— А идет ли в Чечне война? Сейчас все чаще говорят, что террористы объявили нам войну…
— Если следовать строгим определениям, то нет. Война — это разрешение политических конфликтов между государствами вооруженными методами. Но миром то, что происходит на российской территории, тоже не назовешь. И надо извлекать уроки на будущее, разобраться, почему федеральная группировка в Чечне, достигавшая 90 тысяч человек, не смогла справиться с 5 или даже 15 тысячами боевиков. А если, не дай Бог, на нас пойдут войной армии НАТО, да выставят 150-тысячную армию, с тылами, танками, артиллерией, космической разведкой. А если пошлют 300 тысяч? Или 500? Неужели надо ждать этого, чтобы посмотреть, что будет?
Сдвиги, конечно, есть, власть стала тверже. Если в 1994 году басаевских бандитов отпустили с миром из Буденновска, потом радуевских выпустили из Кизляра, то из Норд-Оста и Беслана никто не ушел живым. Это хороший урок для потенциальных террористов. Только соотношение убитых боевиков и заложников должно быть обратным. И методы борьбы должны быть нетрадиционными. Когда у турецких берегов бандиты захватили пассажирский паром «Аврасия», полиция тут же задержала родственников боевиков, после чего те сдались и были арестованы. Это непривычно для нашего менталитета, но вполне укладывается в предусмотренный уголовным кодексом институт крайней необходимости, когда вред причиняется третьим лицам, чтобы избежать более тяжких последствий. В соответствии с правилами контртеррористической борьбы, удары должны наноситься и по организаторам терактов, и по их финансистам.
— После недавних событий власти все-таки предпринимают решительные шаги и не только в «горячих точках», но и на всей российской территории. Правда, порой слышишь, что террористам эти меры мало помешают, а лишь осложнят жизнь нормальным людям.
— Почва для таких высказываний, к сожалению, есть. Как раз 1 сентября, в день захвата бесланской школы, я прилетел в Москву, и оказалось, что к гостинице «Россия» машины не пропускают: надо несколько сот метров идти пешком с чемоданами. Причем чемоданы никто не проверял, не было ни служебных собак, ни газоанализаторов, ни экспертов по взрывчатке. Этот идиотизм в служебных бумагах проходил как меры по борьбе с терроризмом!
— Да, с такой «защитой» мы вряд ли сможем чувствовать себя по-настоящему защищенными. Но, может быть, нашим силовикам пока просто не хватает денег на необходимое оснащение?
— Денег, разумеется, тоже не хватает. Но еще в большей степени — профессионализма и компетентности на всех уровнях управления, вплоть до самых высших. Вспоминаю, как на пожар Останкинской башни лично приехали министры МВД, МЧС, Директор ФСБ. Казалось, что уж спецы такого класса найдут нестандартное решение и пожар потушат. Нет. Министры постояли перед телекамерами и разъехались. А башня горела еще несколько дней. А зачем тогда приезжали?
А кто из ответственных чинов поплатился хотя бы креслом за допущенные теракты, приведшие к массовым кровопролитиям? Мне такие факты неизвестны. А вот когда в 60-х годах армянские экстремисты во главе с Затикяном устроили взрыв в московском метро, немедленно были сняты все ответственные за безопасность метрополитена. А вскоре, благодаря высокопрофессиональным и четко скоординированным действиям, была задержана и сама банда, руководителей, конечно, расстреляли. И на 30 лет о взрывах было забыто.
Впрочем, как я говорил, спецы-профессионалы не перевелись у нас и сегодня. Но они вынуждены порой действовать как бы со связанными руками. Политики явно не замечают, в какое время мы живем, и какой опасный враг нам противостоит. Чего стоят, например, навязчивые рассуждения, что преступники не имеют национальности. С точки зрения политкорректности, это, может быть, верно, а с точки зрения криминологической науки — ахинея, мешающая изучать и учитывать в профилактической и оперативной деятельности национальные «почерки» этнических и международных банд.
— В некоторых СМИ вас называют «ястребом». Указывая, в частности, что Корецкий, де, выступает за отмену моратория на смертную казнь, сомневается в дееспособности судов присяжных и других демократических атрибутов.
— А вы знаете, что протокол № 6 Европейской конвенции, предусматривающий отмену смертной казни, так и не был ратифицирован Госдумой? Смертная казнь в России юридически существует, но в соответствии с разъяснением Конституционного суда может выноситься только судами присяжных, которые должны действовать повсеместно. Так что в 2007 году убийцам могут воздавать по справедливости[9].
Еще в 1978 году я участвовал в криминологическом исследовании, по результатам которого мы предложили введение судов присяжных, так как народные заседатели играли чисто декоративную роль. Но с того времени прошло 28 лет, криминал приобрел такую силу, что впору вводить специальные суды! Они и были предусмотрены в законопроекте «О борьбе с организованной преступностью». Но он так и не был принят. Почему? Сие непостижимо.
— То есть вся надежда в борьбе с терроризмом опять же на «твердую руку»?
— Борьба с терроризмом — это лечение сифилиса на 4-й стадии. Если в стране штрафуют за брошенный на асфальт окурок или плевок мимо урны, сажают на 15 суток за матерную брань, то до терроризма дело не дойдет. Так и было 30 лет назад. А если средний срок наказания за убийство составляет 8 с половиной лет, за хранение пистолета и гранаты дают условную меру наказания и «не находят» источников вооружения чеченских бандформирований, если члены ОПГ чувствуют себя вольготно и безнаказанно, то тут и появляется терроризм. Поэтому первоочередной задачей является наведение в обществе порядка и дисциплины, ответственности на всех уровнях, усиление борьбы с преступностью, антиобщественным образом жизни (сейчас борьба с ним вообще не ведется), реанимация правоохранительных органов, насыщение органов власти и управления компетентными, честными и порядочными людьми.
— Но это должно быть уже другое общество…
— Естественно. Звучит все это как утопия, но мы должны его построить, если хотим нормально жить, а не бороться за выживание.
— И все-таки каковы, на ваш взгляд, прогнозы дальнейшего развития событий?
— Первый — что все закончится очередной шумной кампанией, и страну ждут новые потрясения. Россия, конечно, все равно выстоит и возродится, но ценой огромных потерь, которых можно было бы избежать. Второй вариант более оптимистичен. Власть сумеет проявить политическую волю и взять ситуацию под свой контроль, но и этот путь будет достаточно болезненным.
Можно, правда, думать по-другому — что все постепенно и так, само собой, рассосется, наладится. Но это, видимо, лишь сладенькая, самоуспокоительная ложь.
— Что ж, Данил Аркадьевич, не хочется с вами соглашаться, но приходится. И коль скоро мы беседуем не только с профессионалом правоохранительной системы, но и с популярным писателем Корецким, никак не обойтись без вопроса о ваших творческих планах. Актуальная тема борьбы с терроризмом нашла в них отражение?
— Я никогда не следовал конъюнктуре. Но в романе «Атомный поезд», над которым сейчас работаю[10], эта тема действительно затрагивается. Сюжет разворачивается вокруг российского стратегического объекта, от которого зависит безопасность страны. Среди действующих лиц — сотрудники зарубежных спецслужб и террористы, которым противостоят наши контрразведчики…
— Надеюсь, у романа счастливый конец.
— Как и положено по законам литературы. Этим они отличаются от законов реальной жизни.
У Москвы должны быть длинные руки
Честность в дырявых носках
— Данил Аркадьевич, признайтесь, не испытываете ли вы чувство неловкости, когда сочиняете ваши романы про честных и смелых борцов с преступностью? Особенно сейчас, когда чуть ли не ежедневно заводятся новые дела на «оборотней в погонах».
Остались ли еще честные милиционеры, которые гордятся своим мундиром и готовы оттолкнуть руку, сующую им взятку?
— Такие люди есть, но перед ними трудный выбор. Знаете, сколько получает молодой опер уголовного розыска, лейтенант? Порядка 1600 рублей в месяц[11]. За эти деньги он должен заводить себе врагов, рисковать жизнью, не ночевать дома. Это нормально? Есть такой фильм новозеландский, где герой-полицейский, чтобы продемонстрировать свою честность, показывает всем свои дырявые носки. Так и наш опер начинает работать за копейки, ходит в дырявых носках, а потом вдруг оглядывается по сторонам и видит своего начальника, сытого, довольного жизнью, который ездит на дорогой иномарке, а официально получает ненамногим больше, чем лейтенант. И он рано или поздно оказывается перед выбором: поменять дырявые носки на туфли из крокодиловой кожи, поступившись честью мундира, или лезть под пули за полторы тысячи рублей. И каждый делает свой выбор. Ребята, приходящие в милицию, изначально не подлецы или взяточники, просто они поставлены в такие условия. Как говорил классик: «Бытие определяет сознание!»
