Но, несмотря на последствия травмы, он сохранил способность держать ручку, стрелять из винтовки, а также крутить руль несущегося на бешеной скорости джипа, когда левая рука занята мобильным телефоном.
После ранения Сарфраза отправили в почетную отставку и назначили пенсию размером в четыре доллара в месяц. Он вернулся в Зуудхан, снова попробовал учительствовать, но через год опять бросил это занятие – жалованье было мизерным, а семья увеличилась, и ее нужно было как-то содержать. Тогда наш герой поехал в город Гилгит, где устроился работать водителем микроавтобуса. Иногда ему приходилось по тридцать часов подряд без сна и отдыха колесить по опасному Каракорумскому шоссе. Дома он почти не бывал. Поняв, что здесь «не будет толку», он перебрался в Карачи, один из крупнейших мегаполисов и признанный экономический центр Пакистана. Там он в течение полугода служил чокидаром (охранником), пока не переехал в Лахор, академический и культурный центр, пристроившись в китайский ресторан. И снова «толку не было». Тогда он снова собрал вещи и переместился в Пешавар, столицу беспокойной и нестабильной провинции на северо-западной границе страны. Там он подвизался в качестве шофера, механика, автоброкера. Наконец, он решил навсегда «завязать» со всеми видами автомобильного бизнеса. Искать счастья на чужой стороне больше не было смысла, и он снова вернулся в Зуудхан. Круг замкнулся. Сарфраз Хан повторил судьбу многих выходцев из дальних селений Пакистана, безработица среди которых достигает восьмидесяти процентов.
К тому времени советская интервенция в Афганистане набирала обороты. Русские вертолеты инспектировали границы, и когда эти металлические чудовища появились в небе над Зуудханом, правительство Пакистана отреагировало на угрозу тем, что объявило Чарпурсон закрытой зоной и перекрыло доступ в нее всех, кроме коренных жителей. Ситуация открывала новые возможности – Сарфраз почувствовал это и решил наладить нелегальную торговлю с Афганистаном, использовав свои семейные связи в Ваханском коридоре (веком ранее его предки переселились в Чарпурсон из Вахана, но многие родственники по-прежнему проживали там).
Следующие десять лет наш герой провел, совершая постоянные высокогорные марш-броски. Три или четыре раза в год он перебирался через Иршадский перевал на лошади или пешком, переправляя через границу рис, муку, сахар, чай, сигареты, растительное масло, ножи, батарейки, соль, кастрюли, сковородки, жевательный табак и другие товары, необходимые жителям изолированных районов в зимний период. Все это он менял на масло из ячьего молока, а также пригонял обратно по горным тропам скот (в основном яков и баранов курдючной породы). Не гнушался он и контрабандой полудрагоценных камней и спиртных напитков (в основном виски), однако категорически не желал связываться с перевозкой оружия и наркотиков.
Добывать себе средства к существованию таким образом было нелегко. Иногда Сарфраз подрабатывал носильщиком с альпинистскими экспедициями, совершавшими восхождения на К2 и соседние пики. Это занятие тоже не давало существенного дохода. Однако, освоив все эти виды деятельности, он приобрел чрезвычайно ценный опыт и овладел целым рядом важных навыков. Сарфраз детально знал все горные тропы, а также маршруты следования афганских и таджикских погранотрядов, встреч с которыми ему ловко удавалось избегать. Он изучил повадки диких животных – горных козлов и баранов, на которых с большим успехом охотился. Постепенно он обзавелся целой партнерской сетью, завязав отношения с людьми из многих селений на севере Гиндукуша. Через десять лет такой жизни Сарфраз мог сносно объясняться на семи языках: урду, пенджаби, дари, бурушаски, пушту, вахи и английском.
Эти годы кочевой жизни были полны приключений: поисками себя в разных профессиях, постоянными опасными скитаниями в горах. Но в тот вечер, рассказывая мне о своей жизни, Сарфраз не слишком романтизировал собственную биографию. Он говорил о том времени как о поре неудач. По его словам, бесцельные метания из стороны в сторону и отсутствие сколь-либо значимых результатов его трудов просто лишний раз доказывали, как трудно обрести свое место в жизни любому мужчине (или женщине), хоть немного ценящему свободу и независимость. Такие люди не находят счастья ни в беднейших сельских районах, ни в перенаселенных мегаполисах Пакистана.
Я же, со своей стороны, видел особый смысл, особое предназначение в том, через что пришлось пройти моему собеседнику. Его опыт очень важен и ценен. Он скоро нам пригодится.
* * *
Время было позднее, и большая часть членов семьи Сайдуллы отправилась спать. Но когда я понял, как много Сарфраз знает о самом удаленном районе Гиндукуша, я подбросил еще сухого ячьего помета в печку и попросил нового знакомого прочитать мне «краткую лекцию» о Вахане. Какие народности его населяют? Сколько всего там жителей? Какова их политическая и религиозная принадлежность?
На это Срафраз Хан покачал головой и сказал, что здесь все не так просто. По его сведениям, в Ваханском коридоре проживало всего пять тысяч человек, однако есть некий узкий кусок протяженностью примерно 200 километров и шириной в некоторых местах не более 20 км, где бок о бок обитало три разных племени. Каждое из них имело свои язык и традиции, отличные от соседей. Что до веры, то они принадлежали к двум разным ветвям ислама.
В восточной части Коридора кочевали киргизы, перемещавшиеся вместе со стадами от одного горного пастбища к другому на высоте более трех с половиной километров. Они были потомками кочевников, основавших Османскую империю, и говорили на одном из языков тюркской семьи. Их сосед, народ вахи, как объяснил Сарфраз, состоял в родстве с таджиками. Вахи были потомками персов, чья могущественная держава некогда находилась на территории современного Ирана. Крестьяне-вахи вели оседлую жизнь и выращивали в речных долинах ячмень, гречиху и картошку. Они никогда не забирались так высоко в горы, как киргизы. Их язык был близок к фарси, и они принадлежали к исламскому течению исмаилитов.
И наконец, на крайнем западе Ваханского коридора, где он «распахивается» и «вливается» в Бадахшан, самую северную провинцию Афганистана, обитает третья группа. Как и вахи, это племя этнически близко к таджикам, но их верования отличаются – в большинстве своем они весьма консервативные сунниты. Их языки, таджикский и дари, относятся к иранской группе и родственны фарси.
Когда Сарфраз заметил, что я пытаюсь уложить в голове и запомнить все упоминаемые им факты, он вырвал листок из блокнота и заявил, что нарисует схему, которая поможет мне во всем разобраться.
«В Афганистане, как и везде, отношения гораздо важнее, чем географические и этнографические подробности, – сказал он. – Если хочешь понять, как обстоят дела в Вахане, точное расположение деревень, рек и дорог не столь принципиально. Нужно знать, кто кому подчиняется и как люди связаны друг с другом. Стоит разобраться, в чьих руках власть, как все встает на свои места».
С этими словами он нарисовал три кружка – один в центре и два по бокам. Правый (восток) обозначал киргизов. В кружок было вписано имя «Абдул Рашид Хан». Это был вождь общины, отказавшейся участвовать в Последнем исходе в Турцию в 1982 году. Он с небольшой группой сторонников предпочел остаться в горах Малого Памира. Кружок в центре соответствовал племени вахи, а их предводителя звали Шах Исмаил Хан. Его штаб-квартирой была деревня Калаи-Пяндж в самой середине Коридора. Шах Исмаил подчинялся напрямую Ага Хану, верховному лидеру исмаилитов. В левый кружок (таджики) было вписано имя Садхар Хана, командира моджахедов, который десять лет провел в сражениях с советскими войсками и еще пять – в борьбе с талибами.
«Власть здесь перетекает с запада на восток, – заключил Сарфраз. – У таджиков больше денег, чем у вахи, а те, в свою очередь, собирают более богатые урожаи, чем киргизы».
Но при этом киргизы владеют самыми многочисленными в регионе стадами овец и яков, чью шерсть потребляет все население Вахана. Хотя Садхар Хан формально является самой влиятельной персоной, во всех гражданских делах свое слово также имеют и Шах Исмаил и Абдул Рашид. У каждого из них своя сфера влияния и каждый является своего рода главнокомандующим. Ничто в Коридоре не происходит вез ведома этих трех «авторитетов». Ничто не сладится без их благословения.
Когда Сарфраз закончил рисовать эту схему, он завел разговор о том, что интересует его больше, чем все человеческие взаимоотношения: «А теперь поговорим о лошадях, – заявил он, заметно оживившись. – Потому что для жителей Вахана это важнее всего». После этого он до самой зари говорил о самом главном – красоте коней, о том, как умение управляться с ними повышает твой статус, о том, насколько значимы жестокие игры, популярные в этом регионе, – они способны продемонстрировать смелость и ловкость мужчины. Уже почти рассвело, когда он закончил свой рассказ. Перед уходом Сарфраз предложил: «Если ты действительно интересуешься Ваханом, давай я завтра отвезу тебя к Иршадскому перевалу, чтобы ты своими глазами увидел дорогу, ведущую туда». Затем он пожелал мне спокойной ночи и ушел домой.
