— Ну что ж! Если вас не интересует русское золото, которое вслед за нами должно прибыть в Америку, продолжайте препятствовать нашему въезду.
Бриллиант и разговор о золоте оказали чудодейственное влияние: визы были выданы немедленно.
На корабле после завтрака Зявкин зашел в салон, и здесь его окружила толпа дельцов. Посыпались вопросы.
— Вы действительно назначены главой Амторга?
— Нет, я вице-президент Амторга.
— Вы коммунист?
— Пусть это вас не волнует, я специалист, точнее, русский коммерсант.
— Ваши задачи в Америке?
— Наладить деловые отношения с фирмами и торговать.
— Что вы собираетесь покупать в Америке?
— Техническое оборудование для советской промышленности.
Расталкивая толпу, к нему пробились двое, назвавшиеся французскими коммерсантами. Один из них спросил:
— Почему вы едете в Америку, вас не устраивает торговля с Францией?
— Нас, как любых коммерсантов, устраивает, где дешевле, лучше, и там, где мы можем получать кредиты.
Бесцеремонно оттеснив французов, к Зявкину приблизился расторопный репортер и представился:
— Никерброкер, корреспондент газеты «Нью-Йорк пост». Господин вице-президент! Прошу ответить — вы едете торговать с Америкой за наличные или в кредит?
— И за наличные, и в кредит, и в обмен на наши товары.
— А вы думаете прежде рассчитаться со старыми царскими долгами перед американо-русской торговой палатой?
— У нас в Советском Союзе считают так: сперва надо установить дипломатические и торговые отношения, а потом уже разговаривать о долгах.
— О каком торговом обмене вы говорите?! — иронически заметил Никерброкер. — Фирмы «Дженерал электрик», «Дженерал моторс» и другие не будут обменивать свою продукцию на вашу древесину, уголь или кожу. Вы им дайте наличное золото.
— Нам нужны моторы, электротехническое оборудование. Вам нужны уголь, кожа, древесина — вот вам и деловой обмен, — разъяснил Зявкин. — И потом, если ваши фирмы это не устраивает, найдем другие. У нас есть золото, есть и товары.
Никерброкер раздраженно и резко закричал:
— Цель вашей индустриализации и пятилетки — это захват мирового рынка. Вы задушили Европу своим демпингом, а теперь беретесь за Америку.
— Какой демпинг? — весело остановил его Зявкин. — В этом году мы у вас закупили оборудования на сто семьдесят семь миллионов рублей золотом — ведь это двадцать процентов всего вашего экспорта, а продали Америке своих товаров только на сорок миллионов. Позвольте спросить — какой же это демпинг? У вас возникли трудности, бушует кризис, вам выгодно с нами торговать. Вот вы — представитель свободной печати — и объясните это своим читателям.
— Нет! Мы будем убеждать американских читателей, что все теперешние трудности в Америке объясняются советской пятилеткой и вашим демпингом!
— Ну, это дело вашей совести, господа, — ответил Зявкин, а про себя подумал: «Только где она у вас?»
Работа Зявкина в Америке осложнялась рядом провокаций русских невозвращенцев, многие из которых зарабатывали деньги на «черный день» своими «разоблачительными» письмами в буржуазной печати, пытаясь представить каждого советского торгового работника как «агента Москвы».
Деятельность невозвращенцев была на руку ярым противникам налаживания торговых отношений с Советским Союзом, запугивавших американцев «коммунистическим проникновением» в США.
В 1929 году весь капиталистический мир охватил жесточайший кризис. В США он прошел как вихрь, произведя колоссальные разрушения в экономике. Выпуск промышленной продукции сократился на 46 процентов, а число безработных достигло 15—17 миллионов человек. Промышленное производство Америки было отброшено на уровень 1908—1909 годов.
Миллионы рабочих и безработных выходили на улицы. Происходили кровавые стычки с полицией. Разоряющиеся предприниматели требовали от правительства усилить торговлю с СССР.
Чтобы отвлечь от этих проблем внимание общественности, правительство Гувера стало на путь провокаций.
Начальник нью-йоркской полиции Уоллен получил задание подготовить фальшивые письма. Нужна была «рука Москвы».
Во всех апрельских газетах появилась свежая сенсация. Начальник нью-йоркской полиции опубликовал подложные «советские» письма из Москвы в Нью-Йорк, где Амторг «разоблачался» как посредник в распределении денежных сумм на коммунистическую пропаганду в Америке. Правая печать, захлебываясь злобой, объясняла выступления миллионов американских безработных «коммунистической деятельностью» Москвы.
В Америке началась погоня за «красными ведьмами».
26 мая 1930 года палата представителей конгресса США большинством голосов (210 против 18) приняла резолюцию конгрессмена Гамильтона Фиша о расследовании деятельности «красных» в Америке.
Фиш мотивировал свою резолюцию тем, что «коммунисты создают волнения в южных текстильных городах и подстрекают негров к новым требованиям». Он восклицал: «Если вы хотите найти работу в Америке, вышлите из страны всех коммунистов…»
Конгресс принял закон, ассигнующий неограниченные суммы для расследования деятельности коммунистов.
Спикер нижней палаты Лонгворт назначил Гамильтона Фиша главой специальной комиссии по расследованию коммунистического движения в США.
* * *
Первое заседание комиссии конгресса открылось 15 июля 1930 года. Фиш пригласил на него представителей всех буржуазных газет. Только корреспондент коммунистической «Дейли Уоркер» не был допущен полицией в зал заседания.
Обсуждалась деятельность советских пионеров в школах США.
Школьные администраторы выступили с требованием высылки детей не американских родителей, особенно русских. Они заявляли: «Русские пионеры — самые развитые среди наших учеников, блестящие ораторы, приводят цитаты из Карла Маркса…»
Член комиссии Бечмен задал вопрос: «А кто такой Карл Маркс?»
Директор средней школы при Колумбийском университете сообщил, что в их классе учится восьмилетняя русская девочка.
— Люба Зявкина — дочь вице-президента Амторга. Она ведет себя вызывающе: носит в школьной сумке красный галстук, сидит за одним столом с негритянской девочкой, защищает ее. Когда ученики становятся на молитву, Люба складывает ладони, закрывает глаза и шепчет: «Да здравствует мировая революция!»
Члены комиссии возмущенно заволновались. Один спросил: «И это правда?»
— Да, это подслушали наши американские девочки, — утвердительно кивнул директор.
Поднялся Гамильтон Фиш и заверил членов комиссии: «Мы представим конгрессу полную информацию и необходимые законопроекты для ограничения коммунистической деятельности и высылки русских коммунистов…»
На второй день комиссии конгресса давал показания начальник бюро нью-йоркской полиции по борьбе с революционным движением Джон Лайонс.
Он заявил, что за последние четыре года коммунисты подготовили забастовку меховщиков, башмачников, моряков, швейников и других рабочих. Лайонс с похвалой отозвался об Американской федерации труда, о ее борьбе с коммунистами и посоветовал федеральному правительству выслать из США всех иностранных коммунистов.
Вице-председатель АФТ Мэтью Уолл предложил создать специальный отдел по борьбе с советскими коммунистами и советским влиянием, и особенно по борьбе с влиянием коммунистов среди негров. Он рекомендовал правительству удалить из США советские торговые организации.
Сыщик нью-йоркской полиции Вильям ван Валькербер заявил, что с двадцатого года он присутствовал на двухстах митингах, организованных коммунистами. По его мнению, число коммунистов в Нью-Йорке постоянно растет.
Комиссия Фиша заслушала показания начальника нью-йоркской полиции Уоллена, который огласил поддельные письма, касающиеся Амторга и ее вице-президента Зявкина. Уоллен настаивал на подлинности этих документов, но оговорился, что ничего не знает об Амторге, кроме изложенного в них. Уоллен признался также, что располагает лишь копиями писем.
Затем Уоллен зачитал длинное заявление — «пионеры отравляют мозги школьников» — и требовал принять меры к охране американской молодежи от коммунистической пропаганды.
* * *
Вскоре Зявкин был арестован и заключен в тюрьму Синг-Синг.
Начались бесконечные тюремные мытарства, сопровождаемые интенсивными допросами двух агентов «Сикрет Сервис». Никаких доказательств «преступной деятельности» Зявкина, кроме поддельных писем с грамматическими ошибками, у них не было. Было единственное требование — сознаться, что он «агент Москвы».
Зявкина держали на строгом режиме. Глазок в двери его камеры каждые пять минут открывался, и на Федора Михайловича смотрел острый внимательный глаз надзирателя.
