Такой документ не мог быть и не был принят Урбаном VIII. Святейшему требовался куда более жесткий по тону и сути текст, поскольку чем суровее будут формулировки итогового отчета о процессе и приговора, тем рельефней проявится для всего христианского мира твердость и непреклонность понтифика к любым ересям и тем зримее будет продемонстрировано его милосердие к осужденному и его доброе отношение к «великому герцогу Этрурии», когда по окончании суда Святейший своим решением смягчит определенное трибуналом наказание.
По оценке Ричарда Блэквелла, «никакой честный законник не стал бы писать подобного заключения (no honest lawyer would have written this summary report)»1263. Аналогичного мнения придерживались и многие другие исследователи, например Джордано де Сантильяна, по словам которого итоговый отчет представлял собой «очаровательный по своей искренности пример юридического надувательства (indecent and fascinating piece of judicial skulduggery)»1264, и Дж. Лэнгфорд1265. Некоторые исследователи не согласны со столь жесткой оценкой Summarium. Так, по мнению Мориса Финоккьяро, хотя отчет не оставлял сомнений в том, что Галилео совершил преступление, однако цитируя признания и обращения тосканца, его составители «ясно показывали, что он [Галилей] не был совершенно неисправимым (obstinately incorrigible), скорее он сожалел о случившемся и хотел подчиниться» решению судей»1266. На мой взгляд, такая оценка является и более взвешенной, и более справедливой.
Кто был автором этого наспех составленного отчета? По мнению Р. Блэквелла, их было несколько, причем то были не мелкие клерки, но люди, хорошо информированные и способные контролировать ситуацию. Однако никаких имен американский историк не привел. По версии де Сантильяны, отчет был составлен Синчери и Фебеи1267. Другие биографы называют имена кардиналов Джинетти, Вероспи и Чентини1268. В принципе, это вполне вероятные кандидатуры, однако достоверными свидетельствами историки не располагают. Но независимо от того, кто составлял Summarium, сам факт появления подобного документа лишний раз свидетельствовал о разногласиях в курии по поводу оценки «дела Галилея».
Фантоли полагает, что «решение, принятое на <…> сессии суда 16 июня (о нем еще пойдет речь ниже. – И.Д.), во многом было предопределено и совсем не обязательно зависело от крена равновесия в последний момент в пользу фракции “ригористов” (то есть сторонников применения к Галилею жестких мер. – И.Д.)»1269.
Думаю, нельзя исключать, что отчет, который в корне пресекал всякие послабления по отношению к Галилею (по крайней мере в его первой части), был направлен не только и даже не столько против самого ученого, сколько против тех, кто ему сочувствовал, в том числе и в Священной канцелярии. Допускаю, что слово «сочувствовать» не самое точное, когда речь идет о кардиналах-инквизиторах. Но вместе с тем вполне возможно, что, скажем, кардиналы Бентивольо и Скалья не ожидали услышать столь жесткий Summarium, тон которого мог во многом предопределить решение Святейшего и окончательный вердикт.
В этой связи историки, как правило, обращают внимание на отсутствие кардинала Барберини на заседании 16 июня (как и на следующем, состоявшемся 22 июня). Более того, его имя в этот период исчезает из переписки Никколини и из других документов, относящихся к делу Галилея. Возможно, эти факты объясняются тем, что племянник Урбана VIII не одобрял позиции «ригористов» («severest faction», по выражению Дж. Лэнгфорда1270) и хотел уклониться от участия в вынесении приговора.
Следует упомянуть также еще об одном немаловажном обстоятельстве. Те заседания, которые проходили по четвергам (feria quinta) под председательством папы, состояли, как правило, из двух частей. Сначала за плотно закрытыми дверями собирались только папа, кардиналы-инквизиторы, асессор и комиссар. Прелаты обсуждали наиболее деликатные вопросы, имевшие политический подтекст, или какие-либо иные особенности дела, исключавшие огласку. В некоторых случаях совещались только кардиналы и папа в отсутствие асессора и комиссара1271.
Вопросы, не требовавшие особой конфиденциальности, выносились на вторую часть собрания, которая проходила в присутствии асессора, комиссара, нотариуса и консультантов. В конце каждой части заседания папа объявлял свое решение по делу, рассмотренному ранее трибуналом. Запись папского решения, принятого на этапе expeditio causae, то есть в отсутствие консультантов и нотариуса, составлялась асессором, который затем отдавал текст нотариусу. Решение, принятое Святейшим во второй части собрания, записывалось нотариусом, который вписывал все папские решения в специальную книгу (registro dei Decreta). Том Decreta (то есть постановлений) Священной канцелярии за 1633 год сохранился1272. Характер помет на полях в том месте Decreta, где речь шла о заседании 16 июня, наводит на мысль, что вопрос о наказании Галилея обсуждался в первой части заседания, в отсутствие консультантов и нотариуса, но в присутствии асессора и комиссара1273. Summarium processus causae был зачитан на стадии expeditio causae (причем когда формально рассмотрение дела Галилея в трибунале еще не было завершено), и тогда же папа вынес свой вердикт (decretum diffinitivum). Это свидетельствует о том, что Урбан VIII желал исключить какие-либо дискуссии, а если они все же возникнут, то свидетелей должно быть как можно меньше.
Решение Урбана, принятое им 16 июня 1633 года, гласило:
Ознакомившись со всем ходом дела <…> и выслушав показания, Святейший определил допросить Галилея относительно его намерений (super intentione), пусть даже с угрозой пытки (etiam comminata ei tortura) и, если устоит (si sustinuerit), то он должен сначала отречься как сильно подозреваемый [в ереси] в пленарном собрании Конгрегации святой инквизиции, а затем быть приговорен к тюремному заключению по усмотрению Конгрегации. Ему предписано не рассуждать более никоим образом, ни письменно, ни устно, о движении Земли и о неподвижности Солнца, ни о противоположном (et e contra) под угрозой повторного наказания (уже как неисправимого еретика1274. – И.Д.). Книгу же под заглавием «Dialogo di Galileo Galilei Linceo» запретить (prohibendum fore)1275.
Прежде всего обращают на себя внимание слова «et e contra». Единого мнения среди исследователей относительно того, как следует их понимать, нет. Перевод Финоккьяро – «he is to be enjoined that in the future he must no longer treat in any way (in writing or orally) of the earth’s motion or sun’s stability, nor of the opposite, on pain of relapse»1276 – в целом согласуется с пониманием и переводами этого фрагмента многими авторами более ранних работ1277. Возможно, Финоккьяро опирался на отчасти сходный по смыслу фрагмент развернутого заключения специальной богословской комиссии, учрежденной Урбаном VIII в августе 1632 года. Там, в п. 7, было сказано, что Галилей полагает, будто «сторонники Птолемея иногда становились коперниканцами, но обратного никогда не случалось (в оригинале: e non è contra; в переводе Финоккьяро: the reverse never happen)»1278. Но эта отдаленная аналогия, разумеется, не может служить основанием для выбора перевода текста папского постановления. Некоторые авторы вообще никак не переводили это спорное место1279.
Спеллер, принимая трактовку Финоккьяро, заметил, что причина этого «поразительного молчания (astonishing silence)» заключается в том, что указанный фрагмент «просто не имеет никакого смысла в традиционной интерпретации суда над Галилеем (simply makes no sense in the traditional interpretation of Galileo’s trial)»1280, поскольку эта традиционная интерпретация исходит из того, что Галилея судили за пропаганду и развитие космологических представлений Коперника.
Если принять приведенный выше перевод decretum diffinitivum Урбана VIII, в правильности которого я твердо уверен, то получается, что, согласно распоряжению верховного понтифика, даже если бы Галилей письменно или устно заявил: «Слава геоцентрическому учению Птолемея, единственно верной и всепобеждающей космологической доктрине, принятой матерью католической церковью!!!», его все равно ждали бы крупные неприятности. Любой католик мог хвалить систему Птолемея (и даже излагать систему Коперника, не выдавая ее, однако, за физическую истину), а Галилей – нет! За что, спрашивается, ему такие «привилегии»? Как мне представляется, ответ может быть только один: Урбана VIII не устраивала не сама по себе теория Коперника и даже не то, что кто-то предпочитал ее системе Птолемея, но то, как Галилей трактовал любую научную теорию, modo его рассуждений и оценок, а именно: Святейшего не устраивало, что Галилей оценивает научные теории в рамках бинарной оппозиции «истинное – ложное».
