В сентябре 1973 года Центральный комитет по требованию Ким Ир Сена собрался на внеочередное заседание и избрал Ким Чен Ира в члены политбюро. На том же заседании его назначили новым секретарем ЦК партии по организационно-партийной работе – он сменил своего дядю, ушедшего с поста секретаря. Дядю Ён Джу сделали заместителем председателя кабинета министров – почетная должность в стране, где почетные должности считаются клеймом неудачника. Следующие двадцать лет жизни он провел под домашним арестом.
Примерно тогда же Ким Чен Ир познакомил отца с двумя молодыми красотками из своего актерского стойла. Он прекрасно знал отцовские вкусы. Стареющая ненавистная мачеха Ким Чен Ира внезапно очутилась в одиночестве и лишилась влияния – и даже не поняла, с чего вдруг впала в немилость. Ее сына Ким Пхён Ира стали ссылать куда подальше – в Югославию, в Болгарию, в Финляндию. В Пхеньяне перешептывались: мол, по данным прослушки в рабочем кабинете, единокровный братец Ким Чен Ира прямым текстом заявлял, что может стать отцовским преемником, – Ким Чен Иру достаточно было вручить великому вождю эти записи. В общем, оглянуться не успели, как в гонке к вершине Ким Чен Ир остался один. Еще нужно было завоевать доверие скептически настроенных крупных чиновников, с корнем вырвать и уничтожить возможных тайных оппонентов. Предстояла очень долгая игра – пройдет целых двадцать лет, прежде чем Ким Ир Сен умрет, а Ким Чен Ир займет его место. Еще целых двадцать лет надо постоянно быть настороже – иначе под ударом окажется его собственная жизнь. «Он разгоняется, как скоростной поезд, – говорила Хе Ран. – Дерни стоп-кран, попробуй сойти – и он полетит под откос».
Северокорейская киноиндустрия, уверяли граждан, стремительно превращается в одну из самых развитых в мире, а Ким Чен Ир – пылающий факел, что освещает ей нехоженый творческий путь. В действительности же нигде в мире не снимали кино так абсурдно и расточительно, как на «Корейской киностудии». Одним из тех, кому довелось одним глазком заглянуть в сюрреалистический киномир Ким Чен Ира, стал Чарлз Дженкинз, бывший американский солдат, бежавший в Северную Корею в 1965 году и проживший там до 2004-го. Дженкинза, одного из четырех американских перебежчиков, живших в Северной Корее в 1970-х, корейские кураторы – не зная, видимо, к какому делу приставить западных «гостей», – перебрасывали с работы на работу Помимо прочего, им поручали дословно расшифровывать случайный набор англоязычных аудиозаписей – а затем пхеньянский сотрудник переводил расшифровку на корейский. Никакого изображения, только звук, и по несколько минут записей за один раз, чтобы американцы не опознали источник. Но однажды Дженкинз услышал диалог из диснеевского фильма и догадался, что вместе с коллегами работает в группе, создающей субтитры к зарубежному кино. Дженкинз расшифровал несколько десятков фильмов и порой их узнавал – «Крамер против Крамера», например, и «Мэри Поппинс»[11], – но названия большинства остались для него тайной. Фильмы готовили для Ким Чен Ира – вероятнее всего, для «Ресурсодобывающей Операции № 100» студенческих времен.
В конце 1970-х Дженкинза и других перебежчиков снова подрядили участвовать в кинематографических предприятиях Ким Чен Ира – и уже на экране. До того западных персонажей играли северокорейцы в густом гриме и париках, говорившие по-корейски с неестественным акцентом – якобы американским, британским или европейским. А теперь Ким Чен Ир на роли фарсовых злодеев и спекулянтов заполучил четверых настоящих американцев. В один прекрасный день проживавший вместе с Джен-кинзом куратор объявил, что его подопечного «взяли на роль» в эпической многосерийной саге «Неизвестные герои», – играть Дженкинзу предстояло «злодея доктора Келтона, американского капиталиста и милитариста, жителя Южной Кореи, который спит и видит, как бы продлить войну, чтобы американская военщина на ней наживалась». Дженкинза обрили наголо и обильно загримировали. Он сыграл роль, а затем вернулся к себе на квартиру. Поскольку в титрах северокорейского фильма никак невозможно было указать американские имена, Дженкинзу присвоили сценический псевдоним Мин Хён Чхун.
Много лет, до самого 2000 года, Дженкинзу то и дело назначали роли в кино и на телевидении. Кинематограф испытывал острый дефицит чужеземных лиц, и поэтому по возможности нанимали также родственников дипломатов и заезжих бизнесменов, которых бедная костюмерная снабжала париками, бородами и мундирами не по размеру, выжимая из немногочисленных иностранцев максимальное количество злодейских ролей. Дженкинзу за творческую работу в конце концов вручили медаль. «Чтобы дали медаль, надо было сняться в двух сериях „Неизвестных героев”», – вспоминал он.
Даже он, не имевший никакого опыта работы в кино, на первом же фильме понял, что северокорейская киноиндустрия – «просто издевательство». «Планируя съемки, голову они не включали. Например, часто снимали сцены хронологически, по сценарию, а не так, чтобы оптимизировать расходы. Если, скажем, по сценарию была сцена в кабинете Клауса, затем сцена в моем кабинете, а затем снова у Клауса, они так и снимали: разбирали декорации кабинета Клауса, а потом, сняв мою сцену, собирали заново, вместо того чтобы сразу снять обе сцены у него в кабинете и затем перейти к моей… Вообще-то, по-моему, даже северокорейцы не могут быть настолько тупые. Видимо, они снимали так отчасти потому, что нередко писали сценарий по ходу дела и заканчивали только в день съемок». Спустя полвека после выхода первого голливудского звукового фильма Пхеньян имел крайне зачаточное представление о том, что такое синхронизированный звук, и диалоги зачастую плохо переозвучивали в постпроизводстве. Популярные актеры регулярно исчезали с экранов в мгновение ока: их обвиняли невесть в чем, и больше публика их не видела, а их лица вырезались из старых фильмов, отчего сюжеты теряли всякую внятность.
Хорошим историям мешала и пропаганда. Ким Чен Ир указом ввел некие визуальные коды: Южная Корея и Япония, если нужно их показать, изображаются непременно под дождем и желательно ночью – никакого солнца. В раю трудового народа солнце, разумеется, светит круглый год. Персонажам-американцам выглядеть по-человечески нельзя – им полагаются одна или несколько чрезмерных черт – какая-нибудь хромота или кустистые бакенбарды. Великого вождя не показывать – за исключением байопика 1982 года, – о нем можно только говорить. Героини – всегда пухлые цветущие девушки, герои – крепкие юноши. Все фильмы снимались на «Корейской киностудии», оснащенной одной типичной южнокорейской улицей, одной типичной улицей «колониальных времен» и одной типичной улицей «японского города», поэтому действие абсолютно всех сцен, происходящих за рубежом или в определенный исторический период – что в Сеуле 1975-го, что в южнокорейской деревне 1949-го – происходило как будто на одной и той же улице одного и того же города. А поскольку аппаратура у съемочных групп была небогатая, все до единого фильмы говорили одинаковым киноязыком: во всех картинах, независимо от жанра, – плоский свет, никаких смен фокуса, шаблонные повороты сюжета и заданные кадры под заданные эмоции.
Северокорейский зритель, не зная лучшего, все проглатывал. Походы в кино были обязательными. При отсутствии в городе кинотеатра премьеру устраивали на местном заводе или в красном уголке; взрослым и детям надлежало явиться на просмотр, а затем на «критический разбор», дабы все правильно усвоили зерно фильма.
К 1970-м режим Ким Ир Сена делал поползновения занять значимую позицию на мировой арене. Его дипломаты налаживали контакт с левыми правительствами и социалистическими партиями Европы, консулов отправляли миссионерствовать в страны Африки, Ближнего Востока и Карибского региона – пропагандировать культ великого вождя. Одновременно делались попытки повысить и международный статус северокорейской культуры. Труды Ким Ир Сена переводились на разные языки, переплетались в кожу и рассылались за рубеж, цирковая и оперная труппы из Пхеньяна ездили в Китай и Восточную Европу с самыми эффектными своими программами – в том числе со сценической постановкой «Моря крови».
Успехи выходили переменные. И, к стыду Ким Чен Ира и его соратника Чхве Ик Кю, недостатки северокорейского кино проступали в зарубежном прокате еще отчетливее. В период, когда Соединенные Штаты выпускали «Крестного отца», «Звездные войны» и «Челюсти»[12], а азиатский кинематограф экспортировал на Запад своих звезд – Брюса Ли, Амитабха Баччана, – Северная Корея застряла во временной петле. Граждане страны всё, что происходило на экране, принимали за чистую монету, но иностранцы, которым выпадало посмотреть северокорейское кино, смеялись над его примитивностью и кривились от его занудства.
