«…Но золотушных в язвах и прыщах,
Опухших, гнойных и неизлечимых
Он лечит тем, что молится за них
И вешает монетку им на шею.
Я слышал, будто этот чудный дар
Останется в роду его».76
Английский историк Уильям Малмсберийский (1090 – 1143) так пишет об этом: «В наши дни кое-кто извлекает пользу из сих чудес, толкуя о них лживо; люди сии утверждают: не оттого король обладал даром исцелять, что был свят, но оттого, что дар сей – наследственная привилегия королевского его рода». В этом замечании отразилась суть всего многовекового спора вокруг этой «способности»: По святости или по рождению дана она?.. Из приведенного выше отрывка «Послания» видно, что Нострадамус осуждает этот спор – «… клеветы злых людей, которые из тех же низменных побуждений стремятся узнать, почему…». Хотя пророк осуждает не сам спор, а «низменные побуждения», толкающие усомниться в божественности королевской власти. То, что буквально сразу за этим местом следует первая хронология, отчасти опирающаяся на генеалогию рода Христа, толкает считать, что Нострадамус видит основание священных прав в крови.
В «Истории франков» Григория Турского, в книге IX, в рассказе о короле Гунтрамне77, сыне Хлотаря I (правили в VI веке, примерно во времена короля Артура), читаем: «Верные ему подданные повсюду рассказывали, что какая-то женщина, у которой сына трепала четырехдневная лихорадка, так что находился он в тяжелом состоянии, приблизилась в толпе народа сзади к королю, незаметно оторвала бахрому от королевской одежды, положила ее в воду и дала выпить сыну. И тотчас лихорадка оставила его, и он выздоровел. В этом я не сомневаюсь, поскольку сам часто слышал, как одержимые в исступлении взывали к его имени и, покоряясь его чудодейственной силе, каялись в своих преступлениях» /23, с. 262/. Считалось, что этот дар передавался по наследству чуть ли не всем королям. Аббат Гвиберт, автор XII века, в трактате «Приметы святых» пишет о своем короле Людовике VI: «Да что там? разве не видели мы, как повелитель наш, король Людовик, свершает обычное чудо? Собственными глазами зрел я, как больные, страдающие золотухой, с язвами на шее или других частях тела, толпами сбегались к нему и молили его, чтобы коснулся он их рукой, а притом и осенил крестным знамением… Отец его Филипп также наделен был сим славным и чудесным даром и пользовал болящих с превеликим пылом, однако ж, не знаю за какие грехи, дара сего лишился» /24, с. 96/. Следующий сохранившийся источник об этой особой способности относится к Людовику Святому78. М. Блок подчеркивает, что, видимо, было распространено представление о передаче этой способности по наследству. При этом «Капетинги всегда представляли себя законными наследниками каролингской династии, а Каролинги – наследниками Хлодвига и его потомков» /24, с 125/.
Если передается по роду, то это доказывает (в умах подданных) такую степень сакральности королевской власти (заключенной в ее крови), которая не просто частично покрывает сакральность священнослужителей церкви, но и превосходит ее. С одной стороны, распространение такого взгляда в XVI веке было бы выгодно протестантам, с другой, как это отметил еще Джеймс Фрэзер (1854 – 1941) в своей «Золотой ветви» /26, с. 232/, – он отражает древние верования, которые не умирали на протяжении всей тысячи лет господства христианства в Европе. А эпоха Возрождения и последующая Реформация отчасти даже усилили жизнь этих древних частей человеческой психе. Но усилившаяся часть психе должна была каким-то образом ужиться с наступающим веком науки. Древнее верование должно было обрести новое частное очертание. И этой попытке синтеза отчасти могли соответствовать поиски «узаконенных» корней святости королевской крови среди легендарных святых, стоявших у истоков христианства, – Марии Магдалины, Иакова, Иосифа Аримафейского, но в первую очередь – среди потомков Девы Марии. Поэтому не стоит удивляться, когда узнаешь, что Людовик XI (1461 – 1483) настаивал на принадлежности Магдалины к роду французских монархов. Хотя острой необходимости не было: «Французские и английские короли смогли стать врачевателями-чудотворцами потому, что они уже задолго до этого были сакральными особами: „sanctus enim et christus Domini est“79, – говорит Петр из Блуа о своем повелителе Генрихе II, дабы объяснить его чудотворную мощь» /24, с. 124—125/. В традициях королей было возводить свое происхождение к богам или их сыновьям. Сохранилось несколько англосаксонских королевских родословных: все они восходят к Вотану. Возможно, намек на божественное происхождение Меровингов содержится в знаменитом послании, которое Авит, епископ Вьеннский, написал Хлодвигу в связи с его крещением. /24, прим. 51/. Но, если христианство утвердило существование на Земле только единого сына Бога, то на какую родословную связь намекает епископ? Или христианский епископ, приняв единство Бога, скрыто придерживался представления о существовании множества (а не только одного Христа) земных детей у него?..
В эпоху Возрождения воскрешение древнегреческой культуры могло усилить акценты в этом вопросе, поскольку по многим источникам знаменитые династии тех легендарных времен вели свое происхождение от богов. Геракл, Елена, Диоскуры, Ахилес, Тесей и многие другие герои, и цари были наполовину детьми богов. При этом, если небеса даровали еще и божественный знак, отмечая особенность рождения кого-либо в царском роде, то это могло служить поводом для рождения подобного верования, а со временем – и подтверждением его. Дети этих полубогов наследовали часть достоинств своих великих предков. А если в их роду сохранялись предания о характере небесных знаков, сопутствующих рождению их легендарных предков, то повторение этих знаков при рождении кого-либо в этих (или других) родах, могло быть свидетельством особой избранности появившегося дитя. Наиболее подходящими на роль повторяющегося божественного знака, видимо, следует признать кометы, и особенно – комету Галлея. Вспомним, что она претендует быть Вифлеемской звездой. Но если волхвы, которые шли по ней, смогли прочесть знаки ее прохождения по небу, то не значит ли это, что они уже обладали переданным им опытом интерпретаций в подобных случаях?80
Меровинги, возможно, со временем и сами уверовали в свое небесное происхождение – трудно избежать «высокого» соблазна, когда все кругом склонны поддерживать его. Соответствие этому представлению требовало от самих королей и определенной доли самоотдачи, но, увы! – Quod licet Iovi, non licet bovi81, а не наоборот. И столь печально известная историкам моральная деградация рода Меровингов, превращение их в кутил, которых от простых людей отличал только разве что королевский размах загулов, может иметь в своей основе, с психологической точки зрения, шаткую позицию «сыновей бога». Не находится ли часть ядра этой темы в проблеме внутренней метаморфозы личности в ситуации не вполне обоснованного возвышения? Ведь о своем небесном происхождении чаще всего вспоминают после падения.
И «… когда в 751 г. Пипин… решился заточить в монастырь последних потомков Хлодвига и вместе с реальной властью присвоить себе и королевские почести, он почувствовал необходимость каким-то образом скрасить эту узурпацию и обратился к авторитету церкви. Разумеется, старинные короли никогда не переставали казаться своим подданным существами высшего порядка, однако тем неясным мистическим ореолом, который их окружал, они были обязаны исключительно воздействию на коллективное сознание смутных воспоминаний языческой поры. Напротив, новая, истинно святая династия должна была удостоверить свою святость с помощью совершенно определенной и полностью христианской церемонии, заимствованной из Библии» /24, с. 142—143/. В результате в Европе впервые происходит замещение наследования королевской власти по крови церемонией миропомазания на престол христианской Церковью. С одной стороны, эта церемония сближала европейских королей с древними царями Израиля из Ветхого Завета, с другой, положила начало многовековой борьбы между Церковью и монархами за первое место под солнцем. И возникшая между историческими традициями межа оттеснила реальную историю Меровингов в тень, где она стала источником легенд и преданий.
Церемония лечения золотухи королями-врачевателями, начиная с простого возложения рук, а точнее – с прикосновения ко лбу или к больному месту, пройдя христианскую фазу осенения крестом пациента и его ран, к Новому времени превратилась в пышный, разработанный до тонкостей, церемониал – принадлежность абсолютных монархий. Но именно с наступлением эпохи Возрождения, когда начинается пересмотр старых верований, приходит и распространение неверия во врачебные достоинства королей, которое до этого проявлялось только в единичных случаях82. И это – первая ласточка, извещающая о перемене в отношении к представлению о божественном происхождении (или – божественном Провидении, как в случае Капетингов) королевской власти. И хотя пышный церемониал служит компенсацией распространению этого неверия, призван скрыть его, но он, как всегда, для проницательных людей только подчеркивает опадание внутренних содержаний. Начиная с XVI века старинная словесная магическая формула, которой короли Франции сопровождали акт исцеления, заменяется на: «Король руки на тебя возлагает, Господь от недуга тебя исцеляет», что отражает факт осознанной передачи своих способностей Господу83. И со временем приходит осознание необходимости более веских доводов в защиту законности своего положения, а точнее – прав и власти. И один из таких доводов могла быть и более серьезная проработка генеалогических древ, поиск «доказательств» своего происхождения, если и не от богов, то – от Девы Марии84, от Марии Магдалины… или хотя бы от Константина Великого.
