Постепенно начала меняться и официальная риторика, связанная с проблемами сексуального поведения. Происходило это на уровне не только нормативных решений, но и нормализующих суждений, что зафиксировало оттепельное искусство. Значительно смелее презентовать вопросы интимной жизни своих героев стало советское кино. Наряду с бичеванием ханжеских взглядов на юношескую любовь (фильм «А если это любовь?» 1961 года, режиссер Ю.Я. Райзман, сценарий И.Г. Ольшанского, Н.И. Рудневой и Ю.Я. Райзмана) на советских киноэкранах появилась и тема внебрачных связей как вполне приемлемой формы половых отношений. Особенно ярко это проявилось в знаковом фильме «Девять дней одного года» (1962), снятом выдающимся советским режиссером М.И. Роммом по сценарию, написанному им совместно с Д.Я. Храбровицким. Фильм рассказывал о молодых ученых-физиках, в то время самой прогрессивной части советского общества. В центре повествования два друга: непримиримый экспериментатор Дмитрий Гусев (артист Алексей Баталов) и его антипод умный, обаятельный, ироничный, но лишенный гусевского горения физик-теоретик Илья Куликов (Иннокентий Смоктуновский). Оба друга влюблены в одну и ту же девушку, тоже физика Лелю (ее сыграла прелестная актриса Татьяна Лаврова). Гусев в результате опыта получает серьезную дозу радиации, и Леля после долгих колебаний останавливает свой выбор на нем, обреченном, но несломленном, готовом пойти на рискованную по тем временам операцию по пересадке костного мозга. Фильм, сделанный почти в традициях неореализма, полностью лишен пафоса, но наполнен, несмотря на отсутствие хеппи-энда, светлой надеждой. Герои кинокартины спокойно, правда, используя кодовый язык советского времени, обсуждают проблемы своей личной жизни:
– Можно мне спросить тебя: что там у вас было с Митей?
Леля поднимает на него глаза.
– Все было.
– Что «все»?
– Ну, не будь дураком.
– Так… Но от чего ты все-таки устала?
– Я устала от того, что это тянется шесть лет. От того, что за все эти годы он был в Москве четыре… нет, пять раз. Гостиница «Украина»… «Турист»… А то еще комната подруги, которая ушла в кино (Годы и фильмы 1980: 277–278).
Внебрачные отношения явно импонируют Леле. После регистрации брака с любимым человеком она искренне удивляется: «Чего это бабы так рвутся замуж? Что в этом хорошего?!» (Кожевников 2001: 455). В фильме зритель часто видит почти постельные сцены и пикантную полуприкрытую фигурку Татьяны Лавровой. В «Девяти днях одного года» добрачные отношения героев выступают как норма частной жизни советской интеллигенции. Конечно, одновременно с подобными фильмами в оттепельной кинематографии наличествовали и произведения, как прежде проповедующие патриархальный миф о главном достоинстве женщины: девичьей чести. Примером является вышедшая почти одновременно с роммовскими «Девятью днями» кинокомедия «Девчата». Образ главной героини Тоси в исполнении Надежды Румянцевой является, по мнению культуролога А. Усмановой, «в условиях весьма своеобразно протекающей в СССР сексуальной революции, попыткой символического разрешения конфликта между старым и новым» (Усманова 2009: 408).
На излете реформ 1950–1960-х годов в советском кинематографе стали появляться фильмы, героини которых мучились сомнениями, выбирая сексуальную стратегию. Это «Журналист» (1967) С.А. Герасимова по его же сценарию и «Еще раз про любовь» (1968) Г.Г. Натансона по сценарию Э.Я. Радзинского. Провинциальная умница-красавица Шура Окаемова из «Журналиста» (в исполнении Галины Польских) попросту отказывается вступить в связь с явно полюбившимся ей столичным журналистом Юрием:
– Что ж ты думаешь, я только для людей себя берегу? А я сама не человек? Зачем мне все это, ты у меня спросил?
– Для счастья, – обронил Юра первое попавшееся слово.
– Для какого счастья! – в голосе Шуры зазвенела ярость. К черту это счастье! Как другие, что ли, подачки подбирать от заезжих мужиков? (Герасимов 1982: 235).
Но и это ее решение не спасает ее от осуждения оголтелых ханжей.
А московская стюардесса Наташа – тогдашняя звезда и секс-символ Татьяна Доронина – явно страдает от своих, как ей кажется, поспешных шагов на поприще любви: «НАТАША. Молчи, слушай, слушай. Это для тебя, Мышонок. И вот – он. Наш первый. И вот уже все случилось, потому что мы все ему готовы отдать, – ну он и берет. А оказалось, он – так… обычный… Многие ошибаются в первом. Понятно, ведь первый. Да и глупые мы еще. Ох, какие мы… глупые… Но ведь все случилось. И тебе уже кричат со всех сторон: „Безнравственно! Ты что, девкой хочешь стать? Немедленно выходи за него замуж!“ Дома, вокруг… И ты унижаешься, делаешь вид, что боготворишь его по-прежнему, – только бы он женился. И не дай бог, если он женится, потому что тогда… ну, я видела эти семьи» (Радзинский 2006: 90).
В обоих случаях «неузаконенная» любовь подвергалась публичному осуждению некой частью общественности, будь то комсомольское собрание или семейная среда. Но симпатия создателей кинокартин была явно на стороне девушек. Любопытно, что границы и формы мужского сексуального поведения оставались вне обсуждения.
О «грехопадении» до вступления в брак спокойно писали и литераторы второй половины 1950–1960-х годов. Такое поведение казалось естественным Саше Зеленину, главному положительному герою повести Аксенова «Коллеги»: «Оно уже пришло, окружило, сдавило им грудь, сжало сердце – самое высокое счастье любовного опьянения. Может быть, их будут осуждать за то, что они бежали только навстречу своему счастью, не сворачивая в сторону и не выжидая, за то, что они слишком быстро промчали путь, отделяющий их друг от друга? Судите. Рассуждайте резонно, вспоминайте „доброе старое время“, когда объявляли помолвки, дарили кольца и ждали, ждали…» (Аксенов 2005: 152).
Вполне допускал внебрачные отношения своих героев и своеобразный антипод В.П. Аксенова, «сугубо советский» писатель В.А. Кочетов. В его романе «Братья Ершовы» (1957) без записи в загсе живут вместе два искалеченных войной человека – сталевар Дмитрий Ершов и рыбачка Леля Величкина: «Время шло, то ли морской ветер как-то разгладил рубцы, то ли Дмитрий к ним пригляделся и, наконец, увидел статную Лелину фигуру, почувствовал ее добрую, отзывчивую душу. Словом, обнял однажды, ощутил ее тепло, и с тех пор пошли иные отношения» (Кочетов 1958: 18).
Вне брака развивались отношения с женщиной и у физика Сергея Крылова, положительного героя романа Д.А. Гранина «Иду на грозу» (1962). Н.С. Дементьев с симпатией относится к решению своей героини Татьяны Беловой «любить без оглядки»: «Потом мы купались в озере, серо-багровом от вечернего солнца. <…> Вышли, оделись и медленно пошли вдоль озера, потом в лес. Было тихо; тени от деревьев тянулись через поляну. Мы вдруг легли, и произошло то, что происходит, когда человек, томимый жаждой, увидит наконец воду. И весь мир стал таким дорогим для меня, и все, вся жизнь стала такой огромной и светлой. И я знала: Олег чувствует то же. Мы долго лежали не двигаясь…» (Дементьев 1977: 124).
В начале 1960-х годов уже позволяла себе подшучивать над ханжескими взглядами на отношения мужчин и женщин советская сатира. Особенно доставалось учителям, в среде которых традиционно много консерваторов. В журнале «Крокодил» за 1962 год, например, была размещена изошутка Л. Самойлова. На первом рисунке изображалось заседание педсовета. Директор сообщал коллегам: «Завтра десятиклассники идут в театр. Примем меры предосторожности!» На втором рисунке учителя в афишах спешно меняли слово «любовь» на слово «дружба», «уважение»: «Коварство и любовь» («Коварство и уважение»), «Любовь Яровая» («Друг Яровая»), «Любовь к трем апельсинам» («Уважение к трем апельсинам»), «Любовь с первого взгляда» («Дружба с первого взгляда») (Крокодил 1962а: 2).
Законодательные инициативы власти, западный и отечественный кинематограф, советская и зарубежная художественная литература повлияли на интимное поведение людей 1960-х годов, что выразилось, в частности, в стремлении обсуждать «запретные» темы. На рубеже 1950–1960-х годов молодежная редакция Ленинградского радио провела серию передач под общим названием «Береги честь смолоду». Слушатели стали активно делиться своими представлениями о степени свободы в интимной сфере, о чем свидетельствуют письма, приходившие в редакцию. Автор одного из них, незамужняя женщина с высшим образованием, богатым духовным миром, которым, как выяснилось, мало интересовались мужчины, писала: «Им нужны были женщины, и они их находили. <…> …я не совершила ошибки в своей жизни, я боролась за сохранение своей девичьей чести. <…> Раньше я гордилась своей чистотой, а теперь перестала». С одобрением к добрачным связям относились и студентки Технологического института, писавшие в редакцию: «Почему мы до сих пор считаем, что сначала нужно расписаться в ЗАГСе, а потом уже отдаваться любимому? <…> Разве он поставит ей когда-нибудь в упрек то, что совершилось до свадьбы?» (Голод 1996: 40, 41).
