Узнаете Петербург? М. б. на этом мосту — в детстве — стояли? Вчера, бродя по своему огромному замковому чердаку, вдруг вижу: какие-то снимки. Наклоняюсь; Тунское озеро[1830] — и двое юношей. И подпись: фотография С. Штейгера. Это — Ваш отец?[1831] Даже не знаю Вашего отчества.
Храни Вас Бог! Выздоравливайте, милый!
МЦ.
14-го августа 1936 г., пятница.
Chateau d'Arcine,
St. Pierre-de-Rumilly (Haute Savoie).
— Это моя самая любимая открытка — из всех присланных — п. ч. она самая бедная. Эти открытки, кстати, все краденые — их было очень много, и я скромно выкрала лучшие — Вы как раз тогда мне написали, что по зимам жили в П<етербур>ге. Теперь мой улов кончен и буду посылать Вам здешние виды: замка и природы, но лучшего (внутреннего) замка, увы — нет. Я из всего него больше всего люблю кухню — решетчатую, сводчатую — и чердак: самое жаркое (день и ночь кипят котлы) и самое холодное: день и ночь шум деревьев и каких-то верхних потоков а, м. б. — шум времен. Я здесь живу совсем без людей — хотя их сорок человек — с одними Вами. Отсюда часто ездят в Женеву, т. е. в Швейцарию, и это немножко растравительно, но я не завистлива и знаю, что в конечном счете блага распределены правильно: у меня такая сила мечты, с которой не сравнится ни один автомобиль. Мне только — просто — жалко, что я сейчас не могу быть с Вами, п. ч. Вам наверно скучно и долго лежать. Не прошу: пишите — п. ч. наверно сами напишете, когда сможете. Не утомляет ли Вас мелкость моего почерка:
мне всегда так много нужно Вам сказать.
Храни Вас Бог!
МЦ
<Приписки на полях:>
Кончаю перевод пушкинских Бесов. — Увлекательно. Замечаю, что пишу Вам как здоровому, — но это не эгоизм, а ужас перед физической болью, которой не могу помочь. Я о ней просто стараюсь не думать, п. ч. иначе — отчаяние.
Наверху над замком совсем одна в брошенной мельнице живет гадалка. Соблазнительно. Но — страшно. И немножко — как-то — недостойно. И наверное не пойду. Если она — гадалка — она ко мне должна придти.
Я Вам обещала спокойные письма и, видите — слово держу.
15-го августа 1936 г., суббота.
Château d'Arcine. St. Pierre-de-Rumilly (Haute Savoie).
Милый друг, мне кажется — Вы не писали уже целую вечность, а на самом деле — только три дня. Но я сейчас немножко беспокоюсь, — беспокоилась бы и множко — если бы дала себе волю. Если бы я была уверена, что Вы не пишете для здоровья, а не от нездоровья… Теперь о другом (хотя о том же самом): м. б. Вам неловко — ведь это папа приносит Вам письма — ежедневно получать письмо тем же почерком и с тем же штемпелем: ежедневно всё то же письмо. Может создаться — у такого, как Вы, как мы — положение — etwas peinlich.[1832] Непременно ответьте, ибо, м. б., лежать Вам придется еще долго, а я обещала писать Вам каждый день — и теперь боюсь остановиться, ибо — как сказал однажды Гёте одной девушке: Fahre fort mir zu schreiben und rechne mir die Bitte nicht zu hoch andenn Gewohnheit ist ein gar zu liebes Ding[1833] — так, м. б., у Вас уже — Gewohnheit, и — что важнее всех обещаний другому — я сама себе обещала никогда — ни в чем — ничем не огорчать Вас и не смущать.
Словом, решайте сами и знайте, что я всегда все пойму. Не спрашиваю о здоровье, п. ч. это было бы просить писать. Не спрашиваю, но — конечно — думаю. Помните, я Вам вчера писала о Женеве, а нынче с утра меня в Женеву — звали — на целый день — и даром. И я не поехала, п. ч. не знала, чтó с Вами, и никакой радости, даже щемящей — от одной страны, одной земли — бы не вышло. А вчера вечером, когда хозяйка горного кафе, произнесла слово: Берн: — «J'ai vu cela à Zürich, et dans la cave de Berne». «Car elle est immense — la cave de Berne»[1834] — я сразу обернула голову, точно меня позвали.
Я послала Вам отсюда: небольшое письмо (на которое Вы отозвались), 4 открытки — петербургские[1835] — и книжечку. Одну из открыток (конную) и книжку — с оказией из Женевы. Большое письмо лежит и, от времени до времени, — прирастает, но читать его — как и писать — работа, а м. б. и тревога, поэтому — пускай вылеживается — как Вы.
Если неудобно, чтобы я писала ежедневно — напишите непременно: хотя бы два слова.
Вчера лазила на высокую, высокую гору, собирала орехи и цикламены. Ваши орехи я съела (Вам сейчас все равно нельзя), а Ваши цикламены стоят у меня в стакане.
МЦ
17-го августа, понедельник
Пишу из соседнего городка — бывшей столицы Савойи — Бонневилл’я.
От вас много дней ни слова, очень беспокоюсь о здоровье, если можете — известите.
Буду ждать и — пока — не пишу.
МЦ
Ничего о Вас не знаю с 11-го.
Из непрерывности внутреннего письма
(день за днем, дойдем и до 12-го).
Еще в Moret, значит до Вашего Берна:[1836]
— Почему Ваши письма настолько лучше Ваших стихов? Почему в письмах Вы богатый (сильный), а в стихах — бедный. Точно Вы нарочно изгоняете из своих стихов всего себя, все свое своеобразие — хотя бы своей беды, чтобы дать вообще-беду, общую беду: бедность. Почему Вы изгоняете все богатство своей беды и даете беду — бедную, вызывающую жалость, а не — зависть. (Не думайте, что меня обольщает на-меня-направленность Ваших писем — это во мне никогда ничего не предрешало — и — все стихи всё равно на меня направлены.) — Вам в стихах еще надо дорасти до себя-живого, который и старше и глубже и ярче и жарче того. Вы (живой) из близнецов: Кастора и Поллукса — тóт близнец, которому отец — Зевес.[1837]
_______
Мой зáмок, 8-го августа 1936 г.
— Не удивляйтесь гигантскости моего шага к Вам: у меня нет другого.
_______
Вы тоже человек одной ночи — одного взгляда — и целой жизни тоски — Sehnsucht — оборота нá. (Потом этих взглядов становится много, но каждый — нож.)
Вы тоже сразу хотите не-жить, чтобы не было ни потом, ни дальше. (Продолжения не будет.)
Сколько бы мы раз уже умирали, если бы боги нас слушались!
_______
Ваша младенческая привязанность к Тёте,[1838] то есть: чистая страсть тоски — лейтмотив всей Вашей жизни. Другого не будет, ибо с душой ничего другого не бывает, ничего кроме нее самой, которая есть: чистая страсть тоски. Душа (когда она есть: ее нет — никогда) рождается готовая, не рождается — продолжается — со всем грузом бессознательной и бесполезной памяти. Бессознательной — так руки сразу узнают клавиши, плечи — волны. — Бесполезной — все ошибки зáново, как будто бы никогда не расшибался — и это уже можно проследить в короткой нашей, в короткой Вашей жизни: от чего Вы в жизни излечились, чему — научились? Ни от чего. Ничему. И вся я к Вам этому — живой пример.
В который раз? И разве я не знаю, что все кончается, и разве я верю, что (это во мне к Вам) когда-нибудь кончится, когда-нибудь меня отпустит, что я от Вас — опустею: стану опять пустым — и холодным — и свободным домом: domaine’oм?[1839]
Ведь стоило Вам только подать мне знак — так ивы на краю дороги подавали мне в летящее окно — знак — как я на этот ивовый знак — вся ринулась, ринулась, кинулась, зная всё и не веря — ничему.
______-
В жизни с этим делать нечего, и Вы это знаете. Давайте вместе не-жить: действенно, воинствующе, победоносно.
_______
Мой перстень был: сплошь ровный серебряный широкий с серединной лилией — по бокам по кресту — вокруг (всего пальца) розы. И он никогда уже не станет моим.
_______
9-го августа 1936 г., понедельник.
Если бы можно было запустить руку в душу — как в море — Vous retireriez Votre main pleine de Vous.[1840]
He удивляйтесь. Если распределить всё это по годам нашего знакомства (с Вашего рождения или даже с того часа, когда Вы впервые подошли ко мне на одном из моих чтений) — вышло бы вполне нормально, а сейчас Вы всё это получаете сразу — только не пугайтесь и не подломитесь и не усумнитесь.
_______
Сколько сказок бы я Вам рассказала, если бы мы были вместе! Сколько — Märchen meines Lebens![1841]
Над пылающим лицом:
Тем, с глазами пьющими,
Сколько песен шепотком
Спето, петель — спущено![1842]
(Это о Царице с ее раненым: «Мой раненый» — помните?).
Нам с Вами эти дни (с получения мною Вашего первого письма, а может быть — и с его написания) нужно было бы жить вместе, не расставаясь — с утра до вечера и с вечера до утра — ведь все равно, как эти пространства между — называются!
