доброй женщины делу не помогают.
Только за одну зиму в этом колхозе, по свидетельству заведующего животноводческой фермой, погибло от бескормицы 98 телят и 123 овцы. Ягнят не считаю, добавил он: это все равно, что семечки».
Ягнят погибло, конечно, более, чем овец. Следовательно, за одну зиму 1958–1959 года погибло скота в одном небольшом колхозе более 350 голов: телят, овец и ягнят.
Такой огромный падеж скота произошёл, главным образом, из–за того, что начальство усердно проводило в это время приказ ЦК партии о срочном увеличении поголовья скота в «социалистическом секторе сельского хозяйства» (в колхозах) за счёт принудительного изъятия скота (принудительной «закупки» за бесценок) из частного сектора (у крестьян).
Автор романа выясняет этот вопрос — о массовом падеже скота — в драматической сцене. На партийном совещании в колхозе происходит спор о том, кто виноват в падеже скота. Заведующий животноводческой фермой Павел кричит председателю райисполкома:
— «Это Вы до этого довели, если говорить правду! Вы! Из–за Вас гибнут телята и овцы! Вы виноваты! И он! — Заведующий фермой махнул рукой на председателя колхоза, Коптильникова.
— Он похоронил молодняк, а Вы, товарищ Прохоров, ему помогали!..
— Думай, что городишь! — предупредил Павла Коптильников. — За такие слова… знаешь.
— Не пугай! — огрызнулся Павел. — Кто спустил нам развёрстку на покупку молодняка? — Он шагнул к Прохорову. — Вы спустили. А Вы бы сперва спросили, куда поставить телят, чем кормить. Я со слезами просил: не покупайте столько телят, не сохраним мы их, не переживут они зиму!.. Так мне вот эти молодчики (опять взмах в сторону Коптильникова и Конуздова, заместителя) прижгли клеймо. «Враг развития животноводства!..» Накупили молодняка, отрапортовали правительству: план выполнен, даже перевыполнен! Телеграмма ушла в Москву. А телята да овечки где? Валяются в Козьем овраге! Вот вам и план!..»
Так в колхозе был «выполнен» приказ ЦК партии о быстром росте поголовья скота в социалистическом секторе сельского хозяйства и о том, чтобы «догнать Америку по мясу!..»
Не менее «успешно» в колхозе борются за увеличение продуктивности молочного скота, за выполнение лозунга Хрущёва: «Догнать и перегнать Америку по молоку и маслу!»
Автор романа рисует состояние молочного хозяйства на ферме в такой сцене. Заведующий фермой перегородил путь дояркам, уходящим с фермы:
«— Куда разбежались?.. Стойла не чищены, скотина не ухожена, — вам и дела мало. Небось, и не напоили… Марш назад! Хозяйки!..
«— Много ли надоили молока, хозяйки? — спросил новый председатель.
«…Дарья устало, с безнадёжностью махнула рукой:
— Набрызгали, по черепкам разлить — три кошки напьются…
— А свои, наверно, побольше дают? — заметил Аребин (новый председатель).
«Нюра Блинова быстро–быстро проговорила:
— Своих–то коровушек мы по–родственному упрашиваем: «Зорюшка–матушка, не скупись, милая, не жадничай, ты поилица-кормилица наша». Вот как! А к этим, — она кивнула на двор, — мы обращаемся вполне официально: «Знаешь, корова, сколько ты по плану должна давать? Не даёшь, ну и шут с тобой!..»
«— Официально, значит? А по–родственному нельзя? — спросил председатель.
«— Не получается, — бойко ответила Нюра. — Не сдаются они, твёрдо стоят на достигнутом уровне, начальством приучены…
«— Хватит тебе, болтушка, — одёрнула Нюру Дарья… — Не больно радостно садиться к пустому вымени. Но что поделаешь?.. Коровы старые, корма бедные. Руководство никакой заботы не проявляет… Коровы держатся только на нашей жалости. Проку от них ни колхозу, ни нам нет…»
Колхозница указала ближайший корень зла: колхозникам от их работы нет «проку», пользы… Поэтому и работа не может быть хорошей. «Проку» нет и колхозу: государство все забирает, а колхозу ничего не оставляет, даже на его хозяйственные нужды, на содержание работников. Поэтому и колхоз беден.
Работа бесплатная и принудительная унижает и оскорбляет труженика и вызывает с его стороны отвращение к труду и ненависть к колхозу. Это понял новый председатель и выразил так: «Самое святое для человека это его труд. А он был обесценен. Человек, как труженик, как творец, был унижен и оскорблен. Это значит: произошло что–то противоестественное, ужасное преступление против людей. Колхоз был не матерью, а злою мачехой для них»…
«Неприятельское нашествие» коммунистов на деревню
Писатель Александр Андреев, член редакционной коллегии журнала «Октябрь», не мог, конечно, сказать о «колхозном рае» правду полностью, во весь голос. Он мог её сказать только в полголоса. И при этом условии он сказал о колхозной деревне много правды.
Самое общее впечатление, которое получается от его романа, такое: колхозная Деревня и в 1959 году, через 30 лет после коллективизации, через 6 лет после смерти Сталина, в «эпоху хрущёвских реформ» — остаётся в своей основе той же, что и раньше, закрепощённой деревней, нищей, разорённой и угнетённой коммунистическими рабовладельцами.
Для того, чтобы получить наглядную картину современной колхозной деревни, достаточно привести только несколько выписок из романа.
«…Все голо кругом, пусто и лопухи да крапива, да кое–где картошка… да избёнка торчит».
«Село «простреливалось» взглядом из конца в конец, без изгородей, без единого деревца на огородах… Пустыри на месте бывших хозяйств»…
«Длинный двор с рухнувшей крышей, словно с переломленным хребтом, с оголёнными остриями стропил из–под соломы и подпорками с боков — стоял, как символ запустения»…
«Посреди площади ржавела в грязи жатка».
Стояла «…одинокая ветряная мельница с отхваченным крылом».
«Хозяйство рушилось из года в год. У всех на глазах обваливались дворы, подгнивали амбары, на упряжь, сбрую — жалко смотреть: обрывки да узлы».
Колхозная деревня это, действительно, как сказал автор романа, «символ запустения»…
И самое обобщённое впечатление от колхозной деревни новый председатель, приехавший из Москвы, выразил очень ярко: «…Словно неприятельское войско прошло и оставило повсюду следы своего нашествия»… (Журнал «Октябрь», № 1, стр.32).
Трудно выразить сущность дела более метко, чем оно определено в этой формуле.
Деревня разорена и закабалена потому, что в ней орудует «неприятельское войско» коммунистов, что это «неприятельское нашествие» продолжается полустолетие.
Деревня возродится только тогда, когда она освободится от колхозно–крепостного ига, когда её разорители и закрепостители будут изгнаны из органов власти.
Возрождение деревни начнётся только тогда, но не раньше. А послесталинская суета с хрущевско–брежневскими «колхозными реформами», командировками городских коммунистов в деревню, всякое «организационное укрепление колхозов» — бесплодная переседка музыкантов в крыловском «Квартете», пересадка, которая доказывает старую истину: «Как ни садитесь — всё в музыканты не годитесь!..»
До тех пор, пока крестьяне вынуждены жить в государственнокрепостной деревне и работать на подневольной колхозной барщине, — до тех пор они будут испытывать бедствия нищеты и разорения, голода и холода.
