[мы можем видеть, что] для каждого цивилизационного „созвездия“ характерны политические баталии и оспаривание непреложных истин» [93]. Тем не менее Каценштейн утверждает, что страны, принадлежащие к одной цивилизации, по-прежнему объединяются «по принципу „единства в разнообразии“» по двум причинам: (1) из-за особых типов взаимодействий элит, подчеркивающих роль цивилизационных акторов (государств, империй и других политических единиц) и методов молчаливого распространения, социального подражания (копирования), самоутверждения и прямого экспорта [94]; и (2) из-за сложившейся цивилизационной идентичности народонаселения, которая воспринимается как «естественное чувство реальности, помогающее отличать себя от „другого“, а также хорошее от плохого» [95]. Таким образом, цивилизации существуют, и «в определенных условиях ‹…› политические коалиции и интеллектуальные течения могут порождать глубинные цивилизационные категории, которые считаются неразрывными и даже способными к действию» [96].
Схема 1.1: Цивилизации в посткоммунистической Евразии
Условные обозначения: заштрихована клеткой: западно-христианская; горизонтальные линии: православная; вертикальные пунктирные линии: исламская; вертикальные линии: синская; диагональные слева направо: буддистская; серый цвет – за пределами рассматриваемого нами посткоммунистического региона. На основе: Хантингтон С. Столкновение цивилизаций.
Принимая аргумент Каценштейна, все остальные авторы, чьи работы вошли в книгу под его редакцией, анализировали практически те же цивилизации, что и Хантингтон, отметив в числе прочего способность Европы к переосмыслению самой себя, стремление Китая преподносить себя в качестве обязательной ролевой модели для соседних стран, желающих выстраивать с ним отношения (и вместе составлять синскую цивилизацию), или связующий характер исламской цивилизации – «моста» между Африкой и Евразией [97]. Соответственно, мы также принимаем подход Каценштейна как дополненную и исправленную версию теории Хантингтона, сохраняя при этом представление Хантингтона о цивилизационных границах и учитывая важность внутрицивилизационных процессов и способность стран прокладывать свой путь в пределах цивилизации [♦ 7.4.4]. Мы также считаем целесообразным обозначать некоторые цивилизации по религиозному признаку, как это делал Хантингтон в отношении западного христианства, православия и ислама. Мы делаем это не потому, что считаем религию самым важным фактором, определяющим развитие стран, хотя многие ученые подчеркивали ее важность в этом процессе, а также в конфликтах и других политических аспектах [98]. Скорее, мы отталкиваемся от того, что общие религиозные принципы отражают, как исторически происходило разделение сфер социального действия, что не может быть не связано с тем фактом, что церкви поддерживали слияние сфер, в разной степени участвуя в политике и общественной жизни. Хантингтон резюмирует роль церкви в западной и восточной цивилизациях следующим образом: «В течение всей западной истории сначала церковь вообще, затем многие церкви существовали отдельно от государства. Бог и кесарь, церковь и государство, духовные и светские власти – таков был преобладающий дуализм в западной культуре. ‹…› В исламе Бог – это кесарь; в Китае и Японии кесарь – это Бог, в православии кесарь – младший партнер Бога. Это разделение и неоднократные столкновения между церковью и государством, столь типичные для западной цивилизации, ни в одной другой из цивилизаций не имели место» [99]. В связи с этим в Таблице 1.1 мы приводим структурированное сравнение западного христианства (состоящего из католицизма и протестантизма) и православия на основании работы Джона Маделея, подчеркивая различия в основополагающей роли двух церквей в политической и общинной сферах [100].
Китай, с распространенным на его территории буддизмом, представляет собой ядро синской цивилизации. Эта цивилизация в докоммунистическую эпоху исповедовала конфуцианство, которое привело к формированию сильной центральной власти и расширению имперского контроля над «общественными практиками ‹…› от языка и религии до политических институтов и экономической деятельности» [101]. Однако Китай является единственной страной синской цивилизации в рассматриваемом нами посткоммунистическом регионе. Другие страны, а именно те, что позднее стали входить в советскую империю, включая государства-члены и западные государства-сателлиты, могут быть разделены на три исторических региона по их цивилизационной принадлежности. В эпоху холодной войны венгерский историк Ено Сюч говорил о трех исторически сформировавшихся регионах Европы, утверждая, что задолго до Второй мировой войны регион Центральной и Восточной Европы существовал, но частично располагался на территории, которая тогда была советским блоком [102]. Он рассматривал восточный периметр Центральной и Восточной Европы как границу между западным и православным христианством. «Четко обозначенная граница, – пишет Ено Сюч, – [проходит] через всю Европу на юг от нижнего течения вдоль южных пределов Эльбы-Заале, вдоль Литы и западной границы древней Паннонии», которая была «восточной границей империи Каролингов на рубеже VIII–IX веков», где «в течение трех предыдущих столетий земли на запад от этой границы являлись местом органического симбиоза элементов поздней античности и христианства, с одной стороны, и варварских германских влияний – с другой» [103]. По аналогии с Сючем Хантингтон говорит о «линии великого исторического раздела, существовавшей на протяжении столетий, отделяющей западные христианские народы от мусульманских и православных народов», линии, которая «определилась еще во времена разделения Римской империи в четвертом веке и создания Священной Римской империи в десятом». «Где заканчивается Европа?» – спрашивает он и кратко отвечает: «Европа заканчивается там, где заканчивается западное христианство и начинаются ислам и православие» [104].
Территория Советского Союза после Второй мировой войны отошла от границ, обозначенных Сючем, только в двух местах: (1) Советский Союз вновь аннексировал католические и протестантские балтийские государства, которые Россия когда-то завоевала при царях, и (2) государства Балканского полуострова, которые в значительной степени или полностью находились в рамках господства православного христианства (Болгария, Румыния и часть Югославии), не стали частью Советского Союза. В пределах советской империи существовала граница, отделяющая Центрально-Восточную Европу от Восточной Европы, или исторический регион западного христианства от православного региона. Это практически те же регионы, которые Сюч понимает как второй и третий исторические регионы Европы. Однако в советскую империю также входила советская Центральная Азия, которая представляет собой отдельный регион обществ исламского происхождения [105]. Линии раздела трех исторических регионов, определяемых их цивилизационной принадлежностью, четко показаны на Схеме 1.1.
Таблица 1.1: Сравнительная характеристика парадигм западного христианства и православия. Переработанный материал на основании работы: Madeley J. A Framework for the Comparative Analysis of Church – State Relations in Europe.
Специалист по России Золтан С. Биро точно подметил, что «на Западе в контексте католического христианства всемогущество государства было ограничено [автономией] церкви, тогда как на Востоке православие не играло такой ограничивающей роли» [106]. То, что мы наблюдаем, – это институциональное разделение светской и религиозной власти в западно-христианском регионе, встроенное в более крупный проект «[реконструкции] европейской идентичности вокруг светских идей и принципа рациональности ‹…›. Растущая автономия политических, культурных и общественных центров; введение инноваций и ориентированность на
