Треугольники были справа. Один большой, с надписью «Ленинград», а другие — поменьше, и возле одного было написано: «Северный полюс», а возле других: «Москва», «Аврора».
Он никак не мог понять, почему на схеме связи обозначено — «Аврора», но потом осенило: это же крейсер «Аврора»! Корабль стоял у Дворцового моста, он, Миронов, сам видел, и от мачты к мачте тянулись тонкие, как струны, антенны.
На крейсере революции ведь была радиостанция! А все радиостанции — родственники. Они рождаются друг за дружкой, и не было бы первой, не будет и последней.
Командировка Михалина в Ленинград была рассчитана на несколько дней. Считалось, что автору «Омеги» вполне хватит этого срока для консультаций с производственниками. Он и поехал налегке. Но дело так повернулось, что недели прошли, а день отъезда даже не предвиделся.
В ожидании денежного перевода пришлось перейти на хлеб-воду: досаждать просьбами Михалин не любил.
Но от зорких глаз Стромилова ничего не скроешь. Придумал повод — столько-то дней с начала освоения радиостанции — и затащил москвича в свою холостяцкую комнату: на чашку чая в честь юбилея.
Выложил на стол все, что было. Разрезал на два тонких кружка невесть как прибереженный кусочек копченой колбасы, поделил хлебную краюшку, разлил из фляги в стаканы понемногу спирта.
— Какой же это чай? — спросил гость.
— Ничего, сейчас воды дольем.
Чокнулись, закусили, помолчали и заговорили разом, как бы торопясь открыть друг другу уже давнюю симпатию.
Стромилов воспользовался минутой откровенности, предложил денег взаймы. Не тут-то было. Михалин отказался, твердил, что ни в чем не нуждается.
— К чему ломаться? Мы же товарищи! — Стромилов чуть не силой заставил гостя взять три червонца.
Михалин сидел красный, смущенный. Потом сказал:
— Помните, Николай Николаевич, при первой встрече вы меня приняли за толкача? Я тогда нисколько не обиделся. Меня просто окрылили ваши слова: «Замечательная вещь эта станция». Уже было столько отзывов и похвал, но сейчас война, аппаратура пошла в серию, и вы тогда не знали, что я — автор. Понимаете? Вы-то не ведали, кто я, а мне ваше имя давно знакомо. Когда подполковник Миронов сказал, что куратором «Омеги» назначен Стромилов, я не удержался, выпалил: «Не тот ли?..» Признаюсь, меня это страшно обрадовало, я почувствовал мощную поддержку. Но и — знаете — удивило. Конструктор знаменитой радиостанции «Северный полюс» тратит время и силы на то, чтобы осуществить задуманное незнакомым, ничем не знаменитым коллегой…
Стромилов слушал спокойно, дымил папиросой. А тут не удержался:
— Чему дивиться? Нахожу полное удовлетворение в работе куратора. Меня, между прочим, зовут еще военпредом, и тем особенно горжусь.
— Но вы же сами могли создать «Омегу», или, как теперь по-вашему, — «Север».
Стромилов долго молчал, курил.
— Наверное, нет ничего проще, чем добыть огонь, — сказал он наконец. — И все же тот предок наш, который первым его добыл, — великий изобретатель. Мог ли, говорите, я? Один мой приятель в шутку говорит, что он мог бы радио открыть, если бы оно уже не было открыто Поповым. Вот и вы меня опередили. Ну, а серьезно — когда Миронов дал мне возможность познакомиться с вашей «Омегой», я сразу почувствовал: ко времени дитя родилось. Поэтому и стало оно мне родным. Впрочем, как и многим. Видите каждый день, как относится к радиостанции рабочий класс.
— Да-а, — подтвердил Михалин. — Сущая правда. Ехал в Ленинград — не ожидал. Даже во сне не могло привидеться такое. Никаких конфликтов. Изобретатель не встречает противников, его чуть ли не на руках носят. Ей-богу, не знаю, кому роднее мое дитя.
Стромилов покачал головой:
— Все правильно, за исключением того, что изобретателя на руках носят. Заставили же мы вас своими претензиями день и ночь работать. Такие головоломки — тоже конфликт. А сколько их еще будет! У «Северков» строгий экзамен: во вражьем тылу. Уже начинаем получать сигналы. И уже ясно, что нужно увеличить надежность радиостанции.
— Это точно, — вздохнул Михалин. И спохватился: — Гостю пора и честь знать.
Стромилов, наводивший порядок на столе, остановил:
— А чай? Вы же про чай спрашивали. Вон, кипит!
Пришлось остаться. Попивая из стакана кипяток, Стромилов вернулся к прежней теме:
— Так вот о надежности. Наверное, знаете мастера Леицкого. Старичок. Он меня сегодня до слез тронул. Пришел, чтобы со мной вместе провести испытания на стойкость «Севера» к ударам и тряске. А испытательный стенд, как известно, эвакуирован. Но мастер нашел способ. Навьючил на себя сумки с рацией, с батареями и стал прыгать со стула. Потом со стола и, наконец, гляжу, с высокого подоконника. Ушибся, а виду не показывает. Еле усадил я его, успокоил. Показал документы, если так можно сказать, партизанские рекламации. Вот, говорю, они важнее наших с вами кабинетных испытаний. Ну, а потом поделился с ним некоторыми своими мыслями — что еще можно усовершенствовать. Он знаете как ухватился! Завтра, говорит, созовем производственное совещание и вас пригласим…
Когда убрали со стола посуду, Стромилов положил чистый лист бумаги, вооружился карандашом, сказал:
— А теперь я вас поэксплуатирую. С расчетами у меня не все ладится. Диплома не получил.
Михалин удивился:
— Не может быть. Вы же…
— Правду говорю. С умыслом ведь вас пригласил. Думаете, только деньги всучить? — и громко рассмеялся.
Сидели долго. Михалин остался ночевать.
Оба спали так крепко, что не услышали сигнала воздушной тревоги. Вскочили, не понимая, откуда грохот, звон битого стекла и почему комната вся в дыму.
Сильно потянуло сквозняком, и стало понятно: воздушная волна от упавшей неподалеку бомбы высадила окно в комнате.
— Это, наверное, за вами, Борис Андреевич, фашисты охотятся, — сказал, отряхиваясь, Стромилов. — Узнали, что вы у меня ночуете, и бухнули. Вы живы?
— Жив, — отозвался Михалин. — Будем считать это сигналом к подъему.
* * *
Серая бумага — изнанка обоев, и тушью плакатным пером выведено:
10 октября в 17.00 состоится общезаводское партийное собрание
Повестка дня:
1. О работе парткома.
2. Разное.
Явка членов и кандидатов ВКП (б) обязательна.
Партком.
Михалин остановился, прочитал. Вот уже двенадцать лет он — коммунист, привык каждый месяц, а то и чаще ходить на собрания. Но это — не ему, он здесь «чужой».
А взгляд зацепился за объявление привычно, как дома, в Москве. Подумалось: «А что у меня — в семнадцать?» И еще: «Нет, это не мне».
— Вы тоже приходите, — услышал за спиной.
— Я?
Ливенцов, секретарь парткома, глядел серьезно, и даже удовольствие в его усталом взгляде можно было прочитать, будто рад очень, что объявление командированный читает.
— Мы вас, товарищ Михалин, уже знаем. При входе, как и все мы, партбилет предъявите… Приходите!
Вот он и пришел за полчаса до начала, сел в последнем ряду. Потом всех попросили пересесть поближе к президиуму, сказали, зал будет полупустым: две трети организации на фронте.
Михалин многих из присутствующих уже знал и приветствовал то одного, то другого кивком, взмахом руки. Со всех сторон знакомые лица. Кивают тоже, приветствуют. Он отвечал и думал: «Нет, вроде и не чужой уже. Правильно, что пришел».
Запыхавшись, последним вбежал начальник сборки Витковский. Поздоровался с Михалиным, хотел рядом сесть, но заметил неподалеку главного инженера Апеллесова — перебрался к нему. Зашептал что-то на ухо, времени не терял.
Председательствующий попросил внимания.
Приняли повестку дня. Только руки опустили, как откуда-то сверху донесся визг снаряда. Пи-и-и-у… Разрыва не было слышно, видно, плюхнулся в другой части города. Решили, несмотря на артобстрел, собрания не прерывать.
Председатель предложил встать и почтить память павших в боях коммунистов, комсомольцев и беспартийных завода. И снова в тишине звук вибрирующей, вот-вот готовой оборваться струны: пи-и-и-у…
Ливенцов, докладчик, коротко рассказал о политическом моменте, о тяжелых днях Родины и что в связи с этим предпринимал партком. Уже к 30 июня сформировали добровольческий батальон, названный в документах «по истреблению фашизма». Много сил потребовала эвакуация большей части завода в Сибирь.
Когда речь зашла о выполнении фронтовых заказов в полупустых цехах, Михалин, и до того внимательно слушавший доклад, даже чуть вперед подался. Ливенцов сообщал такое, что было ему совсем неведомо.
Миронов ведь и не заикнулся приезжему москвичу, как он ходил с «Омегой» к командующему фронтом и как тот позвонил Жданову. Ничего не знал Михалин и о ночном смотре «Омеги» в Смольном.
— Задание, — говорил докладчик, — было дано через товарища Жданова. Он регулярно справляется по телефону о ходе выпуска объекта «Грэд»…
