Район между Одером и Вислой оказался открытым для русских – его обороняли лишь разрозненные армейские части и отряды ополченцев, не имевшие единого командования. Чтобы их объединить и усилить, 23 января Гудериан предложил создать новую группу армий «Висла» под командованием фельдмаршала фон Вейхса, чей штаб был переброшен с Балкан в результате сокращения фронта. Гитлер с этим в принципе согласился, но кандидатура командующего вызывала у него возражения: «…Такое впечатление, что он переутомился. Есть кое-кто и получше: Гиммлер». Гудериан вспоминает: «Такое несообразное предложение меня напугало, и я постарался пустить в ход все мыслимые доводы, чтобы попытаться остановить идиотизм, затеваемый на злосчастном Восточном фронте. Но все впустую». Гитлер настаивал на кандидатуре Гиммлера и даже заявил, что он хорошо справился со своей задачей на Рейне, к тому же он – командующий резервной армией и располагает свежими силами. Когда Гудериан предложил обеспечить Гиммлера, совершенно ничего не смыслящего в стратегии, хотя бы минимальной помощью от Генштаба, фюрер отверг и эту идею. Гиммлер выбрал в начальники штаба бригадефюрера Ламмердинга, храброго, но неопытного генерала танковых войск СС, и окружил себя эсэсовскими командирами. Лишь позднее он допустил в свой штаб армейских офицеров.
Но, отбывая в свою новую Ставку в Дойч-Кроне 24 января, Гиммлер уже не чувствовал прежней чрезмерной самоуверенности, которая направляла его воинственные мечтания в «рейнский» период. На Восток он ехал в страхе – боясь непредсказуемых вспышек гнева диктатора. Рейхсфюрер слишком хорошо понимал, что не может позволить себе потерпеть новое поражение: тогда он сразу потеряет все, чего добивался, что создавал долгие годы. Времени нет абсолютно. Ему теперь обязательно нужно рапортовать о победах – немедленно и беспрерывно. Так что страх смешивался фанатичной решимостью.
Он собирал последние силы своей резервной армии; он приказал отрядам СС и полиции пройтись повсюду частым гребнем и найти людей, пригодных к военной службе; он формировал новые воинские части СС, хотя существующие дивизии из-за потерь сократились по численности до бригад; он вызвал к себе испытанных генералов СС, таких, как Штайнер. Нехватку войск он маскировал бессмысленным пафосом лозунгов «до последнего солдата, до последнего патрона» и воинственными заявлениями, которые должны были убедить гражданское население в наличии мощи, в которую он и сам не верил. Обращаясь к своим командирам, Гиммлер говорил: «Перед нами стоит та же задача, что и перед нашими предками несколько столетий назад, когда они воевали с аварами и монголами, а на юго-востоке – с турками и татарами. И тогда и теперь нашими единственно надежными союзниками были и остаются наши собственные силы и стойкость». В местной партийной газете он писал: «Чудеса происходят только в результате полного использования людских ресурсов и техники, напряжения всех сил тыла, и мы способны творить чудеса. Население Южной Померании осознает задачи момента, и фронт не только держится, но становится прочнее день ото дня».
Но пропаганда – это для других; самому-то Гиммлеру было ясно, что он движется к катастрофе. Суеверный сверх меры, даже более чем кто-либо другой в нацистской верхушке, он верил астрологам и прорицателям и сейчас считал, что звезды не благоприятствуют ему. Он послал 10-й корпус СС сдерживать советское наступление на Одер, но эта операция была обречена на провал. 29 января войска маршала Жукова вышли к Одеру и быстро сломили немецкую оборону. Гиммлер в отчаянии пытался контратаковать. Он двинул лучшие части СС на фланги Жукова в районе Шнайдемюля – изначально бесполезная затея. Немцев снова отбросили. Преследуемый поражениями, больше не уверенный в расположении фюрера, военачальник Гиммлер нашел убежище в болезни. Он зачастил в эсэсовский госпиталь в Гогенлихене, к своему старому товарищу доктору Гебхардту. Командующий группой армий появлялся в штабе всего на несколько часов в день, а в десять часов вечера война для него заканчивалась – он засыпал, и ни один офицер не рискнул бы его разбудить.
Теперь, когда Гиммлер в какой-то мере самоустранился. Гудериан решил сам нанести последний удар силами группы «Висла». Его план состоял во внезапности нападения на советские войска в районе Арнсвальде: оттеснить их на юг от Варты, освободить Померанию и таким образом обеспечить линии связи с Западной Пруссией. Для этого он предложил прикомандировать к штабу «Вислы» генерала Вальтера Венка и поручить ему руководство операцией, а на деле надеялся таким образом вовсе отстранить Гиммлера от командования. 13 февраля Гудериан изложил этот план Гитлеру в рейхсканцелярии, но диктатор быстро раскусил его игру. Гиммлер, бледный и растерянный, присутствовал при этом и вынужден был слушать, как фюрер и начальник штаба обсуждают его стратегические способности. Этот разговор велся на повышенных тонах, обе стороны не считали нужным скрывать своих эмоций.
Гудериан:
– К штабу рейхсфюрера надо прикомандировать генерала Венка, иначе успешное наступление там просто невозможно.
Гитлер:
– Рейхсфюрер в состоянии и сам руководить наступлением.
Гудериан:
– У рейхсфюрера нет ни опыта, ни достаточно компетентного человека в штабе, чтобы руководить наступлением единолично. Присутствие генерала Венка необходимо.
Гитлер:
– Я не разрешаю вам говорить мне, будто рейхсфюрер неспособен выполнять свои обязанности.
Гудериан:
– Все же я настаиваю на прикомандировании генерала Венка, чтобы вся операция могла быть успешно завершена.
Гитлер и Гудериан кричали, не желая уступать друг другу. Разгневанный фюрер ходил взад-вперед, потом вдруг остановился перед Гиммлером и сказал:
– Ну вот что, Гиммлер, генерал Венк прибудет в ваш штаб сегодня вечером и возьмет на себя руководство наступлением. – Обернувшись к Гудериану, Гитлер сухо улыбнулся: – Итак, продолжим совещание. Сегодняшнюю битву выиграл Генштаб.
Конец власти Гиммлера был уже близок, хотя этот план Гудериана и лопнул из-за того, что Венк попал в автомобильную аварию. Начальник Генштаба продолжал попытки отделаться от Гиммлера. Дважды он просил Гитлера сменить командующего группой «Висла» и дважды получал отказ. Отчаявшись, Гудериан решил сам обратиться к Гиммлеру с предложением оставить этот пост, но когда попал в Ставку рейхсфюрера, то узнал, что Гиммлер уже неделю лежит в клинике у своего друга Гебхардта, страдая от «жестокой инфлюэнцы». Бригадефюрер Ламмердинг спросил: «Не могли бы вы избавить нас от нашего командующего?»
Гудериан смог. 18 марта он явился к Гиммлеру в госпиталь. Узнав визитера, Гиммлер съежился под одеялом и закашлялся. Гудериан стал его утешать: конечно же вполне понятно, что рейхсфюрер при такой чудовищной занятости едва ли может уделять достаточное внимание еще и командованию группой армий, особенно теперь, когда здоровье пошатнулось. До Гиммлера дошло, и он тут же опять закашлялся. «А что скажет фюрер?» – пробормотал он. Гудериан выразил готовность помочь. Если рейхсфюрер не возражает, то он, Гудериан, сам отправится к фюреру и попросит освободить рейхсфюрера от должности командующего. Так и случилось.
20 марта 1945 года Гитлер почти без ворчания согласился заменить рейхсфюрера в группе «Висла» генералом Гейнрики, который командовал 1-й танковой армией. Гиммлер больше не претендовал на лавры полководца.
И никто не заметил, что день 20 марта стал поворотным для Гиммлера – днем отречения от идола, которому он поклонялся долгие годы и готов был приносить страшные кровавые жертвы, днем пробуждения от величайшего самообмана. Отныне Гиммлер преисполнился решимости спасти все то, что, как он думал, возможно еще спасти: собственную жизнь, свой орден СС и иллюзии своей мрачной карьеры. Гиммлер не был бы самим собой, если бы не впал в новую иллюзию – что именно он должен принести в Европу мир и руководить переходом послевоенной, освобожденной от Гитлера Германии в новую эру.
Первым, кто узнал об этой перемене, был генерал-полковник Гейнрики, прибывший 22 марта принимать командование. Гиммлер в некотором смущении стал объяснять ему, что оставляет после себя, но преемник попросил «обрисовать общую политическую линию». Гиммлер сразу оживился, и вся былая уверенность вернулась к нему. Глава СС взял гостя за руку, с заговорщическим видом отвел к дивану в углу и там только прошептал: «Настал момент для переговоров с нашими западными противниками. Я уже предпринял первые шаги. Мои представители налаживают контакт».
Впервые Гиммлер раскрыл постороннему секрет, до той поры так тщательно оберегаемый. Немцы знали только одно из двух лиц СС. Теперь, пусть поначалу для немногих, приоткрылось второе лицо СС, и зрелище это было трагичным и фарсовым одновременно. Эсэсовцы беспощадно подавляли всех, кто сомневался в окончательной победе. Своими пафосными призывами и самоубийственными операциями они побуждали немцев сопротивляться до конца. И вот оказывается, что те же самые СС пытаются спасти свою шкуру посредством тайной сделки с врагами, потому что сами больше не верят в победу. В этой перемене был и своеобразный черный юмор: желая поскорее капитулировать, руководители СС искали спасения у людей, которых сами же обрекли на полное уничтожение. Их еврейские заложники, по расчетам, могли стать посредниками и гарантами, рычагом для начала дискуссии с Западом.
