Здоровенная дыра зияла на противоположном, относительно открытому, окне. Разбегающиеся от его эпицентра нити, по разному окрашенные, дополняли полную картину случившегося.
Гнев и ярость от осознания произошедшего мгновенно переполнили разглядывающего эту картину, и совсем уже добил вид болтающегося на сосудике, почему-то уцелевшего глаза! Рука ударила по тумблеру срабатывания дымовой завесы, тренированное тело напряглось и выбрало направление движения.
Открыв рывком дверь и набрав полные легкие воздуха высокий, крепкий человек, одной рукой выхватывающий табельный ствол, другой руководя тангентой скрытой гарнитуры и ей же показывая направления исходящей опасности, действовал быстро и размеренно. Каждый из его подчиненных знал свои задачи на случай происшедшего. Наблюдающий за сектором, где находился ГАЗ-66, доложил о наиболее вероятном нападении именно из этого грузовика… и – «пошла натяжка».
Не успели вызвать специальную «карету скорой помощи», сообщить по телефонам о случившемся, что бы воспользоваться административным ресурсом, как грузовик был окружен, предварительно обстрелянный издалека, буквально от самого лимузина, и осторожно обследован. Рядом обнаруженный, явно с «бодуна» бомж, ничего внятного сказать не смог, пока во всяком случае. Очевидным оставалось одно – стрелок ушел прикрываясь самой машиной. По его следу, буквально сразу были посланы несколько сотрудников и дана ориентировка на перехват. Путь отхода просматривался, но передвигающегося пешим человека никто не видел, и на звук, из работавших на стройке, выстрела никто внимания не обратил.
Бомж был быстро опрошен, вместе со всеми рабочими, которые что-то случайно могли заметить, да и не может быть, чтобы не заметили, ведь кто-то эту машину пригонял, но все это позже, а сейчас по горячему следу попытка обнаружения снайпера ничего не дала.
Зато какой-то полусумасшедший фотограф, работающий на несколько изданий и случайно оказавшийся невдалеке, пытался сделать несколько фотографий, после рассеивания дыма. Охрана поймав его, засветила пленку и разбила фотокамеру (по всей видимости хитрец смог обвести вокруг пальца бывалых служак, вовремя поменяв кассеты, изображения с которых и разошлись по всему миру, принеся немалую прибыль).
Алексей же через полчаса поворачивал на своем «Форд Краун Виктория», полицейского образца, со МКАД на Алтуфьевское шоссе въезжая в Москву. Взгляду его представился Крестовоздвиженский храм, который любила посещать Милена, где крестилась его дочь, и где служил, запавший в сердце, отец Иоанн. «Солдата» непреодолимо потянуло к этому человеку, но здесь ли он?
Вопрос, интересовавший постольку – поскольку, пока он покупал продукты домой, уже по выходу из универсама, приобрел неотложную необходимость, что заставило прямо сейчас пешком дойти до ворот двора храма, а дальше как Господь положит.
«Добрый человек из доброго сокровища сердца своего выносит доброе, а злой человек из злого сокровища сердца своего выносит злое, ибо от избытка сердца говорят уста его».
(Евангелие от Луки гл.6; ст.45)
Протоиерей Иоанн, недавно закончивший утренний молебен, испивший с дьяком чайку с черешневым варением, имел впереди чуть больше часа свободного времени. Назначенная встреча с одним из ктиторов[54] отложилась и батюшка выйдя на крыльцо, не смог удержаться от соблазна хотя бы десять минут понежиться на мягком весеннем солнышке.
Вдалеке вдоль парка, прямо к церкви шел мужчина, как ему показалось, чем-то напоминающий гражданского мужа его погибшей прихожанки, которой он в свое время согласился стать духовником. Ее постигла страшная, по мирским меркам, смерть, но он молился за нее и был уверен, что ее сегодняшней участи позавидовали бы (а точнее сказать – порадовались) многие молитвенники земли русской.
Было видно по твердой походке и легкому шагу, что человек полон сил, но по его торопливости, причиной которой была явно не спешка, а скорее духовное состояние, в душе его спокойствия не было. Чем больше сокращалось между ними расстояние, тем яснее становилось, что именно в этот момент они нужны друг другу…, и Провидению была угодна их встреча, ведь прошло почти два года, как они виделись и оба изредка вспоминали друг о друге.
Отец Иоанн прогладил сверху вниз редкую бородку, собственно говоря несколько десятков волосинок на подбородке и положив правую ладонь на наперсный крест, прочитал про себя молитовку «Царю Небесный Утешителю», как делал по обыкновению перед каждым благим делом, а других старался и не совершать.
Разумеется, шагающим был Алексей, застреливший два часа с небольшим назад господина Тарцева, о чем кричали и телевидение, и радио. Он забыл, как обращаться к священнослужителю и подойдя, запросто произнес:
– Здравствуйте, ааа я, собственно говоря, именно вас и искал…
– А я специально вас встречать и вышел…
– В смысле?
– Дааа… бывает так, делаешь и знаешь, что зачем то, но причины почему именно так и не подозреваешь…, дааа…, раб Божий Алексий…, кажется? Кстати, обращайтесь ко мне как хотите: батюшка, отче…
– Хорошая у вас память.
– Да как раз не совсем…, я знаете ли, по греческому переводу да и по аналогиям больше запоминаю. Мы вот с вами последний раз в аккурат после трагедии виделись… – супругу вашу… дааа… отпевали… иии хоронили… Царствия ей Небесного…
– Да не совсем супруга, по православному то не успели мы…
– Господь – Всевидец… все управит…, дааа…, так вместо венчания, значит, отпевали… тогда глаза мне ваши…, показалось их тьма застила – редко такие увидишь, с таким взглядом либо в петлю… и нет души, либо всю жизнь борются со своей печалью… Дааа… Ну так, и все борются…
– Ну а сейчас, что же с моим взглядом?
– Не знаю, пелены той, вроде, нет…, впрочем как и спокойствия в душе… Что это вас так к храму подтолкнуло то?
– Да я… и сам, как-то не знаю что… Кажется и не к храму…, вот все о вас думал… таккк иии к вам наверное…
– У Милены на могиле давно ли были? Никак я вас там не застану…
– Был…
– Ну так, что ж не ходите…
– Да не в том дело…, я просто не бываю в день… ну, в день, когда что-то произошло, то есть в дату… – на следующий день или через день…, судя по следам… значит это вы бываете, а я уж думал тетушка ее. Так ведь дочь свою… и не нашел… Вот так вот…
– Значит не время, значит вы не готовы к этому, или… кто знает, что Провидению угодно! Но вы кажется не из тех, кто в уныние впадает… «Будьте яко дети…»…
– Да-да, помню на надгробной плите… – сам же и писал…
– Алексей, а вы так непокаянным без исповеди и ходите по грешной нашей землице то?
– Исповедь…, ннн-дааа…, не знаю даже, о чем сожалеть, по идее о всем, но если о всем, то неправда это! Ия, Ванечка, Милена – ведь с ними…, ааа!!!.. Знаете, недавно поймал себя на мысли, что не вижу четкой грани между злом и добром, а часто и вообще кажется, что они местами перепутаны… Уж и выбор то делаю… – в общем делаю, что должен, а уж потом задумываюсь, а может уже и не задумываюсь…
– Вы хотя бы вопрос себе этот задаете…, не знаю уж какой вы там выбор делаете, а толькооо… отвечу вам пожалуй чужими словами: «Провидение не хочет зла, которое совершает человек, злоупотребляя данной ему свободой. Оно сделало его свободным не для того, чтобы он делал зло, но чтобы он, по свободному избранию, делал добро» (Эмиль Руссо. – примечание автора) – уж и не помню, где вычитал, а вот в память врезалось… – Повисла несколько неудобная тишина, ведь «Солдат» имел столько слов, чтобы высказать, и чтобы получить ответы, чтобы излить душу в конце-концов! Эта тяга была обусловлена не сегодняшним происшедшим событием, а давно накопившимся, набухшим как чирей и сегодня разорвавшимся, но… образовавшийся гной, мучавший душу, так и остался внутри – видно, как сказал батюшка – время еще не пришло. Посмотрев исподтишка и встретив теплый, прозрачный, до бездонных глубин добра, взгляд, излучающий океан света горящего в душе священника, Алексей сам не ожидая того, произнес:
– А как, отче, быть человеку, если его работа – смерть?… – Священник, словно ожидая этого вопроса и будто понимая все происходящее в душе «Сотого», без задержки, совсем не задумавшись и не меняя выражения лица, если только предваряя еле слышно простонав, произнес:
– Убивают все… – Здесь голос стал густ и низок, а слова тягучие и тяжелые, Алексей чуть осекся и зачем то вставил:
– Да, я помню – вы говорили в прошлый раз, но это не успокаивает… иии ничего не объясняет… – Впрочем отец Иоанн продолжал, будто не замечая:
– Я, может быть, не точно высказался илиии не досказал. Это смертельный грех, и ужаснейшее преступление и пред Богом, и перед законом, и перед человечеством…, я уж о родственниках не смею говорить! Но нет ни одного из содеянных грехов, которые Господь не прощает…, и смертельно ошибается кто этого не понимает! Это не значит, что то место, где было прикреплено к душе прощенное через раскаяние преступление, не будет болеть, так как кровоточит маленькая, но ранка. Говоря же…, что все убивают, я имел в виду, что все перед Богом равны, и что разные грехи их в очах Господа и одинаково мерзки!..
