Десятки матросов прятал после Свеаборгского восстания в своей квартире и Вальтер Шеберг. Он их кормил, поил, доставал им штатское платье и, снабдив надежными паспортами, отправлял за границу. Многие из матросов, несмотря на грозившую им опасность, стремились в Россию. Шеберг с большим трудом доставал им “чистые паспорта”. Иногда у него в квартире собиралось до двенадцати-четырнадцати человек сразу. Они спали на диванах, креслах, на полу.
Постепенно горячее время прошло, уехали беспокойные пансионеры, в их числе были матросы Никита Кощук и Приходько. Оба были сознательными революционерами и своим живым умом, горячим темпераментом импонировали Шебергу. Ехать они хотели только в Россию. Несмотря на все трудности, Шеберг достал им паспорта, и они уехали на родину.
Через некоторое время в газетах появилась заметка о том, что на гауптвахте офицер застрелил матроса по фамилии Кощук.
Шеберг взволновался. Он надеялся, что Никита Кощук уже в Киеве или Харькове, - и вдруг такое сообщение!
Тело матроса перевезли в покойницкую больницы на Фабианской улице. Финские активисты и организация Российской социал-демократической рабочей партии в Гельсингфорсе готовили торжественные похороны и демонстрацию протеста против возмутительного самоуправства царских ставленников.
Весь день Шеберг был сам не свой. Мысль о том, что это может быть его русский друг, не давала ему покоя. Наконец он не выдержал и вечером направился к покойницкой. Вокруг ходил часовой с ружьем. Выждав удобный момент, Шеберг проскользнул в дверь, оказавшуюся незапертой. При помощи зажженной спички нетрудно было отыскать тело Кощука по дощечкам с фамилиями, прикрепленными к изголовью покойников. Шеберг отдернул простыню, но разглядеть лицо оказалось невозможно: оно, как и грудь, было залито запекшейся кровью. Не найдя воды, он, зажигая спичку за спичкой, стал слюной смывать кровь, раньше всего с груди, так как вспомнил, что у Кощука во всю грудь был вытатуирован корабль.
Убедившись, что никакой татуировки на груди покойника нет и что, значит, это не Никита, Шеберг так обрадовался, что, выскочив из покойницкой, чуть не сшиб с ног растерявшегося часового.
На следующий день состоялись похороны и манифестация с красными флагами и венками. Шеберг был в толпе.
Финские и русские товарищи несли множество венков, и, когда процессия проходила мимо Абосских казарм, у окон стояли солдаты, выражавшие сочувствие погибшему товарищу.
Всю дорогу пели “Вы жертвою пали в борьбе роковой”.
Работая в Боевой технической группе, я познакомился с Алексеем Максимовичем Горьким. Первая наша встреча состоялась летом 1905 года на даче в Куоккале (ныне Репино), на так называемой мызе Линтуля, где Горький тогда жил вместе с Марией Федоровной Андреевой.
Мы, работники большевистского подполья, хорошо знали Марию Федоровну. К тому времени она уже состояла в партии, оказывая ей всяческое содействие как денежными средствами, так и многочисленными своими знакомствами. С 1905 года Мария Федоровна былатесносвязана с Боевой технической группой.
Обстановка, в которой я застал Горького и Андрееву, была самая домашняя. Пригласили к обеду. Помню, меня поразило большое количество людей за обеденным столом. Сидели какие-то военные и штатские, изысканно одетые, и люди в косоворотках, студенты и рабочие. Тут же были дети разных возрастов и с ними их воспитатели, говорившие на разных языках.
Мария Федоровна возглавляла стол, и вызывало удивление ее умение объединить всех: с одними она разговаривала серьезно, с другими - полушутя,подбадривала робеющих, успокаивала расшалившихся ребят и всегда зорко следила за тем, чтобы Горькому ничто не мешало, а когда он начинал говорить, никто бы зря в разговор не вмешивался. Она всё время чутко следила за Алексеем Максимовичем, за его словами и не забывала ни на минуту смотреть, как он ел, что брал на свою тарелку, так как ел мало и неохотно. Здоровье его в то время, после недавнего пребывания в Петропавловке, было из рук вон плохо.
После обеда дети убежали в сад, некоторые взрослые пошли играть в городки, а человека три-четыре, в том числе и я, поднялись к Горькому, в его комнату во втором этаже.
Когда наши деловые разговоры закончились и мы уже собирались уходить, Мария Федоровна ни за что не позволила нам уехать, не напоив нас чаем. Самовар уже кипел на столе, и терраса вновь зашумела. Появились молодые писатели, только входившие в славу, о которых мы, особенно студенты, знали только понаслышке. Оказывается, все эти писатели были завсегдатаями мызы Линтуля.
Уехал я с таким чувством, будто давно-давно знаком и с А. М. Горьким, и с М. Ф. Андреевой. С этого дня я сблизился с ними.
Осенью того же года мне пришлось снова встретиться с Горьким при следующих обстоятельствах.
Л. Б. Красин сообщил мне, что ему надо видеть А. М. Горького по очень важному делу, связанному с добыванием оружия. Организовать это свидание было не так просто. Горький, живший в Куоккале, находился под наблюдением русской охранки. Нелегко было и организовать поездку Красина в Финляндию сквозь окружение русских и финских шпиков.
Свидание было решено устроить вблизи Гельсингфорса, в имении уже упоминавшегося мною ранее доктора Тернгрена.
Красина я поручил товарищам, а сам взялся за трудную задачу - вывезти из Куоккалы Горького. Нужно было установить ряд этапных пунктов, где Алексей Максимович должен был “профильтроваться”, то есть освободиться от своих непрошеных спутников - шпиков. А затем я должен был вместе с ним сесть в поезд на одной из маленьких железнодорожных станций. Помочь мне обещали мои хорошие знакомые, проверенные и надежные люди, жившие на дачах вблизи Выборга.
Мы достали для Горького костюм охотника, тирольскую шляпу, ружье, охотничью собаку. В таком виде Горький выехал из Куоккалы, “профильтровался” на нескольких дачах, а затем я, также облаченный в соответствующий маскарадный охотничий костюм, встретил Алексея Максимовича на условленной станции.
Курьерский поезд по расписанию на этой станции не останавливался. Но знакомый начальник станции, с которым мы были связаны, остановил поезд специально для нас. Отдельное купе было в вагоне подготовлено заранее.
Не доезжая до Гельсингфорса, когда все пассажиры еще спали, мы вышли из поезда и сели в ожидавшую нас двуколку. Помню, что ни возница, ни я, ни Горький не могли раскачать старую белую лошадь, и мы тащились двадцать пять верст чуть ли не шагом.
Тем временем в имение Тернгрена прибыл и Леонид Борисович Красин, с которым Горький встретился и побеседовал.
Поздней осенью 1905 года А. М. Горький уехал в Москву, где он жил вместе с М. Ф. Андреевой на Воздвиженке. Как известно, Алексей Максимович принял активное участие в подготовке Декабрьского вооруженного восстания московских рабочих, оказал ему всемерную поддержку. Выступая в качестве лектора на платных вечерах, Горький способствовал увеличению денежных средств, необходимых для вооружения боевых рабочих отрядов и дружин, для производства бомб. С некоторыми из боевых дружин он был тесно связан.
В дни подготовки Московского вооруженного восстания к А. М. Горькому и М. Ф. Андреевой ездили в Москву с различными поручениями члены нашей Боевой технической группы. Побывал у Горького и я. Это былозанесколько дней до начала восстания.
Помню, спустя несколько минут после моего прихода, Мария Федоровна предложила мне:
- Хотите птиц Алешиных посмотреть? - И она показала мне рядом с кабинетом Горького небольшую комнатку; во всю ширину окна в ней была устроена большая клетка, в которой летали разные пичуги: синички, красношейки и т. п.
- Алексей их очень любит, он сам о них заботится, - говорила Мария Федоровна.
Впоследствии, во время Декабрьского вооруженного восстания, в этой именно комнатке один из наших химиков учил боевиков делать македонские бомбы, и Мария Федоровна потому выбрала эту комнату, что она была наиболее изолирована во всей квартире.
Переговорив о наших конспиративных делах, мы пошли в небольшую столовую.
Там опять было полно всякого народа. М. Ф. Андреева следила за тем, чтобы лишние и неинтересные для Горького люди не проникали к нему, не мешали ему работать. Она очень умело их отстраняла, беря всю тяжесть бесед с ними на себя.
При вторичном моем посещении Марии Федоровны и Горького я окончательно почувствовал себя “своим”. В этот раз они подарили мне свои фотографии с чудесными надписями, причем Горький, вспоминая свою недавнюю поездку в Финляндию под видом охотника по делам, связанным с добыванием оружия, написалнафотографии: “От охотника за всякой дичью”.
В декабре 1905 года квартиру на Воздвиженке, где жили А. М. Горький и М. Ф. Андреева, охраняли члены боевой дружины, студенты-кавказцы. Часто останавливались здесь товарищи, приезжавшие в Москву по революционным делам.
