Для человека, столь чтившего порядок и дисциплину и не терпящего «стихийности», такое положение дел было невыносимым. Но занимать в отношении анархии твердую позицию означало навлечь на себя неприятности. В течение долгого времени большевики продолжали платить, причем очень дорого, за успех своих предоктябрьских призывов, которые привели к уничтожению гражданского единства, дисциплины и порядка в обществе. Но в то октябрьское утро Ленин осмотрительно, но довольно решительно приступил к изменению курса. В течение года в России были сформированы Красная армия и флот, в которых серьезные дисциплинарные нарушения карались смертной казнью. Была создана Всероссийская чрезвычайная комиссия (ВЧК), несравнимая по жестокости с пресловутой царской охранкой. Если употреблять политические термины в истинном, а не в условном пропагандистском смысле, то следует сказать, что 25 октября 1917 года ознаменовало не только победу большевистской революции, но и начало контрреволюции, предпринятой той же партией большевиков.
Для выполнения поставленной задачи следовало произвести преобразования в партии. За четырнадцать лет ее существования Ленин укрепил дисциплину и освободил своих сторонников от демократических иллюзий и предрассудков. Многим большевикам-ветеранам идея однопартийного руководства казалась не столько недемократической, сколько нереальной. Как может трехсоттысячная партия руководить стопятидесятимиллионной страной? Да, она захватила власть, продемонстрировала гнилость режима Керенского, встала на защиту мира и провозгласила лозунг «Вся власть Советам!». Конечно, правые меньшевики и эсеры, сотрудничавшие с Керенским, не могли рассчитывать на благосклонность, но никто не мог предположить, что Ленин и Троцкий, говоря о передаче власти Советам, на самом деле имели в виду власть большевиков. Поддержат ли их рабочие? Уже в конце октября профсоюз железнодорожников выступил от лица правительственной коалиции всех социалистических партий. Их исполнительный комитет напомнил Ленину, что железнодорожники помогли остановить Корнилова и Керенского, и, не раздумывая, сделают то же самое с большевиками, если они займут непреклонную антидемократическую, антисоциалистическую позицию. Неисправимые Зиновьев и Каменев опять выступили против Ленина; они настаивали на коалиции. На этот раз их поддержали другие большевистские шишки, включая таких видных партийцев, как Рыков, будущий ленинский преемник на посту председателя Совета народных комиссаров, и Шляпников. Победа вместо того, чтобы уменьшить, увеличила разногласия в рядах большевиков. Опять встает вопрос: если через неделю после захвата власти двадцать, или около того, человек, входивших в состав ЦК, не смогли прийти к общему решению, как же они собирались руководить Россией?
Более слабый человек уже давно бы сдался. Но только не Ленин. Используя резолюцию ЦК, он обрушился на внутрипартийную оппозицию: пусть идут к меньшевикам, эсерам и прочим, пусть объединяются с ними, создают свою коалицию. Он, Ленин, и его преданный отряд не колеблясь будут бороться с ними тем же способом, что и с Керенским. Новая коалиция, достаточно убедительно писал Ленин, не принесет России ничего, кроме «сомнений, бессилия и хаоса».
Но не менее убедительно звучали доводы противников, которые 4 ноября заявили, что без создания «однородного социалистического правительства» из представителей различных партий Россия окажется перед лицом «дальнейшего кровопролития и голода». Они предупреждали рядовых членов партии, что «политика ведущей группы ЦК ведет к потере рабочей партией плодов своей победы и уничтожению пролетариата».[310]
Следом за заявлением Зиновьева, Каменева и Рыкова группа комиссаров, заявив о выходе из ЦК, сделала прямо-таки пророческое предупреждение: запретив «однородное социалистическое правительство», большевистский режим сможет удержаться только «посредством политического террора». В итоге пять членов Центрального комитета, пять комиссаров сложили с себя звание народных комиссаров, вышли из ЦК и стали вести внутрипартийную борьбу против Ленина. Некоторые большевики-ветераны откровенно высказывали свое мнение. Как может социалистическая партия настаивать на том, что любое правительство должны возглавлять конкретные люди, то есть Ленин и Троцкий, говорил Рязанов. Не было ли это давлением на личности, недостойным революционной партии?
Спустя годы в сталинской России многие из уцелевших в 1917 году оппозиционеров оказались на скамье подсудимых, а затем были расстреляны. Самыми серьезными среди выдвинутых им обвинений были следующие: они возражали Ильичу, боролись с ним, отказались подчиняться партийной дисциплине, сложили полномочия. С точки зрения принципов и духа большевистской партии образна 1917 года в их поведении не было ничего противозаконного или безнравственного. Любой член партии, несогласный с ее решениями, мог отказаться от возложенных на него обязанностей и заявить о своем несогласии. «Ваше требование… – писали члены оппозиции Ленину, – что мы должны всегда поддерживать политику Центрального комитета, с которой в основном не согласны, представляется нам неслыханным приказом, заставляющим действовать против наших убеждений». Это соответствовало большевистским стандартам того времени.
Опровергая утверждения о «неуступчивости» и «непримиримости» большевиков, Ленин предложил левым эсерам войти в правительство. Он вступил в следующую стадию борьбы за создание идеальной партии, которую начал в 1902 году с работы «Что делать?». В партийных рядах непозволительна такая роскошь, как личное мнение и терпимость к инакомыслящим. Действия оппозиционеров были не просто выражением инакомыслия, это было дезертирство: «Товарищи, сложившие с себя обязанности, являются дезертирами… Вспомните, товарищи, двое из этих дезертиров, Каменев и Зиновьев, уже перед восстанием в Петрограде показали себя дезертирами и штрейкбрехерами…»[311]
Или им придется подчиниться, или они будут исключены из партии. Угадайте, как они поступили? Первым «приполз» Зиновьев, прикрывая свою покорность высокопарным заявлением: «Мы предпочитаем совершать ошибки вместе с миллионами рабочих и солдат и умирать вместе с ними, а не оставаться в стороне в этот решающий исторический момент».
Сам по себе этот случай ничем не отличался от прошлых и будущих наказаний, которым подвергал Ленин внутрипартийные оппозиции. Высшие ранги большевистской иерархии были своенравными и неуправляемыми. Если бы не железная рука Ленина, они бы в скором времени влились в нестройный хор а-ля меньшевики. Но до последних дней ленинская политика хранила отпечаток опыта, приобретенного им в октябре – ноябре 1917 года. Каменева и Зиновьева опять простили и назначили на высокие посты. Будучи русским революционным интеллигентом, Ленин никогда бы не отказался от тех, кто олицетворял для него прежнюю социал-демократию, от Каменева и Бухарина. При всей их вздорности, сомнениях и непрактичности они являлись для него частью социалистических традиций, которые должны были стать неотъемлемой частью большевизма. Ошибочно считать, что Ленин критиковал их за временное отступничество исходя исключительно из политических соображений. Он тяжело переживал разрыв с соратниками, взять хотя бы тех же Мартова и Плеханова. Однако он все больше поворачивался к людям грубым и здравомыслящим. Теперь его главными помощниками в практической деятельности были Сталин и Свердлов. Эти люди, не показывающие эмоций и не имеющие сомнений, не отказались от должностей. Они были созидателями, а не резонерами. Итак, в Советской России был сделан первый шаг на пути установления власти руководителя над интеллигенцией.
Очередное доказательство ненадежности старой большевистской гвардии только усилило страсть Ленина к «простому человеку», который не будет, как Луначарский, рыдать над уничтоженным памятником или, как Каменев и Бухарин, постоянно твердить о недемократической, несоциалистической стратегии партии. С первых дней прихода к власти Ленин не уставал повторять, что «впервые в русской истории человек с винтовкой не опасен»; замечание скорее мрачное, чем смешное, особенно на фоне непрекращающихся грабежей и убийств, совершаемых дезертирами. Да и Красная гвардия всегда была готова схватиться за оружие. Но рабочий с винтовкой превратился в его речах в символ пролетарской чистоты и мудрости одновременно. Лидеры пребывают в сомнениях, а «человек с винтовкой» «инстинктивно» понимает, в чем нуждается пролетарское государство. Он непримирим к буржуазии и временами проявляет преступные наклонности, но у него добрые намерения, а его «классовое чутье» заслуживает большего доверия, чем чувства Зиновьевых и Каменевых… А потом, словно проснувшись, Ленин будет требовать самых серьезных наказаний для «людей с винтовками», для неуправляемых рабочих и солдат, которые сеяли анархию и позорили социалистическое государство.
