Борис Акунин - Ответы Акунина после "Сокола и Ласточки" (летняя серия 2009)

Обойдемся на этот раз без них… Разве что, из вредности:

Как звучит по-французски диалог: «У вас куры денег не клюют» — «А вы-то их поклюете»? Как это звучит по-английски я знаю («Chickens don't peck your money» — «No… They don't… Why? Should they?»), а вот на языке мушкетеров…

Ну, например, так: Vous roulez sur l’or. «Вы купаетесь в золоте». «А вы тоже в нем искупаетесь?».

Традиционный вопрос — о сроках выхода новой фильмы «Смерть на брудершафт».

Скоро. В сентябре. Туда войдет фильма пятая «Странный человек» — об одном старце, очень похожем на Григория Распутина, и фильма шестая «Гром победы, раздавайся» — о наступлении, очень похожем на Брусиловский прорыв.

В «СиЛ» значительное место занимают юридические нюансы взаимоотношений между тетушкой Синтией (впоследствии Никой) и остальными компаньонами, отправившимися на поиски сокровищ. При этом нельзя не отметить, как умело Вы выстраиваете сюжетную линию с учетом правовых особенностей дела, как хорошо ориентируетесь в юридической терминологии (показателен в этом смысле герой, говорящий на «птичьем» юридическом языке в повседневной жизни). Развязка книги с юридической точки зрения выглядит также вполне достоверной: благодаря «щедрости» тетушки (лично я предпочитаю думать, что это была не щедрость, а дальновидность), покрывшей расходы своих бывших компаньонов, связанные с поисками, их шансы оспорить в будущем права Ники на найденные сокровища сводятся к нулю.

Скажите, откуда такие познания в юриспруденции? Вас кто-то консультировал по юридическим вопросам при написании книги, в том числе по вопросам, касающимся кладоискательства, или Вы обошлись собственными силами?

Проконсультировался, конечно. Я в юридическом смысле необразован. Если в контракте, который я должен изучить, больше 3 страниц, прошу специалиста пересказать мне понятными словами. 

К моему приятному удивлению, в «Соколе и Ласточке», как мне кажется, основной упор сделан не на сюжете. Его можно было бы пересказать в нескольких фразах. Очень долго (например, во время всего плаванья Летиции) «экшна» нет в принципе. Зато очень много места посвящено персонажам, их ощущениям и, как мне показалось, даже их развитию (не в последнюю очередь развитию и самого рассказчика). Что-то похожее наблюдалось и в «Перед Концом Света», в противовес схематичным «Смерти на Брудершафт» и «Квесту». Это новое направление в творчестве или случайное совпадение?

Это просто такой роман. Не столько сюжетный, сколько фактурный. Мне кажется, я не очень-то и скрываю, что в данном случае фабула для меня большого интереса не представляет. Я хотел написать грустную сказку про некрасивую девочку, которая мечтает о прекрасном принце, которого, может, и вовсе нет. Прибавил к этому скрип снастей, привкус моря, воспоминания о себе в третьем классе, когда все записывались в очередь на один-единственный экземпляр «Одиссеи капитана Блада». Ну и получилось то, что получилось. 

 Вы упоминали, что писали «Турецкий гамбит» — «про войну, но чтоб было интересно женщинам». А «Сокола» и «Ласточку» вы тоже писали с таким расчетом? Вы вообще представляете определенную целевую аудиторию для каждого из романов или она складывается стихийно?

Конечно, представляю. Именно поэтому «Б.Акунин» называется замусоленным ныне словом «проект». Проект — то, что математически рассчитывается. Поэтому я веду бомбардирование по квадратам, все время меняя прицел. Понимаете, нет смысла заниматься массовой культурой, если не стремишься охватить как можно более широкую аудиторию.

Но при этом есть пределы, которые ты сам себе обозначаешь. Мне интересно обращаться к разным группам читателей, говорить с ними в разной стилистике. Однако это все равно будет один и тот же «автомат калашникова», только в разных модификациях. Я не стал бы писать так, как мне не нравится, даже если это увеличило бы тираж в десять раз. 

Сколько раз Вы переписываете в среднем свои произведения? Какое из них рекордсмен по переделкам?

Труднее всего мне далась «Любовница Смерти». Я откладывал ее на год и потом переписывал. «Сокол и Ласточку» я тоже переделал целиком, в ее исторической части. В первом варианте не было никакого попугая. Но я понял, что это неправильно. Я ведь уже не третьеклассник и не могу всерьез увлечься корсарами и алыми парусами. Нужно было ввести себя нынешнего, смотрящего на все эти штуки ностальгическим взглядом.

Приходилось ли/ случается ли вам писать несколько книг одновременно?

Только если книга многосоставная, как «Кладбищенские истории» или «Нефритовые четки». Тогда ее можно писать с интервалами. Если сюжет един, прерываться или отвлекаться нельзя.

 При выборе временных рамок Вашего первого цикла об Эрасте Петровиче рассматривались ли Вами альтернативные временные периоды?

Нет, я знал, что это будет период максимального расцвета руссой прозы, то есть вторая половина 19 века. Литературная составляющая была для меня важнее исторической. 

В первую Вашу пятилетку произведения об Эрасте Петровиче выходили с небольшими временными промежутками и не перемежались с произведениями о других героях.

Вопрос — не трудно ли Вам возвращаться к Эрасту Петровичу? Не меняется ли Ваше понимание его личности, либо какие-то качества самого Эраста Петровича в результате этих временных «дыр»?

Возвращаться не то чтобы трудно, а… ответственно и, я бы сказал, рискованно. Эраст Петрович уже на шестом десятке. Он внутренне меняется. Я очень хорошо понимаю, что его приключения должны становиться статичнее. Не потому что он физически стареет (он ого-го в какой форме!), а потому что с возрастом главное поле напряжения переносится из внешней среды во внутреннюю. Поэтому приключения зрелого Фандорина должны быть неэффектны, а победы неброски — победы не над очередным злодеем, а над самим собой. Боюсь, читателя такая перемена темпоритма не обрадует. Но и превращать Эраста Петровича в молодящегося попрыгунчика я тоже не могу. Проблема.

Судя по «Соколу и Ласточке», у Гели с Ластиком крайне интересная, наполненная событиями и приключениями жизнь. Скажите, в каких сериях и когда выйдут описания их приключений?

Я, кажется, нашел соавтора для «Детской книги-2». Посмотрим, что из этого получится.

В одном из недавних интервью Вы сказали, что, возможно, напишете роман, место действия которого будет в Японии. Можете рассказать об этом поподробнее?

Нет-нет, не в Японии. Там будет японская тематика. Это роман об Эрасте Петровиче, который образовался у меня неожиданно, даже вынуждено. Из-за того, что сорвался бухарский сюжет. Для меня это удивительный случай — такое изменение планов. Поэтому не знаю, каков будет результат. Действие разворачивается в театре, где ставят японскую пьесу. Подробнее пока рассказать не могу.

Григорий Шалвович, а может не стоит прямо-таки совсем уж отказываться от среднеазиатской задумки? Может быть, они там все-таки образумятся. Или Вы сумеете их убедить. А нам будет еще один, «сверхплановый» роман про ЭПФ! Вот радость-то!!!

Про сверхплановый я уже рассказал. Хорошо бы, конечно, чтобы он состоялся. Насчет Средней Азии… Ужасно жалко сюжета. Но мне ясно: до тех пор, пока в официальных узбекских структурах служат те же люди, которые сорвали мою поездку, мне в Узбекистан путь заказан.

По интервью «КП» создалось впечатление, что у Вас вылетел не только узбекский роман, но и роман «Черный человек» (Фандорин vs Распутин). Его теперь полностью заменит «Странный человек» (вместо «Старец»?) из «Смерти на брудершафт». Это так? Фандоринская эпопея теперь полностью переосмысливается?

Да, роман «Черный человек» приказал долго жить. Еще одно нежданное изменение. Причина проста. Когда я начал углубленно заниматься биографией Распутина, у меня возникло ощущение, что я относился к этой личности неправильно. Раньше она вызывала у меня сугубое отвращение, а его убийцы — одобрение. Теперь мне отвратительны они, а его главным образом жалко. Сюжет романа треснул и развалился, а вместо «Черного человека» появился «Странный человек».

Вы когда-то говорили, что четвертый роман о Николасе может стать последним. Что теперь чувствуете? Вернетесь еще к британцу?

Мне кажется, с ним я закончил. Во всяком случае, в качестве главного героя. Расстались по-доброму. Но пока он и я живы, все возможно.