Ресурсодобывающая Операция № 100 работала до конца жизни Ким Чен Ира, а эти первые фильмы заложили основу его гигантской личной киноколлекции. Ким Чен Ир одержимо смотрел всё. Его киномания беспокоила отца и отцовское окружение. Как-то это нездорово. Но в глубинах сюжетов, на дальних планах экзотической натуры, за спинами красивых людей Ким Чен Ир все отчетливее различал потрясающее могущество движущихся картинок. Сидишь во тьме просмотровой, отрезанный от всего мира, и картинки эти складываются в полотно изумительной четкости. Каждый образ, каждая монтажная склейка, каждый ракурс, каждый звук, каждая смена фокуса, каждое решение кинематографиста – это подсказка, а весь фильм – череда тонких намеков, внушающих подсознанию зрителя некую мысль, чувство или переживание. Все это имело власть над Ким Чен Иром – а значит, догадался он, будет иметь власть и над прочими. И вот этой властью он хотел обладать.
Ким-младший внезапно превратился в активиста студенческого крыла Трудовой партии, где сосредоточился на идеологическом воспитании и пропаганде. Он стал посещать отцовские заседания кабинета министров и партийные конференции – впрочем, пока просто наблюдателем. До окончания университета он прошел обязательную службу в армии, разделавшись с ней за два месяца вместо десяти лет, по закону требуемых от всех остальных северокорейских мужчин. Ему столько не надо, разъясняла пропаганда, поскольку «за восемь недель товарищ Ким Чен Ир во всей полноте освоил военную тактику и сам приступил к преподаванию тактики боя и командирских навыков»; учебный лагерь, где он служил, с тех пор превратили в историческое святилище. Военное обучение было простой формальностью – пунктом революционной биографии, который надлежало отметить галочкой. Со службы он вынес только пожизненную любовь к оружию. С первой минуты он полюбил стрелять из ружей и пистолетов и следующие сорок лет регулярно наведывался на личное стрельбище. Его инструктор по стрельбе Ли Хо Джун на Мюнхенской олимпиаде в 1972 году выиграл золотую медаль по стрельбе из малокалиберной винтовки лежа с 50 метров – первую в истории олимпийскую золотую медаль КНДР, – а позже стал ближайшим личным телохранителем Ким Чен Ира.
Примерно в тот же период в жизни Ким Чен Ира появилась важная фигура – его дядя Ким Ён Джу. Дядя Ён Джу был младше своего брата Ир Сена на восемь лет. «В официальной мифологии семейства Кимов, – пишет специалист по КНДР Брэдли Мартин, – Ён Джу изображался человеком, который все детство прожил в страхе, спасаясь от поисковых партий. Ким Ир Сен в своих мемуарах писал, что пока сам он сражался с японцами, японские власти, пытаясь надавить на партизан, охотились на Ён Джу. Японцы распространяли фотографии Ён Джу, писал Ким Ир Сен, и „моему брату пришлось под фальшивым именем, скрываясь, бесцельно бродить по городам и селам трех провинций в Маньчжурии и даже в Китае”». С тех самых пор Ён Джу научился выживать. Он вырос, изучал экономику и философию в МГХ стал убежденным марксистом. Он был умнее и глубже старшего брата. Этот суровый на вид человек с высоким лбом и грустным ртом щурился за стеклами очков в тонкой стальной оправе. Истерический национализм и безграничный нарциссизм, к которым прибегал теперь Ким Ир Сен ради упрочения своей власти, Ён Джу не особо нравились, однако он был верен, предан делу Трудовой партии и возглавил Центральный комитет ТИК, главный политический орган страны. Ким Ир Сен к брату прислушивался и на зарубежные переговоры посылал его своим представителем. Дядя Ён Джу был вторым лицом Северной Кореи, и многие прочили его в преемники великого вождя. Теперь же, вняв то ли собственному инстинкту, то ли братниной просьбе, Ён Джу стал ангелом-хранителем Ким Чен Ира – прикрывал подопечного от дурных последствий его промахов или глупостей, но при этом муштровал и заставлял выполнять те минимальные обязанности, что у Ким Чен Ира имелись. Прежде никому не хватало духу пенять сыну великого вождя. Время от времени – нечасто, но бывало, – когда Ким Чен Ир линял с учебы смотреть иностранное кино, по возвращении в военном лагере его поджидали наставники, которые устраивали ему взбучку Соответствующий приказ всегда исходил от дяди Ён Джу.
В мае 1964 года Ким Чен Ир окончил университет, и началась его карьера в верхних эшелонах Трудовой партии – карьера, которой от него давным-давно ждали. Первым делом его отправили в секретариат Центрального комитета, под начало дяди Ён Джу, который взял племянника под крыло и обучил всему, что знал сам о внутреннем устройстве партии: как нанимают сотрудников, как их понижают и повышают, как работают отделы и как они отчитываются перед вождем. У дяди Ён Джу был обширный выводок собственных детей – оберегая их интересы, он всех протащил на важные партийные посты. Спустя год дядя перевел Ким Чен Ира в исполком – разбираться в вопросах жилищного обеспечения и системе распределения продуктов. Чиновничья, по сути дела, жизнь Ким Чен Иру не полюбилась, и работал он без особого рвения. «К нему не относились всерьез, – утверждал бывший член ЦК Ким Дук Хон. – Считалось, что в своей семье он паршивая овца». Его единокровный брат Ким Пхён Ир (которого Ким Ир Сену родила вторая жена, презираемая Ким Чен Иром мачеха) был гораздо более многообещающ: прекрасно говорил по-английски, служил в армии, выглядел и держался, как отец. Ким Чен Ир же производил впечатление безалаберного разгильдяя, с затратными пристрастиями и безрассудными аппетитами, но абсолютно без харизмы. Казалось, ему уготована жизнь, полная бездумной праздности.
Вообще-то Ким Чен Ир был только рад, что его недооценивают. Он знал, на что способен, и ждал шанса себя показать. Шанс, по счастью, вскоре выпал – а с ним и должность, желаннее которой для Ким Чен Ира не было во всей Трудовой партии.
Чистки – неотъемлемая составляющая быта элиты при диктатуре: их равно боятся и ждут, и они случаются по нескольку раз в жизни одного поколения – так средневековый хирург делал пациенту кровопускание, дабы гуморы пришли в равновесие и пациент не хворал.
Капсанская чистка оказалась самой кровавой в истории Северной Кореи. Пятнадцать лет, миновавшие после так называемой Отечественной Освободительной войны, Корейская Народно-Демократическая Республика прожила с размахом. Пользуясь финансовыми вливаниями Советского Союза и Китая, страна быстро отстроилась, и ее экономика продвигалась семимильными шагами – по всему миру газеты приводили КНДР в пример как образцовое социалистическое государство, блестящее доказательство того, что коммунизм бывает состоятелен. Режим похвалялся тем, что у всех граждан есть крыша над головой, все обеспечены пайками и работой, которая придает жизни смысл, все деревни электрифицированы и в стране нет ни преступности, ни бездомных, ни безработицы. В общем и целом это была правда. Система сложилась спартанская, но пока работала.
Теперь же в верхах возникли разногласия касательно дальнейшего курса. Заместитель председателя кабинета министров Пак Гым Чхоль предлагал провести демилитаризацию, децентрализацию, а средства, ныне вливаемые в идеологические кампании, вложить в квалифицированное обучение и инновации, в формирование поколения ученых и инженеров, которые продвинут республику вперед. Его последователи, так называемая Капсанская фракция – по названию уезда в провинции Янгандо, – попыталась снять фильм, прославляющий предводителя фракции. Напрасно они это сделали. Северная Корея принадлежала Ким Ир Сену и больше никому. Местом на вершине он ни с кем делиться не желал. Весной 1967 года Пака и его последователей обвинили в государственной измене, низкопоклонстве перед Западом и групповщине и сместили с должностей. Многих казнили или «послали в горы» – эвфемизм, которым северокорейцы описывали теперь судьбу сосланных в трудовые лагеря. Чистка стала предлогом для атаки на «ревизионистов» по всем фронтам. На кострах жгли книги, в том числе Карла Маркса; запретили советские и «неподобающие» народные корейские песни; десятки художников, писателей и артистов отправились в исправительные колонии за то, что их творчество внезапно оказалось «слишком западным». Когда пыль улеглась, в Северной Корее уже никто не оспаривал и не подрывал гений и всемогущество Ким Ир Сена.
Но никуда не делась проблема «Корейской киностудии», которая была причастна к провалившимся капсанским съемкам. Нескольких студийных начальников, считавших, что они попросту выполняют свою работу, снимают хвалебную картину о заместителе председателя кабинета министров, герое партии, обвинили в «антипартийной деятельности». В сентябре 1967 года Ким Ир Сен созвал на студии внеочередное совещание политбюро. Явился и его сын, не упускавший ни единой возможности наведаться на студию. Когда все студийные руководители кротко покаялись в том, что подвели Трудовую партию, настал черед сказать свое слово Ким Ир Сену. Он разразился пространной диатрибой, полной оскорблений и риторических вопросов.
