В тот же день наша ребячья компания решила выяснить, что же происходит в центре города. На площади Октября немецкие солдаты под руководством офицеров проводили захоронение своих убитых во время боев за наш город. Их трупы были погребены в сквере, где в настоящее время стоит памятник В.И.Ленину. Я насчитал примерно 25 убитых. А ведь было еще, наверное, не менее 100–120 раненых. В сквере напротив мы не увидели привычного нашему взору с довоенного времени бюста И.В.Сталина – он был уничтожен сразу же с приходом оккупантов. К нашему немалому удивлению соседний с ним бюст В.И.Ленина остался на прежнем месте и простоял весь период оккупации. И только дня за два до бегства немцев из города его кто-то сбросил с пьедестала.
С первых же дней оккупации немцы почувствовали себя хозяевами в нашем городе, а мы оказались в положении униженных и бесправных рабов. Было мучительно больно и обидно. Сразу же последовали приказы о введении в городе комендантского часа, о сдаче населением огнестрельного оружия и строжайшие предупреждения тем, кто ослушается выполнить их. Не заставили себя ждать и меры наказания: оккупанты приговорили к расстрелу горожан Иголкина, Гусева и Копытова за поджог зданий и связь с партизанами, как говорилось в приговоре. Затем расстреляли одного молодого паренька за то, что он был осадмильцем, то есть числился в отряде содействия милиции. Строжайше запрещалось пользоваться радиоприемниками и другими средствами связи, преследовались лица еврейского происхождения, цыгане и, конечно, коммунисты.
В этой связи вспоминается один курьезный случай, едва не стоивший жизни нашим хозяевам – супругам Бурцевым. Однажды мой отец услышал какой-то шум в коридоре второго этажа. Отец быстро поднялся наверх и увидел страшную картину: Бурцевы, муж и жена, стоят у стены, а офицер, размахивая перед их лицами пистолетом, кричит: «Юда, комиссар, шиссен!». Дело в том, что он принял их за еврейку и комиссара, коммуниста. Так они были похожи внешностью и одеждой. Отец, неплохо владевший разговорной немецкой речью, объяснил офицеру, что они русские, отцы у них были священники православной церкви, а хозяева дома очень хорошие люди и никакие не коммунисты: хозяйка – машинистка, а хозяин – старший юрисконсульт, адвокат. К счастью, все успокоились и разошлись.
Став хозяевами города, немецкие власти учредили городскую управу, полицию, открыли пекарню и магазин по продаже хлеба, пустили механическую мельницу. Городским головою назначили бывшего бухгалтера Мудрова, а начальником полиции – бывшего начальника паспортного стола Рыжова. Городская управа ввела хлебные карточки, которые можно было отоварить в специальном магазине на ул. К.Маркса. Хлеб выпекался из горелой ржи, так как накануне захвата города немцами склады заготзерна были подожжены отступавшими советскими войсками. Когда стало ясно, что город не удержать, горисполком разрешил населению брать зерно со складов кому сколько нужно, остальное подлежало уничтожению. Но огонь уничтожил не все зерно, а оставшееся изрядно обгорело и продымилось. Видимо, по этой причине немцы не использовали его для своих нужд и отдали в распоряжение управы. Возле магазина, в котором отпускался хлеб, создавалась огромная очередь и давка, было много крика и даже потасовки. Все это не осталось без внимания немецкого военного коменданта, тем более, что здание комендатуры находилось неподалеку. Вскоре у входа в магазин появился вооруженный солдат с бамбуковой тростью в руке, при помощи которой он быстро навел в очереди порядок.
В совхозе "Белевский" оставалось много неубранных овощей. Для горожан это оказалось хорошим подспорьем. Желающие приобрести овощи выписывали их в городской управе и там же оплачивали стоимость продукции. Затем имеющий квитанцию, в которой значилось, сколько выписано и сколько уплачено за овощи, шел в поле и набирал там столько же. Возвращаясь с набранной продукцией через речной понтонный мост, он взвешивал продукцию у работника городской управы. Тут же стоял для порядка немецкий солдат с оружием.
По воскресеньям устраивались базары, на которых продавались продукты питания, птица, скот, предметы домашнего обихода, одежда и даже лапти. Лапти смешили немцев, они надевали их на свою обувь во время гололеда. Однажды я увидел такую картину: женщина продает кур и петуха, которые находились в огромной корзине. К ней подошел немецкий солдат и начал выбирать птицу, что потяжелее. Ему понравился петух, он забрал его, расплатился и направился к выходу. Женщина, сосчитав деньги, громко окликнула его: "Пан, ты дал мне мало денег". А он, обернувшись, ответил по-русски: "Хватит, хватит". Были и такие случаи, когда солдаты брали продукты, ничего за них не заплатив, нагло и пренебрежительно удаляясь. Во время оккупации функционировали как немецкие марки, так и довоенные советские рубли из расчета десять рублей за дойчмарку.
Все дни немецко-фашистской оккупации города мы жили в полном неведении о том, какая обстановка на фронте, не говоря уже о большем, что происходит в жизни страны. Информация, доходившая до нас от немцев, отличалась противоречивостью и являлась, несомненно, ложной Отец, владевший немецким языком, однажды спросил у одного из солдат: "Как чувствует себя Тула?". Тот ответил ему очень высокомерно: "Туле капут! Русским солдатам – всем капут! Москве – капут! Сталину – капут! Через два месяца разобьем Англию. На этом война и закончится. И когда солдаты возвратятся домой, то отпразднуют славную победу, будут гулять. танцевать с фройляйн и фрау. Вот зайдем мы в ресторан – и все присутствующие там должны будут встать перед солдатами великой Германии, победителями Европы". При этом разговоре был другой солдат. И когда хвастун вышел, то он открыл отцу относительную правду. "Тула в кольце, – грустно сказал он, – со всех сторон – минные поля русских, и немецкие войска обошли ее и уже дошли до Москвы".
Однажды как-то неуверенно вошел к нам на кухню солдат лет тридцати восьми – сорока. Он сел на сундук и стал печально говорить, что у него дома остались старые родители, жена и трое детей. Он то и дело хватался за голову и восклицал: «Ох война-война! Ох война-война!». Сказал он и то, что таким, как он, германским труженикам, война не нужна, и лучше бы Гитлер и Сталин дрались между собой, грызли друг другу глотки, а простым немцам воевать совершенно не нужно. А были и такие, кто рвался на фронт воплощать бредовые идеи фюрера, как девятнадцатилетний Август, доброволец, который передо мной вес хвастался маленьким браунингом и носил его в нагрудном кармане.
Здесь я сделаю небольшое отступление от своего повествования, чтобы внести ясность в один из эпизодов оккупации. В послевоенные годы в краеведческой литературе и местной печати появились, на мой взгляд, необоснованные утверждения, будто бы в Белеве за время оккупации было полностью уничтожено 1160 жилых домов, разрушены промышленные предприятия, школы, учреждения культуры и здравоохранения, (см. напр.: Г.П.Андреев. Белев. Историко-экономический очерк. – Тула, 1958. с.70–71). Вполне осознавая, что немецко-фашистские захватчики являлись нашими злейшими врагами, все же настаиваю на том, что нельзя как приуменьшать, так и искусственно раздувать ущерб, который они нанесли городу. Следует отделять то, что было сожжено при отступлении нашими войсками, от ущерба, нанесенного оккупантами.
В Белеве ими были сожжены два дома – дом № 102 по ул. К.Маркса, ранее принадлежавший купцу Киселеву и в котором, находился немецкий госпиталь, и дом № 104, располагавшийся рядом. А еще при бегстве из города немцы взорвали Сабининский мост. Кроме того, самые сильные разрушения в городе приходятся на 1942–1943 гг., когда немцев в Белеве уже не было и город подвергался частым налетам вражеской авиации, бомбившей, в основном, центральные улицы и железнодорожный узел.
По моим приблизительным подсчетам, в Белеве за период с сентября 1941 г. по июль 1943 г. было сожжено или полностью разрушено около 100–110 зданий, но никак не 1160. Если считать справедливой последнюю цифру, можно себе представить, что почти весь город лежал в руинах наподобие Сталинграда.
Но руины и коробки сожженных зданий находились большей частью лишь в центральных кварталах города и в районе железнодорожной станции.
Еще мне хочется сказать о том, что никакого молодежного сопротивления в городе и деревне Кураково никем не было организовано, никаких подпольных отрядов не существовало, а эти мифы появились в начале 1960-х гг. Так называемых героев белевского "подполья" я хорошо знал еще со школьных лет, они были моего возраста и, естественно, не мог не заинтересоваться, как все было на самом деле, расспрашивал тех, кто жили с ними рядом, через дорогу, и все говорили, что это ложь – чистой воды вымысел. И вполне понятно. По своему развитию, кругозору они были не готовы совершить приписанные им подвиги. Если что-то и было, так это необузданная шалость, как, например, поломка медных трубок у техники для самоделок, т. е. поджигных. Удивляюсь, как не сделали еще героическим поступок ребят с Оранжерейной улицы (Воскресенской слободы), которые вечером растащили рождественские посылки с автомашины, присланные солдатам из Германии. Единственное, что заслуживает внимания – это личный подвиг Алексея Бурмистрова из деревни Кураково, который уничтожил пулеметный расчет немцев. Как рассказывали ребята, отлично знавшие его и эту историю, немецкий солдат снял у него валенки, и он решил отомстить своим обидчикам. Но месть дорого обошлась кураковцам: немцы расстреляли около восемнадцати жителей деревни, в том числе и самого А.Бурмистрова. Народ был крайне возмущен неумелыми действиями отчаянно смелого паренька.
