Развод как средство воспитания
В удостоверении личности, выданном Хансу-Оскару, его имя звучит так: Ханс-Оскар Израиль Лёвенштейн. По требованию нацистов добавку «Израиль» получили к своим именам все еврейские мужчины. Ханс-Оскар был ребенком от смешанного брака – «мишлингом», как тогда говорили, который при определенных условиях мог получить все права арийца. Однако он официально был признан «фактическим (действующим) евреем» (Geltungsjude) и должен был, как и отец («полный еврей» – Volljude), носить опознавательный знак – шестиконечную звезду. Но сначала в их жизни произошли важные события.
Пора было подумать об образовании мальчика. Как сына еврея его не брали в обычную немецкую школу, а чтобы учиться при еврейской общине, нужно было состоять в ней, т. е. признать, что исповедуешь иудаизм.
В 1937 году маму Ханса-Оскара пригласил к себе на аудиенцию шеф гестапо Генрих Мюллер. Как рассказывала она потом, Мюллер очень приветливо и доброжелательно разговаривал с нею. Естественно, он знал тетушку Ли – в то время был еще жив ее муж, правящий бургомистр Потсдама. Этот город – резиденция кайзеров и культурный центр Пруссии – всегда играл важную роль в политической жизни Германии.
Мюллер сделал Ханне очень заманчивое предложение. Он рассказал, что нацистские власти решили открыть в Потсдаме первую специальную школу-интернат для сыновей арийской элиты. Обучение в интернате гарантировало юношам поступление в высшее учебное заведение и блестящую карьеру в будущем. Само же предложение состояло в следующем: «Вы разводитесь со своим евреем, а мы обещаем, что ваш сын под именем Оскар де Витт станет учеником этой школы и получит прекрасное образование».
Ханна Лёвенштейн ответила твердым отказом.
Через несколько дней одиннадцатилетний Ханс-Оскар был вызван на специальное «расово-генеалогическое исследование» в Главное управление родства, крови и семьи. Не пойти было нельзя. Люди в белых халатах измеряли длину носа и толщину губ, делали другие обмеры и анализы.
Три месяца спустя Ханну Лёвенштейн вновь пригласили к шефу гестапо, и тот сказал ей:
– Послушайте, мы имеем стопроцентные доказательства того, что ваш сын принадлежит к чистому северо-арийскому типу. Нет никаких препятствий к тому, чтобы немедленно принять его в элитный интернат. Вам нужно только подписать заявление на добровольный развод с мужем. Он может сразу уехать в Англию и взять с собой все, что захочет.
Эмиграция евреев в то время была еще допустима. Правда, нужно было получить разрешение на въезд в выбранную страну, а это, как правило, было нелегко.
Ханна опять отказалась.
– Вы в этом раскаетесь, – пообещал Мюллер. – Подумайте еще.
Супруги Лёвенштейны много раз обсуждали возможность отъезда Фрица в Англию, где он мог бы дождаться конца нацистского режима. Но это казалось слишком рискованным. Не было никакой гарантии, что его не схватят и не убьют сразу после развода. Они знали множество подобных случаев. Об Освенциме станет известно через несколько лет, но опасность уничтожения евреев ощущалась уже в 1938 году.
Фриц и Ханна твердо решили не соглашаться на развод ни при каких обстоятельствах.
Двоюродный брат Ханны граф Вольфганг Хелльдорф был в то время начальником полиции Берлина. Когда Лёвенштейны обратились к нему за советом, он сказал:
– Это все из-за Елизабет – они не хотят, чтобы в ее семье были евреи. Такое создается впечатление… Получается, что и у меня, начальника полиции Берлина, есть породненная с евреем кузина! Но, как говорится, не так горячо естся, как варится. Ничего они с вами не сделают.
В это еще верили в 1938 году!
Примерно за три месяца до «Хрустальной ночи» Ханну снова вызвали в гестапо – на этот раз вместе с сыном. Эту встречу Ханс-Оскар описал через много лет после войны.
Ординарец проводил их в огромный кабинет, где Мюллер – как всегда, приветливо – спросил у Ханны:
– Ну наконец-то все улажено? Вы хорошо подумали и теперь согласны на развод?
– Нет и нет, – ответила Ханна, – я не желаю разводиться.
Не выдержав, Мюллер вскричал:
– И вы еще хотите называться достойной немецкой женщиной?! А сами держитесь за эту еврейскую свинью! Стыдно!
Ханс-Оскар вспоминал, что лицо шефа стало пунцово-красным, а мать, наоборот, сильно побледнела.
– Да, – четко произнесла она, – именно потому, что я хочу быть достойной немецкой женщиной, я храню верность и честь в любви и держусь за своего мужа, которого люблю и который является отцом моего ребенка.
Затем Ханна повернулась к сыну и сказала:
– Ханс-Оскар, мы уходим.
Крепко держась за руки, они вышли из кабинета.
Ханс-Оскар рассказывал, что в голове у него была только одна мысль: «Все, сейчас нас расстреляют…». Но на этот раз обошлось.
«Хрустальная ночь» и мировая война были еще впереди…
Простые и привилегированные браки
Нацисты стремились разделить немецкое общество на арийцев и не арийцев и по возможности изолировать последних, прежде всего евреев. Не было до конца ясно, куда отнести детей смешанных браков между немцами и евреями. Они могли попасть в число «арийцев» или стать «действующими евреями». Важную роль здесь играла категория смешанного брака – то есть являлся ли он «привилегированным» или «простым». Эти определения ввел лично Гитлер, но официально ни в законе, ни в инструкциях они не были зафиксированы. Тем не менее власти руководствовались ими в каждом конкретном случае.
«Привилегированным» считался брак арийца с еврейкой. Брак Лёвенштейна, напротив, был «простым». Ханс-Оскар мог быть приравнен к арийцам только в случае развода родителей. Отцу этот развод, вероятно, стоил бы жизни. Лёвенштейны все же сделали попытку облегчить ребенку жизнь.
После всегерманского еврейского погрома 9 ноября 1938 года вышло постановление о так называемой «ариизации»: дети смешанных браков евреев и не евреев могут подать прошение в упомянутое Главное управление родства, крови и семьи о признании их арийцами. В то время люди еще не вполне представляли себе, что может принести статус «ариизированного еврея». Обязательный опознавательный знак в виде шестиконечной звезды был введен только в сентябре 1941 года – и тогда же было определено, что привилегированные мишлинги не обязаны носить звезды Давида.
Лёвенштейны решили подать прошение. Заполнить формуляр помог граф Хелльдорф. Он же сам направил письмо в соответствующее ведомство.
Через два месяца пришел ответ: «Отказать». Правда, в письме сообщалось, что в течение трех месяцев решение можно обжаловать. Это было сделано, но окончательный ответ снова содержал отказ. Вместо подписи стояло факсимиле рейхсфюрера СС Гиммлера.
Когда отчаявшаяся фрау Лёвенштейн пришла к своему кузену, начальник полиции Берлина только развел руками:
– Извини, Ханна, но больше я ничем не могу вам помочь.
Таковы были последствия того, что Ханна Лёвенштейн не согласилась на развод.
Ханс-Оскар хорошо помнит тот день в сентябре 1941 года, когда все евреи – и «полные», и «действующие» – должны были выйти на улицы с пришитыми к одежде «на стороне сердца» звездами Давида. Такую же звезду нужно было укрепить и на дверях квартиры. Многие чувствовали страх: как-то отнесутся жители Берлина к явно обозначенным евреям? Первое ощущение было ошеломляющим: Ханс-Оскар увидел сотни людей со звездами на груди. Оказывается, и сосед, и человек, живущий напротив, были евреями. Сотни, тысячи евреев. В то время в Берлине проживало несколько десятков тысяч людей этой национальности.
Остальные берлинцы поначалу с любопытством разглядывали «помеченных» евреев на улицах. Но очень скоро привыкли и перестали реагировать на людей со звездами. Нет, немцев нельзя обвинить в невежливости или неприветливости. Просто, по словам Ханса-Оскара, «они были, как пограничники в ГДР, – абсолютно стерильны».
С начала Второй мировой войны евреи были обязаны сдать государству практически все свое имущество. Постепенно им запрещалось иметь граммофоны, газовые и электрические плиты, картины, книги, велосипеды…
Очередной приказ касался предметов, изготовленных из драгоценных металлов.
Сегодня многие недоумевают, почему евреи не пытались продать свои ценные вещи на черном рынке или хотя бы обменять их на продукты. Но все не так просто: нацисты проявили в этом деле дьявольскую предусмотрительность.
В 1937 году гестапо распространило среди евреев специальный опросный лист, в который следовало вписать предметы их домашнего имущества. Власти обещали, что внесенные в список вещи не будут облагаться пошлиной при эмиграции. При таком условии люди не только охотно перечисляли все, что у них было, они покупали новую утварь, чтобы внести в список и ее тоже. Ведь если, например, у вас был не один электрический холодильник, а два, то второй вы могли потом продать в эмиграции, чтобы получить хоть какие-то деньги на жизнь.
