Женни держалась уверенно и просто, приветливо разговаривала, и Фридрих уже в первые минуты почувствовал себя здесь удивительно легко.
— А ведь я давно хотела написать вам, уже больше года назад. — Женни улыбнулась, почувствовав удивлённый взгляд Энгельса. — В одном из последних писем вы жаловались Карлу, что все читают в «Ежегоднике» вашу статью об английской истории, экономическую же работу открывают немногие. А я вашу экономическую статью прочитала в рукописи одновременно с Карлом и могу сказать — статья очень основательна и глубока. Об этом я и хотела тогда написать вам в Манчестер. Публика же пока не вся готова к таким серьёзным статьям, потому и трудно воспринимает. Ваша работа много дала Карлу…
«Да она совсем непохожа на немецкую хаузфрау — домашнюю хозяйку, увлечённую только рукоделием и домашними заботами, — подумал Энгельс. — Хотя, конечно, этим ей тоже приходится заниматься. Карлу действительно посчастливилось».
Скоро пришёл Маркс. Фридрих поднялся ему навстречу, и они крепко обнялись.
1845 год. Лето
Из Англии приехал Веерт. В тот же вечер Фридрих у себя дома познакомил его с Марксом. Веерт рассказывал новости, читал последние стихи.
— Гарни, редактор «Северной звезды» — молодец. В своей газете, Фридрих, он напечатал ваши статьи об успехах коммунизма в Германии. Наконец англичане увидели, что немцы их догоняют и в общественных делах…
— Мы много говорили с Фридрихом о немецких рабочих-эмигрантах в Лондоне. Они организовали там общину Союза справедливых. Вы знакомы с ними? — спросил Маркс.
— Конечно! Благодаря Фридриху и знаком. Честные, настоящие люди, — подхватил Веерт.
Он уже давно поглядывал на стопу только что принесённых из типографии книг и наконец не выдержал:
— Уж не ради ли этой книги, Энгельс, вы столько часов просиживали в Чатамской библиотеке в Манчестере?
— Уверен, что ради этой, — ответил за Фридриха Маркс. — Надо сказать, что на сегодняшний день это самая необходимая книга. Правда, было бы лучше, если Фридрих сам отвёз её в Англию.
— Отличная мысль! — обрадовался Веерт. — Книгу о положении рабочего класса автор сам передаст вождям движения.
— Уж если ехать, то вместе. — Энгельс думал об этой поездке: дело было только за деньгами. — Я бы познакомил тебя с теми настоящими людьми, о которых ты спрашивал Веерта.
— Если Женни и Ленхен отпустят… — Карл улыбнулся.
Жена Маркса ждала второго ребёнка, и он боялся надолго её оставлять.
— О, Карл, считай, что мы тебя туда направляем! — сказала Женни. — Заодно поработаешь в Чатамской библиотеке, тебе ведь это необходимо!
Вернувшись в гостиницу, Веерт сел за письмо матери:
«Пусть господа собственники остерегаются — могучие руки народа на нашей стороне, и лучшие мыслители всех народов переходят к нам. Среди них — мой горячо любимый друг — Фридрих Энгельс из Бармена, который написал книгу в защиту английских рабочих и справедливо, со всей беспощадностью бичует в ней фабрикантов. Его собственный отец владеет фабриками в Англии и Германии.
Теперь Энгельс вконец рассорился со своей семьёй, его считают безбожником и нечестивцем… Однако я знаю его как поистине чудесного человека, который день и ночь с громаднейшим напряжением борется за благо рабочего класса».
1845 год. Лето
Знаменитую Чатамскую библиотеку в Манчестере было видно издалека.
У входа в старое готическое здание висела мраморная плита с выбитыми на ней строками из завещания Чатама, богатейшего промышленника.
Книги хранились в кельях — в этом здании когда-то был монастырь. Прежде, чтобы защитить их от воров, самые ценные проковывали цепями к полкам.
Энгельс помог Марксу выбрать труды английских экономистов: на континенте эти книги не были переведены.
В читальном зале с высоким сводчатым потолком было тихо и чинно.
* * *
Он смотрел на Мери долго, глаза в глаза, пристально, радостно.
— За год вы стали ещё красивее, — проговорил наконец Фридрих.
— Разве главное сейчас это?
— Главное то, что я приехал, и вы — здесь.
— А коммерсантом вы так и не стали?
— А коммерсантом так и не стал. Стал коммунистом. И приехал за вами, Мери.
— Но у меня в Манчестере немало дел… Я должна помогать товарищам.
— Через месяц я уеду в Брюссель. Там тоже много работы. Думаю, что она необходима ирландцам так же, как и немцам.
Мери помедлила, а потом, решившись, выговорила:
— Я еду с вами, Фред.
* * *
Гарни, редактор «Северной звезды», встретил их радостно.
— Пожалуй, я вас таким и представлял, — сказал он, крепко пожимая руку Марксу. — Фридрих пересылал мне ваши статьи. Нам, чартистам — борцам за народную хартию, — важно чувствовать друзей на континенте.
Энгельс вручил Гарни свою книгу.
— Это отлично, Энгельс, что вы её так быстро написали, и правильно, что сразу привезли к нам. Мы немедленно известим читателей о её выходе.
Гарни собирался в Лондон. Маркс и Энгельс тоже ехали туда.
— Помните, как два года назад вы специально приехали из Манчестера, чтобы познакомиться со мной? — спросил Гарни Энгельса. — В первые минуты вы показались мне чересчур молодым. Но потом я так увлёкся разговором с вами, что чуть не опоздал выпустить номер. — Гарни засмеялся.
— Мы говорили об эмигрантах-немцах. Думаю, пора вам с ними познакомиться ближе, — сказал Энгельс.
Как и тогда, улица была забита новыми бочками. Видимо, бочарная мастерская процветала. Они обошли гружённые доверху повозки, приблизились к зданию просветительного общества немецких рабочих.
— Да это же Фридрих Энгельс! — пробасил Шаппер, едва увидев их, и протянул свои ручищи. — Молль, смотрите, какие у нас гости!
Обрадованный Молль выбирался из-за полок с книгами.
— Рад, что благодаря Энгельсу, наконец, как следует познакомлюсь с вами. У демократов разных стран общая цель — свобода и общий враг — правительство, — сказал Гарни.
— Думаю, что демократам разных стран пора объединиться, и наш друг Гарни говорит очень правильно, — подтвердил Маркс.
На Веббер-стрит в таверне «У ангела» собрались вожди чартистов и борцы за свободу из разных стран — те, кто укрывался в Лондоне от преследования своих властей.
— Для приближения революции нам всем нужна революционная международная организация, — заявил Энгельс. — Меня поддерживает и мой друг, доктор Маркс. Он тоже находится здесь.
С их предложением согласились все.
На следующий день после этого собрания Маркс и Энгельс возвращались в Европу. Уже без них в годовщину провозглашения Французской республики собрались двести демократов из десяти стран.
Были речи, хоровое пение, читали стихи… Иосиф Молль пел «Марсельезу» на французском языке.
На этом празднике родилось новое общество — «Братские демократы».
1845 год. Осень. — 1846 год. Зима.
«Когда я сообщил своей жене о вашей весьма философской системе писания до 3–4 утра, она заявила, что такая система для неё не годилась бы и что, если бы она была в Брюсселе, то устроила бы государственный переворот среди ваших жён», — писал Марксу и Энгельсу из Англии Гарни, узнав, что друзья работают без отдыха осень и зиму над книгой «Немецкая идеология».
И хотя Маркс заключил договор с дармштадтским издателем об издании солидного экономического труда, работу над ним он так и не закончил. Уже к осени того же, 1845 года стало понятно, что необходимо срочно отставить все дела и взяться за большую философскую работу.
В это время вышло немало путаных работ о будущем развитии человечества, о коммунизме. Кто только не объявлял себя коммунистами и «истинными социалистами»! С другой стороны, враги коммунизма порой приписывали коммунистам самые нелепые идеи.
Сейчас Энгельс вспоминал, как создавались главы «Святого семейства». Та книга тоже считалась общей.
Но в Париже они всё-таки работали отдельно — каждый над своей частью.
Теперь же, в кабинете Маркса, они обсуждали каждый абзац, каждый поворот мысли.
Через много лет, уже после смерти Маркса, Энгельс скажет об их совместной работе: «Маркс стоял выше, видел дальше, обозревал больше и быстрее всех нас. Маркс был гений, мы в лучшем случае — таланты. Без него наша теория далеко не была бы тем, что она есть».
В эти месяцы упоённого труда, пожалуй, лишь Энгельс понимал суть открытия Маркса…
С тех пор как люди осознали самих себя, они стремились запоминать свою историю. Великие историки — Геродот и Плутарх, Ливий и Тацит — оставили много полезных сведений о прошлом человечества. Но история была лишь хаотическим пересказом событий и биографий, она ещё не стала наукой.
