А потом Толя пошёл играть в ансамбль Дома комсомольца и школьника, который располагался у метро «Проспект Мира», и они даже заняли какое-то место на городском смотре ансамблей, чуть ли не первое. Причём пела у них Наташка. Она исполняла песню «У меня сестрёнки нет, у меня братишки нет…». Наташа вскоре ушла из ансамбля, а Толя играл там довольно долго. Но играл, по-моему, просто на гитаре, а не на бас-гитаре, как потом в «Чёрном Обелиске».
Вообще он был очень способный мальчик и до восьмого класса учился на одни пятерки. А в восьмом классе началось стихийное бедствие: девочки стали просто обрывать телефон и заполонять записками весь наш почтовый ящик.
У него была девочка. Красивая. Но она была из Марьиной Рощи. Он ходил её туда провожать, и тамошние мальчики однажды его избили.
Вообще ему часто доставалось. Я помню, как на него напали хулиганы. У Толи после того случая остался шрам на щеке. Я отправила его в прачечную, а сама прилегла. Он ушёл. И пропал. Уже полночь. Прачечная давно закрыта. Если бы он ушёл с гитарой, я бы думала, что он где-то играет. Но гитара дома, а Толи нет. А у него и денег-то не было, я дала лишь на прачечную да на дорогу. И кроме того, была зима.
Я бросилась в милицию. А там мне говорят: «Мы только через три дня у вас примем заявление».
Я отвечаю: «Спасибо, но мне сейчас нужна помощь!»
В пять часов утра Толька позвонил сам и сказал, что вышел куда-то из леса и не знает, где находится. Потом он рассказал, что его схватила шпана, потащила в этот лес, вынула у него деньги. Он от них убежал и долго бегал по лесу. А лес этот был большой, да к тому же он его не знал. Толька сказал, что вышел на какую-то трамвайную линию, и я ему посоветовала: «Иди по рельсам в какую-нибудь сторону и в конце концов выйдешь на остановку!» Тут разговор прервался, потому что опять выскочили эти хулиганы и, увидев, что он говорит по телефону, полоснули ему бритвой по физиономии. Он от них снова убежал, потом снова вышел на эту трамвайную линию и опять умудрился позвонить. Я ему говорю: «Толя, возьми такси и приезжай!» Через некоторое время он снова позвонил и сказал, что он на улице Галушкина. Это у Северного входа на ВДНХ. Было семь часов утра. Отец пошёл его встречать. Смотрю: ведёт Тольку. Привёл: мамочки мои! Хватаю его и везу в травмпункт. Ну, там ему всё зашили…
Толя был очень способный спортсмен. В восьмом классе его отобрали в юношескую сборную по бегу. Он бегал длинные дистанции. У него пластика была немного похожа на негритянскую. Когда он бежал, бег у него был стелющийся, как у негра. Я обратила на это внимание, когда была в гостях у Наташи в Америке: «Смотри, Наташа, как движения негров на Толькины похожи!»
Толя ездил тренироваться на стадион Юных пионеров. Это на Беговой, где ипподром. Сначала всё шло очень успешно и, главное, повлияло на него замечательно: он вдруг стал хорошо учиться, тем более что я сказала, что никаких тренировок у него не будет, если он не станет делать уроки. Поэтому он прибегал из школы, в диком темпе делал уроки и убегал на тренировку. А так как на Беговую ехать всё-таки далеко и сами тренировки продолжались по три часа, то ни девочек, ни даже музыки ему уже не хотелось.
Тренировки были каждый день. Даже в выходные. Но это дало свои плоды: Толя выиграл городское первенство. Я была на этих соревнованиях и убедилась, что в каждом деле есть свои хитрости. Например, бегущий впереди бьёт шиповками по ноге того, кто бежит сзади, чтобы он его не обогнал. Я спрашиваю: «Толя, ты тоже так делаешь?» Но он говорит: «Нет, мама. Я так не могу!»
2 мая была традиционная эстафета по улицам Москвы. Он и в ней принял участие, и выиграл свой этап.
А на следующий год ко мне привязался организатор по месту жительства: «Пусть Толя выступит за нашу лыжную дворовую команду! Если надо, то мы его снимем с занятий в школе!» Я говорю: «Никаких снятий!» Ну, нет и нет! Этот разговор был вчера, а соревнования – сегодня. И вот уже вечер. Толи нет. В девять вечера раздался звонок в дверь: пришли ребята из класса и принесли лыжи. «А где Толя?» – спрашиваю. «А Толя повредил ногу и поехал в больницу!» А я ничего не знала, потому что Толя не разрешил никому меня волновать.
А потом выяснилось: этот тренер позвонил директору школы, сказал, что я разрешила, и забрал Тольку. А Толька, он же азартный, он всегда хотел быть первым. И он побежал на полной скорости. А так как трассу проложили неграмотно, то он воткнулся палкой в дерево и на дикой скорости на эту палку наехал, повредив себе глаз.
В одиннадцать вечера раздаётся звонок в дверь: пришёл Толя. Наташка отправилась открывать. И вдруг я слышу её дикий крик. Я выбежала в прихожую, но ничего не понимаю: смотрю-то на ноги – гипса нет. Потом поднимаю взгляд: а его лицо слилось в сплошную синюю маску, даже глаз не видно! Это был кошмар! Я его спросила только: «Толя, глаз-то цел?»
«Да вроде цел!..»
Он не плакал и не жаловался. Он просто попросил посидеть около него на кровати, взял меня за руку и сказал: «Мама, как мне погано!»
Я повела его к знакомым врачам из больницы на ВДНХ, где я тогда работала, и они обнадёжили, сообщив, что глаз есть, но сбит нерв. Ему накапали в глаз каких-то капель и сказали, что надо бы сходить в районную поликлинику.
На следующий день мне на работу звонят из районной поликлиники: «Мы пишем на вас заявление в партком, потому что ваш сын – хулиган! Он послал доктора по-матерному…» Оказывается, когда Толька пожаловался врачихе, что он ничего не видит, она ему сказала, что он всё врёт! Ну, он её и послал! Я сказала Толе, что и я бы её послала!
Тогда я сама поехала с Толей к глазному. Там дежурила другая врач. Она поглядела его и говорит: «Ой! Тут катастрофическая ситуация!»
«Вот видите! – говорю. – А та врач сказала, что он всё врёт…»
Я решила поехать с Толькой в клинику Гельмгольца. Тогда попасть туда было очень сложно, но благодаря своей должности – я была начальником отдела науки и культуры в Министерстве народного образования и курировала павильоны народного образования на ВДНХ – я смогла достать письмо в клинику Гельмгольца, чтобы нас приняли. Там Толю обследовали, сделали снимки и сказали мне, что он выиграл десять тысяч по трамвайному билету, потому что у него была сломана орбита глаза, а глаз остался цел!
Тогда я пошла к другому врачу, к директору павильона здравоохранения, который к нам пришёл из «кремлёвки». Тот отправил Толю к своему знакомому. Тот посмотрел: «Боже мой! Вашему сыну осталось жить полтора часа!» Оказывается, сломанные кости уже упали в полость и там всё загноилось. И гной уже пошёл в мозг. В общем, три дня его откачивали! И все эти дни, пока мы ездили по врачам, Толя ни разу не пожаловался на боль. Его болезненное состояние выразилось только в том, что он послал врачиху из районки по-матерному…
А однажды Толя сбежал из дома. Он тогда уже начал везде выступать, и был какой-то клуб на Петровке, куда он ходил с одним мальчиком из нашего подъезда. Толя играл, и, соответственно, ему наливали там выпить. Разумеется, мама этого мальчика мне однажды пожаловалась на них, и мы решили серьёзно поговорить с ребятами. Своему Колечке она пообещала, что если он не перестанет ходить в этот клуб, то они его накажут и выгонят из дома – и Колечка труханул. А когда я Толечке пригрозила, что выгоню его, он развернулся и ушёл. Совсем ушёл. И я понятия не имела, где он: Москва велика! А ведь он учился только в десятом классе. Я обзвонила всех его приятелей, но никто не знал, где его искать.
Прошла целая неделя, и однажды я встретила его друга Серёжу Талькова, который жил в нашем дворе: «Серёжа, ты не знаешь, где Толя?»
«Учтите, я вам ничего не говорил, – сказал он, – но сегодня вечером мы с ним тут встречаемся».
Я пришла в назначенное время, но как бы случайно. Вижу: стоит Серёжка, и рядом с ним стоит Толька. И Серёжка явно пытается его задержать. Я подошла. Мы без слов обнялись, поцеловались…
Я никаких нотаций ему не читала, просто спросила: «Толя, где же ты был?»
