Восстание должно было начаться ночью 23 октября с захвата Зимнего дворца, где почти безостановочно заседало Временное правительство. Но план провалился; кавалерийский эскадрон разогнал воинские части, направленные на захват дворца.[292]
Случилось то, чего в глубине души боялся каждый: пробольшевистские полки не заслуживают доверия. Прибывшие из Кронштадта тысяча пятьсот моряков вместе с рабоче-крестьянской Красной гвардией, по крайней мере, не бросятся врассыпную при первых выстрелах.
Последние приготовления были завершены 24 октября. Комитет, состоящий из трех человек, Антонова-Овсеенко, Чудновского и Подвойского, должен был руководить военными операциями. Троцкий оставался в Смольном, в котором мало того что располагался штаб восстания, 25 октября должен был начаться II Всероссийский съезд Советов.
А чем было занято Временное правительство? В тот же самый день, 24 октября, Керенский на Совете республики хвастливо заявил, что теперь у его правительства есть все доказательства того, что большевики задумали недоброе. Пока никто не мог обвинить его, Керенского, в принятии решительных мер. Но теперь наступил момент, когда терпению правительства пришел конец. «Пусть население Петрограда знает, что имеет дело с решительным и твердым правительством». Подчеркнув демократическую сущность режима, Керенский потребовал, чтобы собрание поддержало его предложение.[293]
Несмотря на то что выступление Керенского вызвало бурные овации, Совет республики не собирался действовать излишне поспешно. Предложение следовало обсудить. Мартов произнес блестящую речь, выдвинув удачное контрпредложение. Он разоблачил и Керенского, и большевиков; резко осудил любые попытки государственного переворота и заявил, что суть проблемы лежит в политике, проводимой режимом. Была принята резолюция Мартова. Керенский пришел в неописуемую ярость и пригрозил уйти в отставку.
Все происходившее в дни Великого Октября казалось каким-то нереальным. В ту же ночь произошло последнее заседание Исполнительного комитета Петроградского Совета, избранного в июне. Этот комитет, в котором преобладающее влияние имели меньшевики и эсеры, заседал не где-нибудь, а в Смольном. Неутомимый Троцкий заверил своих товарищей из Исполнительного комитета, что слухи о восстании слишком преувеличены. Мартов в очередной раз выразил сожаление по поводу методов, применяемых большевиками, но уточнил, что его фракция не может выражать неодобрение «людям», захватывающим власть у инертного и реакционного Временного правительства.
В это время в Смольном уже скрывался человек, который через несколько часов должен был стать его хозяином. Вечером 24 октября уставший от ожидания Ленин подвязал щеку платком, надел парик и отправился в Смольный. Идти через весь Петроград было далеко не безопасно. Город патрулировался юнкерами. Ленина могли узнать и арестовать, а это бы значительно усложнило положение. Но, поскольку он до сих пор не был уверен в своих соратниках, ему следовало находиться в штабе, чтобы направлять их действия. его присутствие уже практически не могло повлиять на ход событий, но зато могло затруднить работу организаторов восстания.
Комментируя события великого дня, 25 октября 1917 года, историки не перестают задаваться вопросом: «Что могло бы произойти, если бы…», хотя, с другой стороны, «иначе и быть не могло». Что могло бы произойти, если бы во Временном правительстве нашелся один решительный человек и имелась бы достаточно дееспособная армия. Большевистские командиры открыто признавали, что в их распоряжении имелась вооруженная толпа, которую, если бы не отряды рабочих, можно было разогнать с помощью малочисленных, но более организованных и дисциплинированных воинских соединений. «Горький опыт июльских дней не давал нам полной уверенности в победе»[294], – писал один из большевиков.
В народе, если не считать рабочих некоторых фабрик, никакого особого воодушевления не наблюдалось. Скорее можно было говорить о равнодушии. Среди трех тысяч служащих центральной телефонной станции и телеграфа не было ни одного большевика.
В пользу утверждения «иначе и быть не могло» говорит тот факт, что армия никогда бы не поднялась против большевиков. В течение нескольких месяцев русским солдатам приказывали сначала подчиняться, а затем не подчиняться приказам царя, царских офицеров, Корнилова. Казалось, не было абсолютно никаких причин отдавать свою жизнь за кого-то из социалистов, будь то Керенский или Ленин. Левые, небольшевики, вызывали жалость своей нерешительностью и выглядели смешно с их неуместной демократичностью и угрызениями совести. Мартовы, Даны и Черновы все еще жили воспоминаниями о реакции и карательных экспедициях 1906—1907 годов. Им, как, впрочем, многим большевистским лидерам, был непонятен истинный смысл большевизма. Через несколько дней многие большевистские лидеры сложили с себя обязанности в знак протеста против властного и недемократичного, по их мнению, поведения Ленина. По своей наивности меньшевики и эсеры сравнимы с коммунистами 20-х годов, которых одного за другим перестрелял преемник Ленина. Как многозначительно заметил один из социалистов-демократов, они были первыми, кого ввели в заблуждение лозунги и торжественные заявления большевиков. Перед рассветом вооруженные отряды начали занимать стратегические объекты: мосты, электростанции, вокзалы, телефонную станцию, телеграф. Сопротивление оказано не было, так что скептики среди большевиков были посрамлены. У Временного правительства остались только юнкера и женский батальон. Рано утром Керенский, сбежав из дворца, отправился на фронт, чтобы привести в столицу войска для подавления восстания. В июле одного слуха об этом было бы достаточно, чтобы посеять панику в пробольшевистских воинских частях. Трагедия противников большевиков заключалась в их излишней любви к ассоциативным воспоминаниям: сначала аналогии с французской революцией, затем боязнь меньшевиков повторения 1905 года и самонадеянные воспоминания Временного правительства об июльских событиях. На этот раз генералы указали Керенскому на дверь, и он был вынужден довольствоваться несколькими сотнями казаков.
Обезглавленное правительство заседало в Зимнем дворце. В полдень бывшая царская резиденция была единственным островком законной власти в большевистском Петрограде и защищалась юнкерами и женщинами. Для осуществления намеченного плана следовало захватить дворец. Но триумвират, мудро руководивший восстанием, решил, что не стоит открывать стрельбу, уж слишком это будет рискованно. Выстрелы с крейсера «Аврора» и Петропавловской крепости вынудят сдаться засевшее в Зимнем дворце Временное правительство. Кроме того, было принято решение стрелять болванками. Моряки испытывали угрызения совести по поводу бомбардировки города, хотя одному Богу известно, что они могли поразить из своих ржавых орудий. «Штурм» Зимнего дворца, длившийся весь день, заключался практически в следующем: небольшие группы солдат и матросов проникали в здание и разоружали юнкеров, объясняя им всю бессмысленность сопротивления. Звучали отдельные выстрелы.
Ленин дожидался результатов в Смольном. Операция затягивалась, и он сильно нервничал. II съезд Советов проходил в этом же здании, и он не мог объяснить делегатам, что с министрами, засевшими в Зимнем дворце, возникли проблемы, а Керенский может вернуться с казаками. Ведь с самого начала буржуазия (цитирую Шляпникова), «от караульных офицеров до проституток», исчезла с улиц Петрограда, а теперь, вероятно, воспрянув духом, появилась опять. Последний бастион реакции все еще удерживал свои позиции. Городской совет принял решение выйти на площадь перед Зимним дворцом и защитить законное правительство от большевистских пуль собой. Но из этого ничего не вышло: отряд моряков преградил им путь. Им ничего не оставалось, как вернуться ни с чем.
Ленин выходил из себя и ругал заместителей за задержку. Он вникал во все детали операции, занимался даже такими на первый взгляд незначительными вопросами, как питание телефонисток (если они не получат чай и хлеб, то не будут работать). его постоянное вмешательство заставило Подвойского подать заявление об уходе. Ленин пришел в ярость: идет война, и никто не имеет права подавать в отставку; он расстреляет Подвойского. Кстати, о расстрелах. Нескольких юнкеров взяли в плен. «Некоторые товарищи в Смольном» (среди них, очевидно, и Ленин) требовали немедленно расстрелять пленных. Но здравомыслящие Троцкий и Подвойский решили отпустить юношей, предварительно прочитав им лекцию. Намного лучше использовать силу убеждения и мягкость.
Днем Троцкий и Ленин выступили перед делегатами съезда и объявили о низложении Временного правительства, и, хотя в конце речи Ленин провозгласил: «Да здравствует всемирная социалистическая революция!» – не было ещеполной уверенности даже в том, что революция одержала победу в Петрограде. Вот что пишет Суханов: «Я был убежден, что власть большевиков будет кратковременной и недолговечной. Большинство считало так же». Зиновьев был в панике. Многие большевистские лидеры, по свидетельству американского очевидца, были убеждены в полном безумии происходящего.[295]
