По окончании кровавой экзекуции, приходили полюбоваться на дело рук своих палачей „главари“— Яковлев и Сорочинский. Отдавали приказания выбросить как падаль, замученных насмерть, а оставшихся в живых „сволочей“, как они выражались, оставить в темной до утра. Но не дождались утра — все они умерли в эту кровавую ночь ужасной смертью».
Если так зверски расправлялись с беспартийными виновными в том только, что они кому-то однофамильцы, то можно себе представить, какие дьявольские пытки должны были испытывать коммунисты, а особенно руководитель большевистской организации и председатель Исполнительного Комитета Иван Пастухов. Попав в руки белых, он долгое время сидел в одиночной арестного помещения по 7 улице. Потом его перевели в помещение быв. фабрики Березина и там замучили[13]). Есть сведения, что его пытали, стараясь узнать от него где находятся 11 миллионов рублей, взятых им из казначейства при отступлении из Ижевска. Хотя белогвардейцы и старались скрыть от рабочих о ночных расправах, сведения о них в массы проникали и среди них росло недовольство зверским режимом. Была даже попытка призвать всех рабочих к открытому протесту против пьяного разгула палачей. Эта попытка была сделана беспартийным слесарем, рабочим механической мастерской — Павлом, пытавшимся распространить воззвание к рабочим. Но он был выдан машинистом Григорием Ивановичем Алексеевым[14]) и поплатился своею жизнью.
Между тем положение на белогвардейском фронте с каждым днем ухудшалось. В сентябре Красной армией была взята Казань. Железная дивизия под командой Азина теснила белых все ближе и ближе к Ижевску. Грохот орудий для жителей Ижевска стал обычным явлением. Все взрослые рабочие были сняты с работ и отправлены на фронт. На заводе оставались почти только старики и женщины. Белогвардейская печать в целях агитации распространяла всевозможную ложь о мнимых успехах «народной армии». В тех же целях устраивались различные инсценировки. Например, когда гор. Казань была уже в руках красных, ижевские белогвардейцы устроили на вокзале встречу «делегации от города Казани», якобы приехавшей в Ижевск для связи. Или одно время местная газета писала, о будто бы прибывшем в Ижевск значительном отряде казаков для подкрепления фронта. Вскоре по улицам города стали разъезжать для показа белогвардейцы, переодетые в казацкую форму. На самом же деле никаких казаков в Ижевск не приезжало. Много трубили о скором прибытии вооруженной помощи со стороны Японии. Но так и не пришлось увидеть ижевцам обещанных японцев. Даже в день отступления, белыми по заборам была расклеена оперативная сводка, извещающая о крупных победах «народной армии», о занятии сибирскими войсками гор. Перми и скором прибытии подкрепления. Но это конечно не могло изменить положения. Красная армия успешно вела наступление. В день первой годовщины Октябрьской революции фронт приблизился к городу настолько, что ясно был слышен треск пулеметов.
Началось паническое бегство белогвардейцев. Местная буржуазия, побросав свое имущество, бежала целыми семьями. Бежала и интеллигенция, в страхе перед «зверствами большевиков», о которых так много распространялось всевозможных легенд.
Часов в 6 вечера батарея Красной армии уже била по городу, вслед убегающим белогвардейцам. Часов в 8 вечера все стихло. Улицы опустели. Город, похожий до этого на военный лагерь, теперь притих и в темной осенней ночи казался мертвым. Заречную часть города заняли отряды железной дивизии т. Азина. Нагорная же часть еще оставалась нейтральной. И в этой нейтральной части, в стенах белогвардейских тюрем, сотни коммунистов и беспартийных рабочих переживали последнюю самую кошмарную ночь.
Еще днем (7 ноября), когда белогвардейский штаб почувствовал неизбежность отступления, во всех арестных помещениях арестованным был прочитан приказ. Предлагалось сидеть по камерам спокойно, не допускать никаких не разрешенных действий и молиться богу! (ВС), чтобы он не допустил прихода красных в Ижевск. Дальше в этом приказе говорилось, что если красные приблизятся к Ижевску на расстоянии 3-х верст, то они — белогвардейцы, забросают арестованных гранатами.
После этого приказа, среди арестованных создалось мнение, что предстоящая ночь, будет последней ночью их пребывания в застенках. В эту ночь должно решиться или все они будут свободны или белогвардейцы их всех расстреляют или приколят штыками. Такое настроение среди арестованных подкреплялось еще тем, что под вечер 7 ноября к арестным помещениям часто стали подъезжать белогвардейские вестовые. Караул держал себя необычно. Видно было, что белогвардейцы к чему то готовятся. И действительно, белые готовились перед отступлением покончить со всеми арестованными. Осуществлять этот зверский план начали они с арестного помещения при военном отделе. Здесь в 4-х «одиночных» камерах сидели более чем по 10 человек и в общей камере более 300 человек. Белогвардейские палачи, явившись сюда, вывели на двор 7 человек и прикололи их штыками. Вторую партию вывести для казни им не удалось, — палачи встретили сопротивление. Товарищ Клячин, сидевший в «одиночной» камере вместе с другими товарищами, в своих воспоминаниях, пишет следующее: «Мы только что пообедали, как раздался тревожный гудок. Нас это обрадовало. Послышались разрывы снарядов около военного отдела. Вскоре в коридоре раздались револьверные выстрелы. Мы решили, что нас начнут расстреливать, и стали готовиться вступить в открытую борьбу. Накануне была выдана соль. Я набрал этой соли в карман. Потом у нас оказалось одно полено и одна бутылка из-под молока. Вот с этим „оружием“ мы приготовились к бою. Выстрелы были слышны уже в соседней камере. Всего у нас было 4 камеры. В 3-х камерах в дверях были прорезаны окна, для наблюдения за арестованными, а дверь нашей камеры была глухая. Поэтому, чтобы нас расстрелять белогвардейцам нужно было открыть дверь нашей камеры. Учтя это, мы встали по сторонам двери и уговорились, кому что делать, когда ее откроют. Я должен был бросить в глаза входящему соли. Тов. Петров сел на пол у двери, чтобы поймать его за ноги и свалить на пол. Остальным брать на „ypa“ и отбирать оружие.
Шаги у нашей двери. Вот уже поднимается доска, которой была приперта дверь и которая другим концом упиралась в противоположную стену. Все стихло. Только слышен был храп и стоны раненых в соседней камере. Дверь открывается. Перед нами палач—„косой“. Я бросил ему в глаза соли. Он выстрелил в меня. Но тов. Петров хватает его за ноги и валит на пол. Остальные товарищи рвутся к двери с криком „ура“. Выбегаем в коридор. Началась схватка. Мне откуда то попала в руки шашка и я стал рубить палачей. Получив удар по голове прикладом, я упал, но скоро пришел в чувство и увидел винтовку. Я с радостью схватил ее и спрятался за косяк двери. Остальные товарищи тоже оказались вооруженными кто чем. В это время в коридор вбегает комендант с бомбой и револьвером в руках. Я выстрелил в него. Он упал, как подкошенный на пол. Потом вбегает палач Бекенеев. Я и в него выстрелил, но промахнулся. После этого в коридор никто не забегал. Мы решили, во чтобы то ни стало, пробраться в общую камеру к нашим товарищам. У входа в нее стоял караул, но сопротивления он нам никакого не оказал. В камеру мы вбежали с криком: товарищи спасайтесь, нас расстреливают! Арестованные, с криками „ура“, стали бить стекла и ломать решетки в окнах камеры. По нас раздался залп. Потом все стихло. Одного арестованного т. Антонова Василия ранили в шею. Мы стали обсуждать вопрос о побеге. Время было уже позднее. Товарищи решили сделать вылазку. Я был ранен и бежать не мог. Начал искать убежище. Один товарищ сказал мне, что можно поднять доску и залезть под пол. Я так и сделал. Через некоторое время слышу голос: „где арестованные, которые прибежали сюда?“ Им отвечают, что они убежали. Но палачи этим ответом по видимому не удовлетворились и долго ходили искали меня и товарищей. Потом все успокоилось Скоро я почувствовал боль в руке и сильный холод, потому что лежал почти в воде. Пополз искать сухое место, но не нашел. Так лежал до утра. К утру слышу шум и стук. Скоро опять стало тихо. Полежав еще час, я сделал разведку. Долго пришлось лазить под полом. Наконец головой удалось поднять доску. В камере никого из товарищей не было. Остались только их вещи. Хотел вылезть, но побоялся, что могу попасть на караул и меня приколят. Снова спрятал голову. Но, услышав, что кто то идет, я опять выглянул. Вижу женщину (это оказалась жена Антонова, раненого в эту ночь). Спросил ее, где товарищи. Она сказала, что они ушли и уже около собора на Базарной улице. Я от радости выскочил в окно… Иду… Встречаю освобожденных товарищей. Пошли вместе на Казанский вокзал, для получения обмундирования и оружия. Но рана, полученная мною, давала себя чувствовать. Скоро идти дальше я оказался не в состоянии и меня отправили на квартиру».
