Андроников. – Это то, что Сухомлинову тогда не удалось меня спихнуть: он требовал от министра Маклакова моей высылки из Петрограда и писал всякие инсинуации в газетах (я понимал, что это косвенно касается меня, что я мешаю его работе).
Председатель. – Чем вы защищались, на кого опирались?
Андроников. – На свою собственную совесть. Я громко его ругательски-ругал!…
Председатель. – Но вы знаете, в прежнем российском государстве собственная совесть была довольно шаткой основой… На какую реальную силу вы опирались, отстаивая свое пребывание в Петрограде?
Андроников. – Маклаков не счел возможным удовлетворить его ходатайство, потому что не было причин.
Председатель. – Может быть играла роль ваша близость к Распутину, который был силой?
Андроников. – Этого я не думаю. У меня был защитник, ген. Воейков: я верил, что если будет приказано меня выселить, то я обращусь к Воейкову и скажу, что это интрига Сухомлинова…
Председатель. – Значит, Сухомлинов, защищаясь, пытается удалить вас из Петрограда, но, наконец, в мае…
Андроников. – Память мне изменила: кажется, 11 июня он получил письмо от государя, где ему дается отставка… Он всех министров возбуждал против меня, просил меня не принимать …
Председатель. – Сколько времени продолжаются после этого ваши отношения с Распутиным?
Андроников. – Это было в июне 1915 года, – значит: весь июнь, всю осень – вплоть до истории с кошками. История с кошками была в январе 1916 года…
Председатель. – Вплоть до истории с кошками? Значит, до истории с Ржевским и А.Н. Хвостовым. Какие у вас были отношения с А.Н. Хвостовым?
Андроников. – Хвостова я знал, как губернатора. Я слышал о его путешествии в Вологду – он много путешествовал, – и один чиновник препроводил мне фотографии, которые он снимал во время своего путешествия по Северному краю. Затем я знал о его деятельности в Н.-Новгороде. Знал, что он деятельный человек. Когда был убит покойный Столыпин, то в газетах писалось (но это неправдоподобно), что будто бы Столыпин оставил записку, в которой он просит своим заместителем назначить Хвостова… Это оказалось неправдой. Но факт был фактом, бывший государь желал сделать Хвостова министром внутренних дел и об этом, при отъезде из Киева, сообщил В.Н. Коковцеву, которого он тогда сделал председателем Совета Министров. Коковцев сильно возражал и просил государя этого не делать, так как ему, Коковцеву, пришлось бы уйти, потому что он не мог с Хвостовым работать… Таким образом, тогда был назначен Макаров, а Хвостов, как я слышал, был кандидатом на министерский пост. Затем, после речи Хвостова в Государственной Думе, в июне 1915 года, о немецком засилье и дороговизне, которую я прочел, мне чрезвычайно понравилось, что явился человек, который энергично открывает глаза на все, и я искал случая с ним познакомиться. Я высказывал желание с ним познакомиться. Тут как тут – Червинская: «Помилуйте, это мой друг по Мариенбаду! Я вас с ним познакомлю»… – «Пожалуйста!» Они постоянно, несколько лет, бывали в Мариенбаде. Она его пригласила к себе, и мы познакомились. Я его отца очень хорошо знал и его помню лицеистом.
Председатель. – Он вам показался подходящим к посту министра внутренних дел?
Андроников. – Он мне показался человеком энергичным, он здраво рассуждал, но я далек был от мысли, что выбор остановится именно на нем. И тогда мне пришлось с ним побывать вместе у Вырубовой. Нас в вагоне увидели, да и трудно было его не заметить (я тоже был полнее, чем теперь)… – Нас увидело несколько знакомых и сейчас же, после назначения Хвостова, они говорили: «Ах, Андроников возил Хвостова в Царское, – значит, вот откуда все это происходит!…»
Председатель. – Значит, ваша поездка в Царское была до его назначения?
Андроников. – Да.
Председатель. – А вам приходилось говорить с Распутиным относительно назначения Хвостова?
Андроников. – Меня злило, когда Распутин говорил: «Я назначил Хвостова, я назначил Белецкого»… Это было неправда, потому что Хвостов был назначен 24-25 августа, а Распутин приехал в сентябре!…
Председатель. – А как случилось, что вы с Хвостовым поехали к Вырубовой в Царское Село?
Андроников. – Случилось это очень просто. Я Вырубову встретил у Распутина, когда он приехал после своего ранения… Она сказала, что слышала обо мне много скверного. Я тут же поблагодарил за любезность и сказал, что это – de fil en aiguille…[*] Она сказала, чтобы я к ней заехал. Я с удовольствием воспользовался этим приглашением и был у нее. Конечно, разговор шел только о бедном Григории Ефимовиче: какой он несчастный, как на него много сплетничают и какой он хороший человек!… После этого я бывал несколько раз и потом я начал ездить туда открыто, и главная тема была всегда – Распутин. Впоследствии, когда Распутин проявил всю свою канальскую и скверную душу, весь свой разврат, – я продолжал ездить к Вырубовой и умолял ее как-нибудь остановить и воздержать его от кутежей и безобразий, – так как, по моему мнению, это совершенно не соответствовало тем отношениям, которые к нему питали в Царском Селе – наверху… Она каждый раз во время моего визита зевала, охала, ахала, говорила, что все это вранье, находила, что я скверный человек… Можно было приводить факты, что он там-то и там-то кутил, но она ничему не верила.
Председатель. – Как вы характеризуете Вырубову?
Андроников. – Совершенно больной особой. Это две больные женщины…
Председатель. – Вырубова и бывшая императрица?
Андроников. – Это две истерички, – глубоко несчастные женщины, которые верили в этого Распутина, как в посредника между ними и господом богом. Дальше этого человек итти не может!…
Председатель. – Вырубова – умная женщина?
Андроников. – Все, что хотите, только не это! – Глупа… Удивительно добрая, – очень добрая личность…
Председатель. – Какое у них было представление о Распутине? Кто он такой, с православной точки зрения?
Андроников. – Что это какой-то посланный господом богом – спаситель, пророк… Все, что он говорит, – истина святая. Ясновидящий! Так они его характеризовали… Я бывшую императрицу никогда не видел и у Вырубовой не встречал, хотя знаю, что она многим устраивала там свидания… Но от Вырубовой я постоянно слышал, что Григорий Ефимович – это святой человек… Она в это твердо верила. Позвольте рассказать следующее. Статс-даму Нарышкину, например, очень бойкотировали за то, что она была против Распутина, и никогда с бывшей императрицей у ней разговора о Распутине не было, а если был, то прекращался, потому что старуха твердо стояла на своем… Она мне говорила, что когда Вырубову (она это знала от бывшей императрицы) после крушения поезда вытаскивали из-под обломков, она все время кричала: «Отец, отец, помоги!» (это про Распутина). Она верила, что он ей поможет… Так оно и вышло. Я не знаю, известно ли это почтенной Комиссии, но положение было такое, что когда ее перевезли совершенно больную, почти безнадежную, то вызвали Распутина. Распутин тогда звонит по телефону ко мне, не могу ли я ему устроить какой-нибудь автомобиль. Я этого сделать не мог. Кто-то из других знакомых дал автомобиль, и он помчался в Царское Село. Когда он приехал в Царское, то тут около больной Вырубовой стояли бывший государь, государыня, вся царская фамилия, т.-е. дочери, и несколько докторов. Вырубова была совершенно безнадежна. Когда Распутин пришел, он поклонился, подошел к ней и начал делать какие-то жесты и говорить: «Аннушка, слышишь ли?», и она, которая никому ничего не отвечала, вдруг открыла глаза… Это гипноз. Про это мне подробно рассказывала, кажется, та же Нарышкина…
Председатель. – Вы говорите, что многим Вырубова устраивала у себя свидания с императрицей? Кому, например?
Андроников. – Сухомлиновой.
Председатель. – Еще кому?
Андроников. – Больше не могу сказать…
Председатель. – Но вы утверждаете, что такие свидания устраивались?
Андроников. – Да, устраивались. Но я даю слово, что я не знаю, кто был… Виноват: Протопопов был впоследствии…
Председатель. – Когда?
Андроников. – После назначения его министром внутренних дел… Там часто бывали всякие свидания.
Председатель. – Как надо было воздействовать на Вырубову, чтобы устроить свидание с бывшей императрицей?
Андроников. – Очень просто! – Сказать «Анна Александровна, я хотел бы вас попросить то-то и то-то, нельзя ли выхлопотать у матушки-царицы?» Так как приезд во дворец был сопряжен с разными фокусами (давали знать охране и т.д.), то устраивали гораздо проще: царица садилась в пролетку или приходила пешком через парк к своей подруге…
