не могло быть ничего общего. Они были органически чужды, полярны друг другу. И вдобавок – откровенно страшились его.
Рядом с ним Таня и Валя чувствовали себя нашкодившими школьниками, Мишкой Квакиным, застигнутым на месте преступления в соседском яблоневом саду. Каждую минуту они ждали, что вот сейчас Примаков схватит их за ухо и принародно выпорет старым ремнем с тяжелой чекистской пряжкой. Для них премьер был человеком из прошлого, живым олицетворением советской истории, этакой реинкарнацией Андропова.
Да, именно Андропова, ведь Россия конца 1990-х удивительным образом напоминала Советский Союз двадцатилетней давности; престарелый, впадающий в маразм вождь; его венценосная дочь, героиня скандальной хроники и любительница бриллиантов; вороватое гулявое окружение. И – аскетичный председатель КГБ, начинающий борьбу за власть с показательных коррупционных процессов.
Даже внешне Примаков чем-то походил на всесильного шефа КГБ; те же роговые очки, внешнеполитическое прошлое, партийно-советская аскетичность в быту.
Воцарения разведчика Примакова многострадальное российское общество ожидало с таким же нетерпением, как когда-то – прихода чекиста Андропова. На контрасте с вечно больным, окруженным дворцовой камарильей президентом, популярность Примакова росла, точно на дрожжах.
Но это была палка о двух концах: едва только ситуация в стране стала меняться к лучшему, участь премьера мгновенно была предрешена.
И пары месяцев не прошло с момента его воцарения, а олигархические СМИ, дирижируемые Березовским, вовсю уже принялись долбить антикризисное правительство. Примакова обвиняли в возврате к совет-ским методам руководства, в симпатиях к коммунистам, в заигрывании со спецслужбами. Ну, и, конечно же, в том, что подсиживает он Ельцина, готовя тихий дворцовый переворот; «папу отстраняют, силовой какой-нибудь вариант и привет», как говаривала некогда дражайшая Татьяна Борисовна.
Эта антипримаковская пропаганда велась столь слаженно и умело, что в нее поверил в итоге и сам Ельцин. Даже по прошествии времени, сидючи уже в отставке, он по-прежнему будет культивировать в себе эти старые обиды. В своей книге экс-президент напишет:
«„Примиряющий“ и „объединяющий“ Примаков, как это ни парадоксально, с каждым днем становился для огромной части бизнеса, а значит, и среднего класса, СМИ, для многих политиков и целых думских фракций главным раздражающим фактором. Вольно или невольно Евгений Максимович консолидировал вокруг себя антирыночные, антилиберальные силы, вольно или невольно наступал на свободу слова…»
А теперь – сразу же – еще одна цитата; для сравнения:
«…он (Примаков. – Авт.) начал разворачивать страну назад. Он нарушил баланс сил. В стране, где были левый парламент и левый Совет Федерации, он стал создавать еще и левое правительство. И даже тогда бы его не сняли, но когда он увидел пост президента России в двух шагах от себя, у него поехала крыша…»
Если б не затесавшийся вульгаризм – насчет поехавшей крыши – два этих фрагмента меж собой было бы просто не отличить: единый стиль, одинаковые упреки.
Нетрудно догадаться, что последняя цитата принадлежит Березовскому, одному из наиболее рьяных примаковских недругов.
Вернее, не так. Это сам Березовский считал себя злейшим врагом Примакова, по сей день с гордостью примеряя лавровый венец главного его победителя.
Для Примакова же – Березовский противником не мог быть просто по определению, слишком в разных весовых категориях находились они.
(Враг Примакова – само по себе звучит уже гордо…)
Истинными врагами Евгений Максимыч считал лишь тех, кто был равен ему. К таким людям он испытывал даже нечто вроде пиетета, отдавая должное их размаху и силе; льва или тигра есть, к примеру, за что уважать. Но как, скажите на милость, уважать маленького, верткого зверька скунса, который отражает нападки обидчиков тем, что резко портит воздух?
В понимании Примакова Березовский был совершенно недостойной внимания мелюзгой; каким-то, прости Господи, насекомым, зеленой навозной мухой, раздражающей своим назойливым жужжанием. И от осознания этого Борис Абрамович бесился еще сильнее, хотя на людях излагал прямо обратное.
(«…он академик, я член-корреспондент, найти один язык с Евгением Максимовичем мне было бы проще, чем, например, Гусинскому. Ведь Примаков воспринимает Владимира Александровича как таксиста…
И Лужков для Евгения Максимовича всего лишь преуспевающий лавочник».
У кого, что болит…)
В принципе, столь же уничижительно к Березовскому относились многие другие сановники. Но Примаков оказался едва ли не первым, кто, устав отгонять эту самую муху, вознамерился окончательно ее прихлопнуть.
Еще летом 1998-го Генпрокуратура закончила секретную проверку финансово-хозяйственной деятельности «Аэрофлота». Вывод, сделанный следователями, был однозначен: налицо – состав преступления.
Когда Скуратов доложил об этом Примакову, тот и минуты раздумывать не стал; если есть материал, заводите дело – сказал он генпрокурору.
18-го января 1999 года прокуратура возбуждает уголовное дело по факту хищения имущества «Аэрофлота»; статья 159 УК РФ – мошенничество в особо крупном размере.
Ровно через два дня на свет появляется еще одно дело – против подконтрольного Березовского ЧОПа «Атолл», который занимался слежкой за политбомондом. (Не без гордости замечу, что основанием к его возбуждению послужили мои газетные выступления.)
А еще неделю спустя, прямо на заседании правительства, обсуждая предстоящую амнистию, Примаков во всеуслышанье объявляет, что надо «освободить места для тех, кого сажать будем за экономические преступления».
