Конференция закончилась 29 апреля. В тот же день состоялся первый пленум ЦК для утверждения решений конференции. Пленум утвердил их с одной лишь поправкой: Угланов был выведен из состава Секретариата ЦК, а Бауман, заведующий деревенским отделом МК, был назначен на его место. Кубяк через «болото» перешел на сторону Сталина. Секретариат ЦК теперь стал чисто сталинским.
Дни Бухарина в Политбюро были сочтены. Сверхосторожный в таких делах Сталин, однако, не спешил. Прошло семь месяцев после апрельского пленума и четыре месяца после исключения Бухарина из Коминтерна, пока Сталин решился на созыв очередного пленума ЦК. Наконец, в ноябре 1929 года был созван новый пленум ЦК. Пленум обсудил два основных вопроса:
О коллективизации сельского хозяйства.
О группе Бухарина.
По первому вопросу было принято решение о форсировании коллективизации и об усилении «наступления на кулачество». Замечу тут же, что еще не было никакой речи о «сплошной коллективизации» и «ликвидации кулачества как класса» на ее основе. Постановление по второму вопросу, опубликованное впервые только в 1933 г., гласило: «Заслушав заявление тт. Бухарина, Рыкова и Томского от 12 ноября 1929 г., пленум ЦК ВКП(б) устанавливает следующие факты:
Авторы заявления, бросая обвинения апрельскому пленуму ЦК и ЦКК, что он будто бы поставил их в "неравное положение", добиваются тем самым от партии "права" противопоставлять себя Политбюро, как равная сторона, свободно договариваться с партией, то есть добиваются легализации фракционной группировки правых уклонистов, лидерами которых они являются.
Товарищи Бухарин, Рыков и Томский, вынужденные теперь – после позорного провала всех своих предсказаний – признать бесспорные успехи партии и лицемерно декларирующие в своем заявлении о "снятии разногласий", в то же время отказываются признать ошибочность своих взглядов, изложенных в их платформе от 30 января и 9 февраля 1929 г. и осужденных апрельским пленумом ЦК и ЦКК, как несовместимые с генеральной "линией партии".
Бросая демагогические обвинения партии в невыполнении плана в области зарплаты и сельского хозяйства и утверждая, что чрезвычайные меры "толкнули" середнячество в сторону кулака, лидеры правых уклонистов (тт. Бухарин, Рыков и Томский) подготовляют тем самым новую атаку на партию и ее ЦК.
4. Заявление тт. Бухарина, Рыкова и Томского в корне расходится с постановлением X пленума ИККИ, осудившего взгляды т. Бухарина, как оппортунистические, и удалившего его из состава президиума ИККИ.
Исходя из этих фактов, пленум ЦК вынужден квалифицировать новый документ тт. Бухарина, Рыкова и Томского от 12 ноября как документ фракционный, как фракционный маневр политических банкротов…
Отвергая ввиду этого заявление тт. Бухарина, Рыкова и Томского, как документ, враждебный партии, и исходя из постановлений X пленума Исполкома Коминтерна о т. Бухарине, пленум ЦК постановляет:
Тов. Бухарина, как застрельщика и руководителя правых уклонистов, вывести из состава Политбюро;
Предупредить тт. Рыкова и Томского, а также Угарова, что в случае малейшей попытки с их стороны продолжать борьбу против линии и решений Исполкома и ЦК ВКП(б), партия не замедлит применить к ним соответствующие организационные меры» («ВКП(б) в резолюциях…», Москва, Партиздат, 1933, стр. 611-612).
Резолюция эта была выработана самим Сталиным, но оглашена Молотовым от имени «комиссии» по делу Бухарина (Сталин, Соч., т. 12, стр. 389).
Кроме того, что сказано в этой резолюции пленума ЦК, в партийной литературе или оппозиционных публикациях, не сохранилось никаких следов и об этом последнем совместном заявлении Бухарина, Рыкова и Томского от 12 ноября 1929 года. Однако даже беглый анализ этой резолюции пленума дает возможность установить следующие два важнейших факта:
Правые продолжали стоять на точке зрения своего заявления от 30 января и «платформы» от 9 февраля 1929 г.
Правые требовали «равноправия сторон» (сталинцев и бухаринцев).
Что же касается указания резолюции на то, что правые, говоря о «снятии» некоторых разногласий, задумали тактический маневр, то тут правда, вероятно, была на стороне Сталина.
Правые учитывали опыт с «левыми», который они проводили вместе со Сталиным. Ведь это правые – Бухарин, Рыков и Томский – по инициативе Сталина, не дали лидерам объединенной оппозиции Троцкому и Зиновьеву обратиться к XV съезду партии, исключив их из партии за какой-нибудь месяц до открытия съезда (декабрь 1927 года). Остальных во главе с Каменевым исключил из партии сам съезд, хотя бы потому, что их лидеры уже числились «во врагах партии». Эту же, вполне оправдавшую себя, процедуру Сталин-Молотов-Каганович хотели применить сейчас к самим правым. Правые же не хотели дать для этого внешнего повода. Поэтому, не. отказываясь от своих программных взглядов, они маневрировали тактически. К этому их обязывали и серьезнейшие разногласия, существовавшие в низовой массе правых по поводу тактики.
Маневр этот, однако, не удался. Бухарина вывели из Политбюро. Рыков, Томский и Угаров письменно, а другие устно были предупреждены. То, что Сталин-Молотов-Каганович все еще не осмеливались, имея очевидную возможность, вывести из Политбюро заодно и Рыкова с Томским, показывало их неуверенность в конечной победе. Еще более скандальным, а в истории большевизма и просто неслыханным, был другой факт: Сталин-Молотов-Каганович скрывали не только от страны, но и от собственной партии платформу правой оппозиции. И в этом, с точки зрения их собственных интересов, сталинцы были правы. Если бы, по примеру бывших оппозиций в ВКП(б) – при Ленине и после него («левая оппозиция», «новая оппозиция»), – сталинцы допустили до огласки платформу правых, то вся страна убедилась бы в том, что:
Правые против проведения грабительской индустриализации за счет жизненного стандарта рабочего класса.
Правые против осуществления крепостнической коллективизации для «военно-феодальной эксплуатации крестьянства».
Правые против участия в международных авантюрах за счет жизненных интересов народов России.
Программа Троцкого, независимо от субъективных намерений ее автора, выглядела как программа, противоположная бухаринской, и ее сталинцы охотно допустили и до печати, и даже до свободного обсуждения на партийных собраниях. Троцкий жил вчерашним днем революции и в глубине своей души был антинэпманом, а Россия, став нэповской, собиралась совершить еще один шаг – сделаться капиталистической. Тут на пути встал Троцкий. Здесь-то и произошел разрыв Троцкого не со Сталиным, а со страной. Поэтому точно так же, как Ленин нэпом убил внутреннюю контрреволюцию, Сталин от имени того же нэпа похоронил Троцкого, опубликовав его собственную платформу к сведению всей страны. Поступить так с платформой людей, которые на своих знаменах написали магический лозунг духа нэповской России – «обогащайтесь!», сталинцы не могли. Вот почему они не осмеливались опубликовать бухаринскую программу. Зато вся печать страны кричала: бухаринцы хотят восстановить в России старый царский строй капиталистов и помещиков! В это же время члены Политбюро Бухарин, Рыков и Томский, читавшие эту печать, как и вся страна, хранили абсолютное «молчание», а «молчание», как говорят, есть знак согласия. Они молчат – значит они и всерьез «реставраторы», – так мог рассуждать простой народ. Откуда было ему знать, что уста правых искусственно закрыты.
Если в программе бухаринцы пользовались преимуществом правильно понятого духа нэповской России, то в тактике, если ее понимать не только как искусство пассивного маневрирования, но и как оружие внезапных диверсий и решительных действий на повороте истории, бухаринцы уступали троцкистам. Троцкий и троцкисты были решительные, жертвенные и мужественные люди, не боявшиеся апеллировать и к улице (демонстрации 7 ноября 1927 г.), но их «апелляция» не была «созвучна эпохе», и поэтому они проиграли. Бухаринцы находились в «контакте с эпохой», но они не меньше, чем Сталин, боялись того же народа, к которому надо было «апеллировать». Сталин был прав, когда окрестил их новым прозвищем – «оппортунистов». Но, увы, это был «оппортунизм» на пользу самому Сталину.
После вывода Бухарина из Политбюро и предупреждения остальных, вопрос о дальнейшей тактике по отношению к сталинцам вновь заострился.
Либо полная капитуляция, либо переход к активным действиям, – другой альтернативы сталинцы не допускали. На созыв съезда партии Сталин соглашался также только при полной капитуляции правых. Сталин пошел еще дальше в своих требованиях. Если раньше можно было излагать – письменно или устно – на заседаниях ЦК взгляды, расходившиеся со взглядами сталинцев на текущую политику, то теперь и такое действие считалось несовместимым с требованием партии. Больше того: любой член партии – от члена ЦК и до рядового коммуниста, – который публично не клеймил «правых оппортунистов» – бухаринцев, автоматически зачислялся в новую категорию «врагов партии» – в «примиренцы». Сталин-Молотов-Каганович лишали членов партии даже того преимущества, которым пользовались лидеры правых – права «молчания». Полуторамиллионная масса членов партии должна была во всеуслышание осуждать «платформу» правых, которой они никогда не видели, совершенно так же, как это делали, по свидетельству Силоне, члены Президиума Исполкома Коминтерна по отношению к Троцкому.
