Существует множество рассказов о том, как голодного, презираемого интеллигента Ленин в мгновение ока превращал в советского чиновника. Мораль всех этих рассказов сводилась к одному: каким понимающим и благородным был Ленин, как он, не обращая внимания на классовую принадлежность и даже политические взгляды, давал каждому возможность честно трудиться во благо Советского государства. В отличие от Троцкого, который действительно благожелательно относился к специалистам и не испытывал ни малейшего отвращения к бывшим «эксплуататорам», Ленин все это делал исключительно ради общего дела.
Письмо одного из профессоров проливает свет на проблему двойственного отношения коммунистов (Ленина) к интеллигенции. Это письмо и ответ Ленина были напечатаны в «Правде». В письме говорилось, что советское правительство, с одной стороны, всячески привлекает к работе различных специалистов, а с другой стороны, подвергает их преследованиям и оскорблениям. Люди интеллигентного труда, писал профессор, не нуждаются в таких стимулах, как дополнительные пайки. Они готовы по мере сил служить своей стране. Они патриоты и не требуют особых привилегий для выполнения своего долга перед обществом. Но они возмущены подозрением, с которым к ним относятся окружающие, и грубостью со стороны властей, ежедневно грозящих тюремным заключением или расстрелом. Он привел случай из собственной жизни: в его доме был расквартирован отряд красноармейцев, и молодой командир реквизировал его кровать, вернее, разделил ложе вместе с добропорядочным профессором и его женой!
Ленин попытался успокоить профессора, подчеркнув, что весьма прискорбно слышать о хулиганских действиях в отношении преданных граждан и виновные должны быть наказаны. Он приветствовал желание профессора работать на государство. Но не мог удержаться, чтобы не преподать урок. Профессор не должен забывать, что в семьях рабочих, как правило, одна кровать. Он не должен выражать недовольство по этому поводу. И все в том же духе. В этом ответе весь Ленин. Любой толковый читатель отлично понимает, что красноармейцу в голову не пришло вежливо попросить свободную кровать. Наверняка профессора с женой поставили в унизительное положение, о чем он был просто не в состоянии написать. Казалось бы, Ленин стремился к установлению порядка и законности, стремился привлечь техническую интеллигенцию к работе, однако не смог отказать себе в удовольствии и представил этот инцидент в смешном свете. Мы заставили буржуев спать с нами в одной постели. Как, должно быть, веселились пролетарии, читая «Правду»![426]
Создаваемое Лениным общество унаследовало его двойственное отношение к интеллигенции. Владимир Ильич учил, что «мы должны ценить каждого представителя буржуазной культуры, буржуазной науки, буржуазной техники. Без них мы не сможем построить коммунизм». Но в то же время показывал пример подозрительного и настороженного отношения. В постленинскую эру специалист, особенно в области техники, осыпался всевозможными почестями и наградами, так что привилегии, предоставленные специалисту в 1921—1922 годах, кажутся теперь весьма и весьма скромными. Специалист никогда не внушал доверия. Инженер, врач, ученый мог в один момент из баловня судьбы превратиться в «саботажника». Период первой пятилетки, с 1928-го по 1933 год, стал свидетелем чудовищных историй, связанных с саботажем инженерно-технических работников в сфере производства и распределения продовольствия. Знаменитые процессы, в 1928-м и 1930 годах, были попыткой отвлечь внимание от беспрецедентной по своей жестокости, насильственной коллективизации. Известным ученым и инженерам предъявлялись абсурдные обвинения, и они признавались в шпионаже в пользу Германии, Франции и Англии, в создании «промпартии» в целях свержения Советского государства. Очередной поворот колеса, и сталинский чиновник заявил: «Мы не привыкли ценить человека. Людей снимали с ответственных постов в промышленности и с руководящих государственных должностей, арестовывая и вынося приговоры без видимых на то оснований. В результате государство понесло невосполнимые потери».[427]
«Шпионы» и «саботажники», оставшиеся в живых, были выпущены на свободу, восстановлены в прежних должностях, в отдельных случаях их награждали и повышали в должностях. Партия гордилась способностью признавать собственные ошибки, восхищалась собственным великодушием и ожидала от потрясенных жертв и всего мира благодарности за свои деяния. Впоследствии все это будет отнесено к периоду сталинского культа личности. Но чтобы проследить истоки сталинизма, необходимо вернуться к истории Борисова, в те времена, когда инженер Борисов стараниями Ленина из так называемого «классового врага» превратился в ценного специалиста. А если государство уже не будет так отчаянно нуждаться в Борисовых, надо будет по-прежнему не обращать внимания на их классовую принадлежность? Нет, тогда это уже будет мелкобуржуазной, мещанской сентиментальностью, недостойной настоящего революционера.
Ленин всегда боролся с сентиментальностью, касалось ли это личных или общечеловеческих отношений. Он приходил в волнение, слушая музыку; она делала его чувствительным, неспособным на решительные поступки, что не соответствовало образу революционного героя. Из-за боязни показаться мягким и сентиментальным, он был безжалостен по отношению к старым друзьям, которые сбились с истинного пути. После Октябрьской революции Плеханов, уже очень больной, подвергался всяческим унижениям. Как-то в его дом ворвалась группа моряков, которые чуть не линчевали основателя русского марксизма. В конце концов он уехал с женой в Финляндию, где умер в мае 1918 года забытый всеми. Умирающий ветеран не представлял никакого интереса для партии, создателем которой он являлся. А ведь Ленин всегда считал его своим учителем. Уже в более поздний период в Советской России именем Плеханова были названы улицы и институты. Мартов (Ленин утверждал, что «любит» его) проявил невероятную преданность большевикам в период Гражданской войны. Даже Троцкий не скупился на похвалы, говоря о позиции Мартова во время русско-польской войны. Однако Ленин неизменно награждал старого друга оскорбительными эпитетами: «кретин», «милюковский лакей» и тому подобными. Никакая старая дружба не принимались в расчет, если речь шла о неподчинении. Ленин не относился к мстительным людям, но боялся приучить сторонников к терпимости. Большевики победили, потому что были твердокаменными, потому что преодолели присущую русским мягкость и беспечность. Но и теперь партия не должна расслабляться; они захватили власть, но пока они лишь крошечная часть в гуще русского народа. Как они смогут сохранить власть, если Мартовы, Плехановы и прочие опять внесут в их ряды сомнения и сантименты и превратят партию в вавилонское столпотворение?
Создатель новой России едва ли мог испытывать ностальгию по старым временам. Однако, внимательно изучая его статьи и корреспонденцию, можно заметить, что иногда его высказывания подозрительно напоминают приступы раскаяния и сожаления по добрым старым временам. Он весьма иронично комментирует Бунина. Великий писатель, находясь в изгнании, неоднократно повторяет: «Что они сделали с нашей Россией?» Однако, как всякий культурный человек, он не может не чувствовать определенную привлекательность старого мира. Во время последней болезни Владимир Ильич запоем читал сухановские «Записки о революции». И опять, несмотря на уничтожающую критику, книга вызывала у него острый интерес. Она возвращала его в лихорадочную атмосферу предоктябрьских дней, наполненных бесконечными дискуссиями, воззваниями и тому подобным. Обреченный мир, отброшенный на свалку истории, по прошествии времени казался удивительно притягательным. Да и кто после долгого, тесного общения со Сталиным и Дзержинским не вспомнил бы с ностальгической грустью Мартова и Потресова?
Конец Гражданской войны, нэп… Старый революционер постепенно погружается в решение текущих задач, связанных с управлением огромной страной, борется с антипартийными группировками, то и дело возникающими в партии, решает споры между своими влиятельными заместителями. Ему все реже удается заняться любимым делом, журналистикой. Во время Гражданской войны Ленину иногда удавалось черкнуть несколько строк для «Правды». Тон статей вызывал воспоминания о тех днях, когда перо было его единственным оружием и когда еще не было «непревзойденной ВЧК» и трехмиллионной Красной армии, способных подавить сопротивление противников. В ноябре 1918 года профессор Питирим Сорокин заявил о своем намерении уйти из политики, выйти из партии (эсеров) и посвятить себя научной деятельности. Главе государства едва ли стоило обращать на это внимание. Но для Ленина это была возможность вернуться в старое, доброе время: идеологический противник признается в своих ошибках и складывает оружие! Браво, профессор, пишет Ленин, «ценное признание Питирима Сорокина». Какой замечательный пример для интеллигенции: прекратить болтать о политике, о принципах и вернуться в лаборатории и библиотеки. Год или два Ленин пристально следил за Сорокиным. Чем он занят? Пишет о единстве и других проблемах, относящихся к сфере компетенции партии? В результате выдающийся ученый, бывший член Учредительного собрания, был вынужден уехать в Соединенные Штаты, где его теории вызывали раздражение или приводили в восторг только его академических коллег.
