в одной руке – «Гордость и предубеждение», в другой – «Наши тела, мы сами» [103], единственная книгу о сексуальности, которая нашлась в моей библиотеке.
Шарлотта Бронте не любила Джейн Остин. «Ей неведомы Страсти, – жаловалась Бронте в письме подруге, – и даже Чувствам она изредка отвешивает изящный, но холодный кивок, видимо, считая, что слишком частое взаимодействие с ними потревожит элегантность ее прозы». Зная Бронте и ее манеру, можно понять, как одна талантливая писательница могла недолюбливать другую так сильно, как Бронте недолюбливала Остин. Она критиковала ее сурово и настойчиво и в 1848 году писала Джорджу Генри Льюису [104]: «Почему вам так нравится мисс Остин? Вы меня озадачили… Я не читала „Гордость и предубеждение“ до этой вашей фразы, но тут прочитала. И что же я увидела? Застывший дагерротип невзрачного лица; старательно огороженный, очень ухоженный сад с аккуратными бордюрами и нежными цветами; но ни намека на яркую живую мимику, простор, свежий воздух, голубые холмы и прелестные ручьи. Не хотела бы я жить рядом с ее леди и джентльменами в их душных элегантных домах».
В ее словах есть доля правды, но все же обвинения Бронте не совсем справедливы. Я бы не сказала, что романы Остин начисто лишены страсти. Им, безусловно, не хватает зрелой чувственности, тяготения к беспредельному романтическому экстазу, которому подвержены, к примеру, Джейн Эйр и Рочестер. В романах Остин чувственность есть, но более приглушенная; есть желание, но более опосредованное.
Прошу, откройте страницу сто сорок восемь, прочитайте отрывок и попытайтесь представить эту сцену. Дарси и Элизабет одни в доме мистера Коллинза. Дарси приходит к осознанию, что жить не может без Элизабет. Они беседуют о том, как важно, чтобы дом супругов и дом родителей жены находились друг от друга на почтительном расстоянии.
Мистер Дарси придвинул стул чуть ближе и произнес:
– Вы не можете быть так привязаны к месту. Вы же не всегда жили в Лонгборне.
Элизабет удивилась. Дарси заметил в ней небольшую перемену, отодвинул стул, взял со стола газету и, просмотрев заголовки, более прохладным тоном произнес:
– Вам нравится в Кенте?
Вернемся к указанной сцене. Настойчивость в голосе Дарси свидетельствует о его страсти к Элизабет; она проявляется даже в самом будничном их взаимодействии. По его тону можно проследить, как менялись его чувства к Элизабет. Они достигают кульминации в сцене, когда он делает ей предложение. Его фиксация на отрицательном в этой сцене становится почти фанатичной; он начинает свою речь со слов: «Напрасно я страдал. Ничего не выйдет», и слова эти звучат горячо, потому что сам по себе роман очень сдержанный, а Дарси – самый сдержанный его персонаж.
А теперь прислушайтесь внимательно к этому «вы». Дарси редко обращается к Элизабет по имени (на самом деле, практически никогда); обращаясь к ней, он особым образом акцентирует «вы», и безличное местоимение приобретает оттенок глубокой интимности. Люди нашей культуры могут оценить такие нюансы: нас призывают преувеличенно демонстрировать любовь к имаму, но запрещают публичные проявления личных чувств, особенно романтической любви.
В «Гордости и предубеждении» физические описания персонажей и сцен встречаются редко, но создается ощущение, что мы видели персонажей вблизи и заглядывали в мир их самых интимных переживаний; мы чувствуем, что знаем их, и хорошо ориентируемся в их среде. Мы видим реакцию Элизабет, когда Дарси называет ее некрасивой, когда миссис Беннет судачит за обеденным столом, а Элизабет с Дарси гуляют под сенью поместья Пемберли. Поразительно, что Остин описывает чувства героев главным образом посредством тона – различных тонов голоса, слов, которые звучат надменно или кокетливо, мягко, грубо, вкрадчиво, льстиво, черство, самодовольно.
В романах Остин нет прикосновений, но есть напряжение, эротическая текстура, сотканная звуками и паузами. Остин создает атмосферу томления, противопоставляя персонажей, испытывающих притяжение друг к другу. Элизабет и Дарси оказываются рядом в нескольких сценах, но в общественных местах не могут общаться на интимные темы. Остин помещает героев в одну комнату, но не дает им сблизиться, и это приводит к фрустрации и напряжению. Напряжение усугубляется в силу того, что все думают, будто Джейн и Бингли влюблены, а Элизабет и Дарси терпеть друг друга не могут.
Вспомните сцену приема в доме Элизабет ближе к концу романа, когда она в отчаянии пытается улучить минутку и поговорить с Дарси наедине. Весь вечер она в крайнем напряжении. Она стоит рядом с сестрой, помогает той разливать чай и кофе и твердит про себя: «Если он ко мне не подойдет, я навсегда о нем забуду». Он подходит, но одна из девушек встает рядом с Элизабет и говорит: «Я не позволю ни одному мужчине разлучить нас. Они нам ни к чему, верно?» Дарси уходит, а Элизабет провожает его взглядом. Она «завидовала всем, с кем он говорил; ей едва хватало терпения разливать кофе, а как она злилась на себя за глупость!» Эта игра продолжается весь вечер. Дарси снова подходит к ее столу, приносит чашку, остается ненадолго, они обмениваются парой вежливых слов, и приходит пора ему уходить.
Остин заставляет читателя почувствовать самый волнующий аспект романтических отношений – томление, желание быть рядом с объектом притяжения, который находится так близко и одновременно так далеко. Это томление будет удовлетворено; нарастание закончится воссоединением влюбленных и счастьем. Сцены физических ласк в романах Остин практически отсутствуют; она излагает историю долгих и замысловатых ухаживаний. Ее, несомненно, больше интересует счастье, а не институт брака; любовь и взаимопонимание, а не супружеские отношения. Стоит лишь взглянуть на странные союзы из ее романов, и это становится очевидным: сэр Томас и леди Бертрам, мистер и миссис Беннет, Мэри и Чарльз Масгроув – все это весьма своеобразные парочки. Остин, как и Шахерезада в своих сказках, описывает бесконечное разнообразие хороших и плохих браков, порочных и добродетельных женщин и мужчин.
Неверно и утверждение Бронте, что сад Остин «старательно огорожен». Героини Остин постоянно стремятся вырваться за ограничения; наедине с собой им гораздо уютнее, чем в обществе, а в своем внутреннем мире они ориентируются гораздо лучше, чем в делах сердечных или сложных личных отношениях. В центре сюжета романа девятнадцатого века – индивидуальность, личное счастье, испытания и права человека. Вот почему самой важной темой романа девятнадцатого века является брак. От несчастной Клариссы Ричардсона до кроткой и послушной Софии Филдинга и Элизабет Беннет – перипетии сюжета и конфликты, являющиеся его движущей силой, всегда создавали героини. Героини Остин олицетворяют основную идею ее романов: важен не
