А затем и у рыбаков, как и у охотников, сохраняется множество рассказов о неудачных встречах с водяными, о шутках, проказах этих духов и т. п.
Пчеловоды поставили свое чистое дело — уход за прославленной «Божьей угодницей»-пчелкой — также в зависимость от водяного и исстари придерживаются обычая кормить его свежим медом и дарить воском, понемногу из каждого улья, накануне Спасова дня (Преображения Господня), ночью, до петухов. Точно так же об ту же пору пчеловод несет первый рой или «первак» в пруд или болото, и там его топит. При этом он судит так, что когда водяному станет в воде душно, — он ломает лед, вода прибывает, делается разлив. Такой разлив, хотя, быть может, и не затопит пчельника, да худо уже то, что накопляется в воздухе излишняя сырость, а она-то и составляет для пчелок сущую погибель, неустранимое несчастье: ко всему выносливо божье созданьице, но нескольких капель косого дождя достаточно для того, чтобы погиб целый улей. Опасливые суеверы из пчеловодов не задумываются бросать водяному сот с медом первой нарезки фунтов по 5-10 зараз. В награду за такие подарки водяной дает кукушку и приказывает хозяину пчел посадить эту птицу в отдельный улей и поставить его где-нибудь в сторонке, чтобы никто не видал и не открывал. Если кто этот улей откроет, то птица улетит, а за нею улетят и все пчелы. При этом знающие люди толкуют, что мед от таких пчел, которых напускает водяной, будет плохой на вкус и не столь сладкий, и соты не такие, как у настоящих пчел: у этих луночки в сотах выходят крестиками, а пчелы водяного строют соты кружочками.
Кроме услуг профессионального характера, водяные бывают полезны и в некоторых других случаях. Так, например, для того, чтобы отыскать местонахождение тела утопленника и исхитить его из объятий водяного, достаточно пустить на воду деревянную чашку с тремя восковыми свечами, прикрепленными по краям: погрузившись, она останавливается — и всякий раз над тем местом, где лежит утопленник. Это поверье лишний раз доказывает, насколько еще существенна и жива в народе вера в водяного и могуществен беспричинный страх, порождаемый этой верой. Водяной, подобно всем духам из нечисти, не только «дедушко», как привычно зовут его, но и подлинный «пращур», каковым имеет он бесспорное право считаться.
Впрочем, подобно тому, как с истреблением лесов, ослабевает вера в леших, и за справками о них приходится обращаться уже на далекие окраины, в темные вологодские сюземы и непролазные костромские раменья, — так и с высыханием рек и осушением болот, постепенно тускнеет образ водяного: начавшиеся среди водяных предсмертные беспокойства выражаются пока в переселениях, или переплывах из святых озер в поганые. Но для них все же еще много остается приволья и простора в громадной озерной олонецкой стране и в тех неодолимых болотах, которые разлеглись во множестве мест громадными площадями, составляющими целые страны, подобно белорусскому Полесью, вятскому Зюздинскому краю, и т. д. Здесь, в удобных местах, живут не по одному, а даже по нескольку водяных вместе. Кругом же и около, вблизи и вдали, остаются все те же мыслящие живые люди, неспособные в своих верованиях отрешиться от тех вещественных и материальных образов, которые рисует им воображение, ограниченное лишь пятью чувствами.
Поэтический образ фантастических жилиц надземных вод, вдохновлявший поэтов всех стран и соблазнявший художников всех родов изящных искусств, еще живет в народном представлении, несмотря на истекшие многие сотни лет. В качестве наследства от языческих предков славян, принесенного с берегов тихого Дуная на многоводные реки славянского востока и на его глубокие и светлые озера, этот миф значительно изменился в Великороссии. Из веселых, шаловливых и увлекательных созданий западных славян л наших малороссов, русалки, в стране угрюмых хвойных лесов, превратились в злых и мстительных существ, наравне с дедушкой водяным и его сожительницами, вроде «шутовок» и «берегинь». Таким образом, между малороссийскими «мавками или майками» и «лешачихами» лесной России образовалась большая пропасть, отделяющая древние первобытные верования от извращенных позднейших. Русалок, поющих веселые песни восхитительными и заманчивыми голосами, заменили на лесных реках растрепы и нечесы: бледнолицые, с зелеными глазами и такими же волосами, всегда голые и всегда готовые завлекать к себе только для того, чтобы без всякой особой вины защекотать до смерти и потопить. При этом следует заметить, что в Великороссии даже не всегда про них знают. В редких местностях, вообще, о них вспоминают и рассказывают, как о существах живых и действующих, подобно прочей злой и уродливой нечисти. Но зато повсеместно сохранилась, так называемая, «русальная неделя» и «русалкино заговенье» (на Петровки, или апостольский пост). И эти празднества ясно показывают, насколько северная лесная русалка не похожа на ту, которая пленяла и вдохновляла, между прочим, и наших великих поэтов.
Уже одно то, что русалка изображается (например, в приволжских местах) б виде соломенного чучела, а кое-где даже в виде взнузданного лошадиного черепа, укрепленного на шесте, — показывает, как потускнел и вылинял в Великороссии поэтический миф о грациозной красавице-русалке. Только в слабых и постепенно смолкающих песенных отголосках еще мелькает образ этих красивых существ и сберегаются о них слабеющие воспоминания. Но зато тут успели уже войти в обычай иные чествования, именно чествования кукушки — весенней вестницы. Девушки крестят ее в лесу, кумятся между собой и завивают венки на березе (завивают на семик в четверг, а развивают на следующее воскресенье, приходящееся в Троицын день). Тем не менее, на десятой неделе по святой Пасхе, сохранившей древнее народное название «русальной», или «русальской», ни одна деревенская девушка не решится пойти в лес без товарок, именно из боязни «злых русалок», которые, по народному представлению, на это время переселяются из речных и озерных омутов в леса. В ту же самую пору мужики принимаются «русальничать», т. е. гулять на все лады и пить целувсесвятскую неделю до самого заговенья.
Вот почему, да точными справками о русалках, необходимо обращаться на юг — к малороссам. В Великороссии же более подробные сведения о русалках получаются, главным образом, из губерний тульской, орловской, калужской и пензенской.[33] Но и здесь веселый образ русалки омрачается недобрыми, злыми свойствами.
Оставляя с Троицына дня воды и рассыпаясь, вплоть до осени, по полям, перелескам и рощам, русалки выбирают себе развесистую, склонившуюся, над водой иву или плакучую березу, где и живут. Ночью, при луне, которая для них ярче обычного светит, они качаются на ветвях, аукаются между собой и водят веселые хороводы с песнями, играми и плясками. Где они бегали и резвились, там трава растет гуще и» зеленее, там и хлеб родится обильнее. Тем не менее, от русалок не столько пользы, сколько вреда: когда они плещутся в воде и играют с бегущими волнами, или прыгают на мельничные колеса и вертятся вместе с ними, то все-таки не забывают спутывать у рыбаков сети, а у мельников портить жернова и плотины. Они могут насылать на поля сокрушительные бури, проливные дожди, разрушительный град; похищают у заснувших без молитвы женщин нитки, холсты и полотна, разостланные на траве для беленья; украденную пряжу, качаясь на древесных ветвях, разматывают и подпевают себе под нос хвастливые песни. В таких случаях находятся разнообразные средства и способы для борьбы с затеями лихих русалок, чтобы делать их безвредными для деревенского домашнего хозяйства.
Кроме церковного ладана (незаменимого средства против всякой нечистой силы) — против чар и козней русалок отыскалось еще снадобье, равносильное священной вербе и свечам Страстной недели, — это «полынь, трава окаянная, бесколенная». Надо только пользоваться ее силой и применять ее на деле умеючи. Уходя после Троицына дня в лес, надо брать эту траву с собою.
Русалка непременно подбежит и спросит:
— Что у тебя в руках: полынь или петрушка?
— Полынь.
— Прячься под тын, — громко выкрикнет она и быстро пробежит мимо. Вот в это-то время и надо успеть бросить эту траву прямо русалке в глаза. Если же сказать «петрушка», то русалка ответит:
— Ах, ты моя душка, — и примется щекотать до тех пор, пока не пойдет у человека изо рта пена, и не повалится он, как мертвый, ничком.
Хотя во Владимирской губ. и помнят еще древних русалок и признают даже два их вида (водяных и домашних), но ни те, ни другие не отмечаются такими нежными, привлекательными чертами, как южные их сестры. Поверья северян и южан связаны между собой лишь в том общем убеждении, что русалки — людские дети, умершие некрещенными, либо потонувшие или утопившиеся девушки. Во многих местах думают, что это — дети, обмененные в то время, когда роженицу оставляют одну в бане, и она лежит без креста, а ребенок подле нее спит некрещенным.
