мыслями о предстоящей казни, Бир удивленно смотрит на телохранителя и, наконец, поняв, что волнует того, заливается смехом:
— Ха-ха-ха! Ой же дурень ты, голубе! Ну скажи, на який ляд мени пограничник? Побачишь, що я зроблю з ним, когда вин зломается…
Теперь гогочет и красногубый, поняв, наконец, что задумал Бир. Красногубый рад. Он уже простил вожаку все ошибки. Хорошо, что они не разошлись в главном…
— А ты що думал? Я его сотником поставлю? — острит Бир. Он тоже доволен. Лед между ними сломан. Сегодня, мечтает главарь, будет восстановлен его, Бира, авторитет. — Давай тащи его сюда, — приказывает он красногубому.
Пленного в бессознательном состоянии волокут на большую поляну, где, картинно рисуясь, стоит вожак.
— Що з ним? — небрежно роняет главарь, машинально дотронувшись до заклеенной пластырем щеки.
— Прикидывается, — цедит сквозь зубы красногубый, — треба водичкой облить, нехай заодно напьется…
Но Бир не торопится. У него промелькнула мысль: это даже к лучшему, что пограничник пока ничего не видит. Тем больше будет испуг, когда солдат придет в себя и все поймет.
— То хорошо, — ухмыляется Бир. — А ну, хлопцы, нагните те березки, — он показывает на два облюбованных им высоких дерева.
Бандеровцы достают веревки и, сделав на концах их петли, бросают вверх, стремясь заарканить верхушки.
— Ну, хлопцы, покажите мени, кто з вас ловчее? — подбадривает Бир.
Наконец одному из бандеровцев удается накинуть петлю, и полсотни «лбов» нагибают верхушку дерева. Вторая береза покоряется так же неохотно, как и первая.
— Добре! — хвалит главарь, и по его команде пятеро дюжих бандеровцев, в их числе красногубый с долговязым, подтащив пленного, привязывают ноги пограничника порознь к нагнутым верхушкам деревьев. Только теперь, лично убедившись, что солдату не вырваться, Бир приказывает принести воды.
Услужливые руки тащат ведра.
— Лей! — командует главарь, и ледяная вода обдает пограничника.
Шныриков вздрагивает, чихает и медленно открывает глаза. Первое, что он видит, — лицо «кабана» с пластырем, закрывающим половину щеки. «Промазал…» — сокрушается Николай.
Вокруг толпа бандеровцев. Их много. Очень много. Большинство их Шныриков видит в первый раз. Ближе других, рядом с Биром, стоят красногубый и рябой.
«Что они снова придумали? — Николай не замечает, что его наги привязаны к двум нагнутым деревьям. — Зачем собрали всех на поляне?»
Триста пар глаз внимательно следят за каждым движением пленного пограничника.
Наигранно улыбаясь, Бир делает шаг вперед.
— Ты понял, голубе, что тебя ждет? — Главарь небрежно показывает на березы, верхушки которых с трудом удерживают его люди. — То твои кони, — острит «кабан», — сейчас ты полетишь на них.
Шныриков видит согнутые стволы деревьев. Они действительно дрожат, словно дикие кони, каждый миг готовые стремглав сорваться в галоп.
Толпа затихает. Глаза Николая встречаются с остекленевшими глазами долговязого, дико выпученными — красногубого.
«Они ожидают зрелища. Хотят увидеть мое унижение», — понимает Шныриков и, чтобы не видеть их, устало закрывает глаза.
Бир багровеет: опять что-то не так, пленный не дрожит, не молит о пощаде. Не может быть, чтобы его не проняло! «Зеленая шапка» не понял еще, что его ждет!» — осеняет догадка.
— А ну, хлопцы, — командует Бир, — покажите ему, яки его ожидают кони!
Дюжие руки поднимают пограничника.
— Гляди! — срывается с места красногубый.
Только сейчас Николай увидел свои ноги, привязанные к верхушкам нагнутых деревьев, сведенных, словно две гигантские пружины. Только теперь до него дошел страшный замысел «кабана».
— Что? Понял, голубе? — ликует Бир, угадав состояние пленного. — Другой бы с тобой не возился. Видишь, хлопцы ждуть, а время у нас в обрез. Но я добрый! Гляди, голубе, ты еще можешь купить себе жизнь, понимаешь, жизнь? — нарочито громко, чтобы все услышали, говорит «кабан». — Даю три минуты. Решай.
Толпа замерла.
Николай видит сотни горящих глаз на заросших щетиной лицах. «Волчья стая!»
А вокруг тишина. И нет товарищей. Шныриков знает: они придут, обязательно, скоро, только его уже не спасут…
Красногубый жадно следит за выражением лица пограничника. Он видит, как в глазах обреченного вдруг промелькнула радость. Да, радость! Красногубому стало не по себе. Проклятый чекист! Почему он не молит о пощаде? Красногубому страшно. Страх заглушает возбуждение, вызванное выдумкой вожака. Бандеровец чувствует: происходит что-то не то! Он не хочет признаться даже себе, что он и сейчас боятся привязанного к дереву пленного. Ох, с какой радостью он полоснул бы из автомата в это лицо и в глаза. Его удерживает только страх перед Биром. Но стоять и ждать — выше его сил. Проклятый пограничник поселил в его душе сомнение. Откуда это упорство? Красногубому хочется крикнуть: «Трусы! Вы испугались пленного москаля, который не может стоять на ногах без посторонней помощи!» Но он и сам боится его. Да, боятся. И с трудом удерживается, чтобы не стрелять…
Красногубый не ошибся. Радость, мелькнувшую в глазах Николая, вызвало воспоминание о родной деревне. Ему ярко, зримо представился на миг берег неширокой речки, дерево у самой воды, по которому он любил взбираться повыше, чтобы оттуда прыгнуть в реку.
Вот он стоит на ветке этого дерева, собираясь сигануть в воду. А внизу, не сводя с него круглых, испуганных глаз, застыла сестренка Маша. Глупенькая, она боится: брат вот-вот упадет… Николай улыбнулся девочке окровавленным ртом. Этого красногубый не смог выдержать.
— Кончай его! — взревел бандеровец, дико вытаращив глаза.
Толпа заволновалась. Побледневший Бир зло отмахнулся.
— Три минуты прошли, — внезапно охрипшим голосом объявил главарь. — Говори, согласен?
Николай молчит…
— Зломался, — шепнул Бир красногубому и, обведя торжествующим взглядом толпу, громко сказал, обращаясь к пограничнику:
— Говори, кто нас предал?
Шныриков слышит голос «кабана», доносящийся откуда-то издалека. Николай видит небо. Весеннее, голубое небо, очистившееся от туч. Видит прозрачные белые облака, ласково обнявшие вершины гор. Где-то там, далеко-далеко, скала. Там рос горный цветок-бессмертник, так удивительно похожий на белую звезду.
— Эдельвейс… — шепчут губы.
— Что? — не понял «кабан».
— Хвамилия, кажись, — осклабился долговязый.
— Человек остается человеком! — приосанившись, торжествующе изрек Бир. — Повтори! — приказал он.
Пограничник едва слышно прошептал еще одно слово.
— Сил нету, — подсказал долговязый.
— Сам бачу, дурень, — обрывает его вожак и нагибается, чтобы разобрать, что говорит пограничник.
Но в тот же миг голова Бира мотнулась назад. И все, кто стоял вокруг, увидели перекошенное злобой лицо главаря, оплеванное кровью.
— Кончай его! — истерично взвыл красногубый.
— Кончай! — заревел вслед за ним Бир, но потрясенные бандеровцы будто окаменели.
— Кончай! — снова взревел вожак.
Николай успел еще раз взглянуть на горы, и деревья выпрямились…
* * *
Недолго рыскала по Черному лесу стая Бира.
Сергей услышал от пойманных оуновцев, что Шныриков был в плену. Но о том, что с ним произошло, они не знали или не
