Многие из украинских парламентариев записались на съезде на выступление. У нас с народным депутатом СССР из Киева Юрием Щербаком была договоренность: если ему не дадут слово – а он тоже хотел сказать о Чернобыле, к главному микрофону страны попробую прорваться я. Обе наши фамилии были в списке выступающих. Но Щербак еще входил и в состав Секретариата съезда. И это, естественно, повышало его шансы. Однако в дискуссиях, столкновениях и политических дебатах проходил день за днем, а слова не предоставляли ни ему, ни мне.
Мы собирались не только выступить и рассказать о том, что происходит у нас на Украине в пораженных зонах. Мы собирались также передать Горбачеву публично видеокассету с кинолентой «Запредел». Кадры на ней были отсняты в нашем многострадальном Народичском районе. Для многих из нас, кто побывал там, увидел, поговорил с людьми, Народичи стали символом уничтожающей все живое Системы.
А с видеокассетой получилось так: ко мне в гостиницу «Москва» во время съезда подошел народный депутат СССР из Киева, председатель Союза кинематографистов республики Михаил Беликов. Он рассказал, что у него есть кассета с пленкой, отснятой в нашей области в радиозагрязненных районах. И просил передать ее, если кто-то из нас будет выступать, Горбачеву. Кассета лежала в кейсе у Юрия Щербака.
В один из последних дней съезда я поняла, что слова не получу. И тогда решила: во что бы то ни стало попасть на трибуну, чтобы сказать хотя бы несколько фраз о Чернобыле. Я не могла, не имела никакого права вернуться домой без этого выступления. Меня бы никто из моих избирателей просто не понял. Кроме того, к всесоюзной трибуне съезда в те дни было приковано внимание не только страны, но и всего мира. Даже пара слов о Чернобыле в прямом эфире одним махом могли бы опрокинуть всю ложь длиною в три года после катастрофы.
И я решила рискнуть. В конце одного из последних дней работы съезда на виду у всего зала я пошла к Горбачеву в президиум из своего сорок девятого ряда. Если честно – меня трясло от волнения. Я назвалась и твердо попросила дать мне слово для выступления о Чернобыле. Он удивился такому нахальству, но сказал: «Садись здесь, в первом ряду, после следующего выступающего Анатолий Иванович Лукьянов даст тебе слово». Юрий Щербак сидел недалеко – в третьем или четвертом ряду. Я помнила, что у него есть «радиоактивная» видеокассета. Тут же бросилась к нему, сказала, что сейчас буду выступать, попросила кассету. Но Щербак никак не отреагировал. Счет времени пошел на секунды. И я решила, что выступлю и без кассеты. Хотя бы так.
Анатолий Иванович Лукьянов, первый заместитель Председателя Верховного Совета СССР, друг, соратник Горбачева и будущий путчист, назвал мою фамилию, и я шагнула к трибуне. В этот момент сбоку мне что-то ткнули в руку, я подумала, это какая-то книга. Но оказалось – кассета. Я решила, что ее в последний момент передал Щербак.
Уставший после тяжелого дня зал шумел, говорить было трудно. Но я сказала: «У меня есть большая просьба к нашему президенту, а также к вам, депутаты. То, что я скажу, касается не только меня и моих избирателей. Это общая проблема. Дело в том, что наша Житомирская область входит в зону особо жесткой радиации. Речь идет о Народичском районе Житомирской области – области жесткого молчания. Как журналист я полтора года не могу нигде опубликовать материалы о том, что там происходит. Если сразу после аварии у нас было восемнадцать сел, находившихся в зоне особо жесткой радиации, то теперь, спустя три года, таких сел около девяносто. И если раньше только Народичский район был поражен радиацией, то теперь прибавилось еще четыре района. А вот министр здравоохранения Украины Романенко говорит нам, живущим в той зоне, что там чуть ли не швейцарский курорт. Это просто возмутительно. Если посмотреть те кадры, которые сняли документалисты, то можно увидеть, что там на самом деле происходит. Это то, что касается нас с вами. Тбилиси – да, другие события – да. Но то, что происходит там, – очень важно. И я обращаюсь к президиуму с большой просьбой: вот у меня есть видеокассета, и я бы очень хотела, чтобы президиум дал возможность всем народным депутатам посмотреть ее. В ней – правда о Народичском районе после катастрофы в Чернобыле».
Несмотря на то что, согласно регламенту съезда, у меня было пятнадцать минут, уже на второй Анатолий Иванович Лукьянов стал звонить у меня за спиной. Закончив свою взволнованную речь, я продемонстрировала съезду кассету с кинообвинениями и тут же отдала ее в руки Горбачеву.
Вечером в гостинице «Москва» дежурная по этажу принесла мне десятки срочных телеграмм со словами благодарности не только от моих избирателей, с Украины, но и из Белоруссии. Это был первый серьезный прорыв в блокаде информационной лжи о ядерной катастрофе в Чернобыле и ее последствиях.
Позже, на других заседаниях съезда, к микрофону удалось пробиться еще нескольким депутатам из пораженных регионов. Слова правды о последствиях аварии в Чернобыле прозвучали на самом высоком уровне впервые за три года после катастрофы. Вот некоторые из выступлений:
Ткачева 3. Н., заведующая отделением Славгородской центральной районной больницы Могилевской области: «На сегодняшний день у нас, жителей этих районов, отняли чистую землю, воду, воздух, леса и луга, без чего человек не может жить, а может только существовать. В прессе, в официальных заключениях Минздрава, в „Правде“ от 29 мая 1989 года нет должной обеспокоенности за здоровье людей и судьбу будущих поколений. Ведь подобная авария случилась впервые, и поэтому нет опыта наблюдения в мировой практике.
Необходимо сказать, что оценка врачей-практиков состояния здоровья населения, проживающего в загрязненных районах, все более расходится с таковой ученых-медиков и руководителей здравоохранения страны. Приезжающие к нам специалисты, особенно высоких рангов, побыв у нас несколько часов или суток, пытаются доказать нам, что состояние здоровья людей не ухудшается. Имеющиеся изменения они объясняют чем только угодно: нитратами, плохим питанием, отсутствием грудного вскармливания, но не наличием радиоактивного фактора.
…Я не могу забыть глаза своих избирателей, которые требовали немедленного отселения. Мы предлагаем им государственную колбасу, индивидуальные дозиметры, предлагаем им трактора с герметичными кабинами. Им ничего этого не надо. Они просили быстрее отселить, чтобы можно было жить нормальной жизнью, чтобы иметь свой приусадебный участок, чтобы заниматься хозяйством. Страшно просто об этом вспоминать».
Неожиданно раскрепостились и осмелели также и некоторые партийные деятели Белоруссии. Трудно было поверить, что это говорят они. Что мешало им раньше? Из их выступлений страна постепенно узнавала чернобыльские тайны кремлевского двора.
Первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии Е. Е. Соколов: «Время не притупит боль в сердцах жителей Белоруссии, где радиоактивному загрязнению подверглось 18 процентов сельскохозяйственных угодий. Если на первом этапе по этому вопросу действовала союзная правительственная комиссия, то сейчас ее усилий почти не ощущается. За три года комиссия так и не сумела обеспечить разработку убедительной и глубоко продуманной концепции безопасного проживания, гарантирующей здоровье и последующих поколений. По нашему мнению, позиция здесь должна быть однозначной. Там, где невозможно пользоваться продукцией, получаемой со своего подворья, жить нельзя. И это не тот случай, когда надо экономить».
А вот Председатель Совета министров Украины В. А. Масол в своей пространной пятнадцатиминутной речи говорил о чем угодно, даже о каких-то «достигнутых положительных результатах», но только не о том главном, что стонало (и стонет спустя десятилетия!) в разных областях Украины: Чернобыль!
Горбачев вспомнил о Чернобыле, Рыжков сказал две фразы о нем, говорил московский депутат профессор Яблоков, а руководитель республики – забыл. Ни слова. Господи, воля твоя!
Поразительно, что ни один «придворный» врач, ни один член правительства ничего не сказали в ответ на обвинения депутатов. Это тоже было показателем, своеобразным барометром отношения официальных структур к гласу народному. Гласу вопиющих в пустыне.
Долгое время я думала, что кассету, которую вручила Горбачеву, в последние секунды передал мне Щербак. Но, как позже рассказал мне депутат Беликов, у него в портфеле была еще одна видеокопия фильма. На съезде он сидел в первом ряду. Он-то и ткнул мне ее в руку, когда объявили мое выступление.
На следующий день я подошла к Лукьянову с вопросом о просмотре видеокассеты. Ведь до конца съезда оставался всего день или два. Анатолий Иванович сказал, что не уверен, успеют ли за это время организовать просмотр видеопленки для народных депутатов. Все якобы упиралось только в нехватку времени. (Несколько пленок – с кровавым побоищем в Тбилиси – депутаты к тому времени уже увидели.)
