единое лицо, ответственным за действия которого сделало себя путем взаимного договора между собой огромное множество людей, с тем чтобы это лицо могло использовать силу и средства всех их так, как сочтет необходимым для их мира и общей защиты» [92]. Но царь не ощущал этой ответственности, которую Гоббс считал важнейшей для государя.
Очень точен анализ этих дней у американского историка: «Ничто лучше не иллюстрирует отстраненность правительства от реальности, чем решение царя в этот напряженнейший и сложнейший момент отправиться в Могилев. Он намеревался провести там неделю для совещаний с генералом Алексеевым, только что возвратившимся в Ставку после лечения в Крыму. У Протопопова это решение не вызвало никаких сомнений. Вечером 21 февраля он уверял государя, что беспокоиться не о чем и он может ехать со спокойным сердцем в уверенности, что тыл в надежных руках. К вечеру следующего дня царь уехал. А две недели спустя он уже вернулся как частное лицо – “Николай Романов”, и под конвоем. Безопасность столицы была вверена весьма некомпетентным людям: военному министру генералу М.А. Беляеву, поднявшемуся на эту высоту по ступенькам военной бюрократической лестницы и получившему среди коллег прозвище “мертвая голова”, и командующему округом генералу Хабалову, профессиональный опыт которого не выходил за рамки канцелярий и военных академий» [93]. А в процессе передвижения поезда на царя давили члены Государственной думы и генералитет. Никто не хотел свержения царской власти. Все хотели нового царя. Но коней на переправе не перепрягают – формула старая. Я бы сказал, наступало всеобщее безумие.
Наступление катастрофы
Царь был в растерянности. Конечно, он не был стерт этими людьми, произошло своеобразное самостирание. На его примере очевиден феномен вырождения великой династии. Можно ли хоть на минуту вообразить Петра Великого, который прислушивался бы к трусливым нашептываниям бояр и верил страхам своих генералов! Он нашел бы на них управу, и это очевидно. А здесь семьянин оказался сильнее государя. Под давлением Думы и генералов, он полагал, что, отрекаясь, спасает семью. Отрекаясь в пользу сына, царевича Алексея, в последний момент он испугался за больного сына и отрекся в пользу младшего брата Михаила. В результате погибла не только империя, но и семья царя. Как не раз отмечали историки, было три бредовых пункта в этой передаче власти, поддержанной ошалевшей от вседозволенности либеральной Думой. Скажем, Милюков почти каждый день выступал и обвинял царицу, опираясь на западную прессу, повторяя одну и ту же формулу: «что это – глупость или измена?»
1. Не был спрошен Михаил, хочет ли он принять на себя тяжесть царства. Ему Николай отдал трон и царские атрибуты, как мальчишка в песочнице, наигравшись, передает лопатку, совочек и формочки приятелю. А Михаил и вправду не хотел. 2. Император не имел государственного права на отречение в час великой военной опасности для страны. Как его предали генералы и думские депутаты, так он предал Россию. Генералы спохватились, началось белое движение, но было поздно, предательство уже состоялось. 3. И, наконец, как верующий христианин, а мемуары об этом свидетельствуют, он должен был понимать, что помазанник Божий может уйти с поста только в результате смерти.
Я уже упоминал о склонности к суициду людей в моменты массовых волнений. Но ужас был в том, что, избрав толстовский путь непротивления, «династия покончила с собой, чтобы не вызвать кровопролития или, упаси Бог, гражданской войны. <…> И вызвала – худшую, дольшую, но уже без собирающего тронного знамени» [94]. Безумие масс оказалось страшнее безумия тех сумасшедших творцов, о которых писал Чезаре Ломброзо, поскольку безумие масс лишено творческого начала, оно несет только разрушительное начало. Увы, матрица человеческого развития держит основу людского бытия, меняя только внешнюю форму.
Еще не произошло отречение царя, но его враги (не трусливые болтливые думцы, создававшие атмосферу психоза, а левые радикалы, которых никто не принимал всерьез) уже составили 1 марта и опубликовали приказ № 1, позволявший рядовым расправляться с офицерами, в результате армия практически перестала существовать. Был наскоро и безвыборно организован радикалами Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов, не подчинявшийся ни царю, ни Думе. Этот совет и стал внешним автором приказа, хотя были и реальные авторы, находившиеся вне страны. Результаты приказа № 1 отлично были поняты вождями революционной демократии. Говорят, что Керенский впоследствии патетически заявлял, что отдал бы десять лет жизни, чтобы приказ не был подписан… Произведенное военными властями расследование «не обнаружило» авторов его. Чхеидзе и прочие столпы Совета рабочих и солдатских депутатов впоследствии отвергали участие свое личное и членов комитета в редактировании приказа. «Наиболее искренним был Иосиф Гольденберг, член Совета рабочих и солдатских депутатов и редактор “Новой Жизни”. Он говорил французскому писателю Сlаudе Аnet: “Приказ № 1 – не ошибка, а необходимость. Его редактировал не Соколов; он является единодушным выражением воли Совета. В день, когда мы “сделали революцию”, мы поняли, что если не развалить старую армию, она раздавит революцию. Мы должны были выбирать между армией и революцией. Мы не колебались: мы приняли решение в пользу последней и употребили – я смело утверждаю это – надлежащее средство”» [95].
Историк русского зарубежья Г.М. Катков писал: «Приказ так и не поставили на голосование, и Исполнительный комитет как таковой ничего о нем не знал, пока его не опубликовали, хотя этот документ и появился за коллективной подписью. Сам Приказ опровергает предположение, что напечатанный текст тождествен коллективному черновику, о котором пишет Суханов. Напечатанный текст краток и строго придерживается сути дела, за исключением одной неуклюжей фразы, отражавшей, очевидно, разноголосицу авторов. Ни Соколов, ни солдаты не могли бы удержаться от неумеренности, типичной для революционного опьянения тех первых дней. Напечатанный же документ сух и сдержан, четкостью стиля напоминает Ленина. По имеющимся сведениям, в тот промежуток времени, который отделял составление Приказа в комнате № 13 Таврического дворца от его опубликования (той же ночью), оригинал несколько часов находился в типографии “Известий”. Более тщательно рассмотрение истории этого документа может служить ключом к уяснению его происхождения. 27 февраля первый подумал о выпуске революционного воззвания Владимир Бонч-Бруевич» [96].
Иными словами, скорее всего это могла быть работа если не самого Ленина, то его группы, работавшей в его стиле. На что он мог рассчитывать? На то, что молодежь, новое поколение быстро забывает прошлое и готово принять любую неожиданную новацию, которая ведет к перевороту существующего порядка мира.
Знаменитая прокламация «Молодой России», составленная радикалами 60-х годов XIX века, призывала к истреблению дома Романовых и всех высших сановников. Но беспощадный враг императора (с момента казни старшего брата) объявил царю дуэль без правил, повторяя идеи «Молодой
