Духовенство рассеяно по городам и весям. Предрассудок крайне ограничивал возможности естественного сближения молодых людей… Как-то случайно в Скопине среди папиных бумаг я открыл старое письмо и начал читать в средине. Кто-то из Раненбурга обращался к папе и маме с просьбой, нет ли у них на примете жениха для его дочери. Желательно академика. Но можно и семинариста, такого, как Иван Дмитрич. «Анюта улыбается», – добавлено после этих слов. «Академиками» обычно называли окончивших Духовную академию. <…>
Июль 1969 г. Покровка
Вот родословная Левитовых.
Все даты я записал 8 марта 1952 г. со слов дяди Вани. <…>
ПРЕДКИ
Василий Левитов (жена – Евдокия), дед нашей мамы, был дьяконом в селе Боршевое Скопинского уезда[83]. Единственное, что вспомнил о нем когда-то в разговоре со мной дядя Ваня, – каждую субботу он порол своих ребят. Провинившихся – за вину, невинных – чтоб впредь не провинились. Это – метод воспитания. Из его детей мне известны только два сына: Василий – отец нашей мамы – и Дмитрий, в какие-то годы бывший протоиереем в Раненбурге. Его сын Николай в молодые годы – мой учитель в Рязани (1916–1918 гг.). Позже он – профессор психологии в Московском Университете. <…>
Наш дедушка <…> был священником сперва в селе и с давних пор в Раненбурге, в соборе. Папа с большим уважением относился к нему: человек умный, серьезный, твердый. Он умер 2 марта 1906 г., в 3 часа утра, после операции – рак желудка. Тетя рассказывала о его мужестве: когда он лежал на операционном столе, и врачи, обрисовав положение, спросили, согласен ли он на операцию, он, севши, сказал им поучение. Операция не помогла. И вот ничего-то о нем я не могу написать. Запомнилось лишь одно: он любил спать на полу, и я очень смутно припоминаю это место в раненбургском доме. Я тоже предпочитаю спать на твердом. Приехав на каникулы в Скопин, я к ужасу Агафьи снял перину и спал на старом одеяле. В Москве по нужде я спал на полу с 1931 г. до переезда в Сокольники, т. е. до 1962 г.
Не помню я и живого дедушку. Только его фотографию. В Скопине она всегда висела пред папиным столом, а теперь в альбоме. Без даты, но позже 1894 г. <…>
ДЯДИ
Детей у Левитовых родилось много. Но до зрелого возраста дожило семь человек: шесть сыновей и одна дочь. Все сыновья получили образование в Рязанской семинарии, кроме Ивана. <…> Трое – Павел, Василий, Алексей – окончили Духовную академию, Дмитрий – историко-филологический факультет университета. <…>
Михаил, старший сын, родился в 1868 г., умер от разрыва сердца 2 апреля 1921 г. Он – священник в селе Покровском Данковского уезда. Все братья считали его самым умным и способным в их семье. У нас сохранились несколько оттисков его статей и брошюр[84] и лишь два письма 1913 и 1914 гг. <…> В 1918 г. я написал ему из Рязани и получил очень содержательный ответ. Помню лишь одну мысль – нельзя строить общество, основываясь на обмане. Жалею, письмо пришлось сжечь вместе с другими: были обыски, искали не вины, а повода для репрессий.
Дядя Миша бывал у нас в Скопине и на старой квартире, и раз в новом доме. Были один раз у него в Покровском и мы, трое ребят с папой. Ездили из Раненбурга в 1912 г. Его жена Варвара Андревна угощала нас своей клубникой со сливками. Такое блюдо мы ели впервые. Он – бездетный. У нас любили посмеяться заочно над дядей Мишей, его большим носом, некоторыми странностями. Например, он, сельский житель, боялся животных. <…>
Дядя Миша как священник был и ленив на отправление треб, и не умел установить здоровых отношений со своими прихожанами. Требы и день и ночь. В любое время зовут соборовать и причащать умирающего. А Миша любил посидеть за столом с книгой, журналом, подумать, написать. Были в селе и сектанты. А на священника налагались, по сути дела, чисто полицейские обязанности по отношению к сектантам. Будучи сознательно веротерпимым и осуждая политику царского правительства, политику преследования сектантов, он и с ними не ладил[85]. Тяготился он своими обязанностями. Папа считал для него наиболее подходящим место священника кладбищенской церкви: там прихожане безмолвны и спокойны. Точнее бы сказать – упокойны. И Миша находил это для себя хорошим выходом[86]. Имели в виду место в Скопине. Но оно освободилось чрез год после скоропостижной смерти дяди Миши.
Павел – родился 13 января 1877 г., умер 10 февраля 1942 г. Из всех дядей Паша с раннего детства был нам наиболее близок, по-родственному близок. С Пашей мама была особенно дружна.
<…>
Московская духовная академия помещалась в стенах Троице-Сергиевой Лавры. И теперь здание цело. Я все сравнивал студенческие годы дяди Паши и мои и Кати. Он жил в общежитии, полностью обеспеченный. Без забот с его стороны, всегда сыт, одет, теплая квартира, обслуживание, где жил – там и учился. Значит, все время и все силы мог посвятить занятиям. И он не злоупотреблял своим положением. Много и добросовестно, с глубоким интересом, занимался, изучал подлинники, заготовил много выписок из книг и журналов, написал первые опубликованные статьи. Обратил на себя внимание своих руководителей. По окончании в 1901 г. курса мог рассчитывать остаться при академии. Но не было вакантного места. Начальство, желая его сохранить, предложило ему пока место библиотекаря. Библиотека академии была богата ценнейшими рукописями, редкими книгами. (Что из этого богатства дошло до нашего времени и где оно теперь?) Место для научной работы прекрасное. Но Паше показалось обидным: «магистрант» и вдруг библиотекарь! Отказался и уехал преподавателем Духовной семинарии в Екатеринослав. Позже тужил. Его предметы – психология, логика, философия, нравственное богословие. Более узкая специальность – психология. Иногда выступал с публичными лекциями. Читал лекции в женском Епархиальном училище. Женился на молоденькой епархиалке, чуть ли не своей ученице – Марии Федоровне. Симпатичная женщина. С нею я виделся два раза при поездках в Раненбург в 1912 и 1926 гг. Есть кабинетный портрет – дядя Паша и она 4 сентября 1910 г. Только в 1928 г. родился первый жизнеспособный ребенок – дочь Вера, позже еще одна – Ирина.
Да! Я не оговорился – в Епархиальном читал лекции. И в семинарии он вел курсы лекционные. Передовые преподаватели средних школ того времени в старших классах стремились пробудить в учащихся сознательное отношение к своему предмету и смело применяли методы высшей школы. А теперь наоборот: в вузах внедрены методы средней школы и усиленно охраняются администрацией всех рангов.
В 20-е годы дядя Паша как-то выступил на публичном диспуте в защиту своих убеждений. Ему удалось основательно поклевать противников. На другой день он прочитал о диспуте в газете: все наоборот! и заканчивается фразой: «а Левитов все-таки поп, хотя и без рясы»[87]. <…>
Иван родился 22 февраля 1879 г., умер 23 февраля 1955 г. Из Рязанской семинарии его уволили[88]; устроили в Пензенскую; но и оттуда уволили. «Ваня как тростинка, в поле ветром колеблемая», – говорила про него мама. Семинаристы набезобразничали в городском саду, разбежались. А он, по его словам, не участвовал в озорстве и потому не счел нужным скрыться. Городовой его забрал. Семинарский курс он сдал экстерном в Екатеринославе, когда там уже преподавал брат Павел. Хотел Иван поступить на медицинский факультет. Тогда при поступлении требовали свидетельство о политической благонадежности от губернатора. А рязанский губернатор отказал. Не получилось. Надвигалась солдатчина. Все Левитовы страшно боялись военных и тем более службы в армии. Спасаясь, Иван поступил священником в какое-то село. Не знаю, когда он женился. <…> Он собирался жениться раньше. Невеста – больная и хромая девушка. Семья с трудом отговорила, да, кажется, и невеста умерла. Любил с вечера пораньше лечь и в постели при свече почитать. Однажды проснулись среди ночи в дыму и огне. В исподнем выскочили в окно. Все сгорело. Жена простудилась и умерла. У папы в Помяннике записана Елизавета Левитова, умерла 1 декабря 1905 г. Оставил Иван место священника, отказался от сана – расстригся. Женился второй раз <…> и занялся практикой частного поверенного в Раненбурге. <…> Не помню, бывал ли он у нас в Скопине до революции. Не помню и его писем. До Скопина он увлекался картежной игрой, проигрывался жестоко. По его словам, выпивок избегал: выпив, тотчас свирепел и затевал ссоры. Детей не было.
Революция застала его членом партии левых эсеров. <…> После октябрьского переворота Иван оказался уездным комиссаром юстиции в Раненбурге. В первые годы революции министры – народные комиссары. Был лозунг «власть на местах!». И в каждой губернии, в каждом уезде были по тем же ведомствам свои просто комиссары, уж не народные. Как власть имущее лицо был делегатом на одном из съездов советов, слушал доклад Ленина… Как комиссар юстиции Иван проводил все реквизиции и конфискации у торговцев, помещиков, у кого придется. И так лютовал, что получал много писем с угрозой убить его. Даже в Скопин дошел слух: в Раненбурге свирепо расправляется Левитов. Какой Левитов? Папа предполагал: надо думать, Иван. И делалось все это совсем беспринципно. Просто человека опьянила власть. Сам в Скопине рассказывал, как при обыске у купца нашли очень хорошее вино. Куда же дели? – спросил я. Он смутился, но ответил: сами роспили!.. Опасно стало в Раненбурге, и его перевели в Скопин на должность народного судьи. Вот тут-то он тесно сблизился с нами. Его квартира на нашей улице совсем близко от нас, минуты три ходу. Каждый день заходил. Папа работал в больнице конторщиком, тетя уже больная, принимать его возлагалось на меня. Досадно было, слишком я занят, чтобы тратить время на пустую болтовню. «Ты, Митя, не куришь, а у тебя спички всегда в кармане», – как-то заявил он. С пчелой было много работы, разводить дымарь приходилось часто. Дело ждет, а ты сиди с дядей Ваней и ублажай его. А ведь мне и почитать хотелось, и серьезно позаниматься. Ни разу не был у него ни я, ни кто либо из наших. <…>
