Духовенство всякой официально признанной церкви образует многочисленную корпорацию. Оно может действовать согласованно и преследовать свои интересы по общему плану и объединенное одним духом, как будто бы оно руководилось все одним человеком; и часто, действительно, оно и находится под таким руководством. Его интересы, как особой корпорации, никогда не совпадают с интересами государя, а иногда прямо противоположны им. Главный интерес духовенства состоит в сохранении своего авторитета и влияния на народ, а эти последние зависят от предполагаемой достоверности и важности всего учения, проповедуемого им, и от предполагаемой необходимости принимать его во всех его подробностях, целиком, с полной верой, чтобы избежать вечных мук. И если государь будет иметь неосторожность показаться отступающим или сомневающимся в самом пустячном вопросе их учения или из чувства человечности захочет заступиться за тех, кто провинился в том или другом из этих прегрешений, то щепетильная часть духовенства совершенно независимо от государя сейчас же провозгласит его нечестивцем и пустит в ход все страхи религии, чтобы вынудить народ перейти в подданство к более правоверному и послушному государю. А если он воспротивится каким-либо из претензий для узурпации духовенства, опасность не менее велика. Государи, осмелившиеся таким образом восстать против церкви, обычно навлекали на себя обвинение не только в этом преступлении, но и в добавочном преступлении — ереси, несмотря на их торжественные заверения о своей вере и на смиренное подчинение всем догматам, какие она считала нужным предписать им. Но авторитет религии выше всякого другого авторитета. Страх, внушаемый ею, превозмогает всякий другой страх. Когда признанные проповедники религии распространяют в массе народа учения, подрывающие авторитет и власть государя, последний может поддержать свой авторитет и власть только насильственными действиями или силой постоянной армии. Даже постоянная армия не может в таком случае служить для него прочной опорой, потому что если солдаты не чужеземцы — что редко бывает, — а рекрутируются из массы народа — что должно быть почти всегда, — то и они скоро окажутся зараженными этими самыми учениями. Революции, которые постоянно вызывали интриги греческого духовенства в Константинополе во все время существования Западной империи, смуты и потрясения, которые в течение нескольких столетий постоянно порождались интригами римско-католического духовенства повсеместно в Европе, достаточно свидетельствуют о том, как непро чно и ненадежно всегда положение государя, не обладающего надлежащими средствами воздействовать на духовенство признанной и господствующей в его стране религии.
Символ веры, равно как и все другие духовные вопросы, само собой разумеется, не входит в сферу деятельности светского государя, который, правда, может в полной мере обладать качествами, необходимыми для защиты народа, но редко предполагается способным наставлять и просвещать его. Поэтому в отношении этих вопросов его авторитет редко может быть достаточен для того, чтобы перевесить объединенный авторитет духовенства официально признанной церкви. Между тем общественное спокойствие и его собственная безопасность часто могут зависеть от учений, которые духовенство находит нужным распространять относительно этих вопросов. И так как он редко может с надлежащим весом и авторитетом открыто противиться решению духовенства, то необходимо, чтобы он мог воздействовать на него, а это возможно только внушением страха отрешения от должности или надежд на повышение большинству членов этого сословия.
Во всех христианских церквах бенефиции духовных лиц представляют собой владения, которыми они пользуются не по усмотрению государя, а пожизненно или до тех пор, пока не совершат какого-нибудь проступка. Если бы обладание этими бенефициями было менее надежно и духовенство могло бы лишаться их при малейшем неудовольствии государя или его министров, оно было бы, вероятно, не в состоянии сохранять свой авторитет в глазах народа, который в таком случае считал бы его представителей наемниками, зависящими от двора, и не питал бы никакого доверия к искренности их проповеди и наставлений. Но если государь попытается незаконно или насильственно лишить некоторое количество священников их бенефиций хотя бы на том основании, что они проповедовали с чрезмерным усердием то или иное мятежное учение, то таким преследованием он только сделает их и их учение в десять раз более популярным, а потому и в десять раз более докучным и опасным. Страх почти во всех случаях оказывается плохим оружием управления, и к нему в особенности никогда не следует прибегать против такого класса людей, который проявляет хотя бы малейшее притязание на независимость. Попытка застращать их ведет только к их озлоблению и усиливает их противодействие, тогда как более мягкое обращение с ними, может быть, легко побудило бы их умерить свою оппозицию или совсем отказаться от нее. Насилие, которое французское правительство обычно употребляло, чтобы заставить все свои парламенты или высшие судебные места зарегистрировать тот или иной непопулярный указ, очень редко приводило к успешным результатам. А между тем средство, употреблявшееся обычно в таких случаях, а именно заключение в тюрьму всех строптивых членов, следует признать достаточно решительным. Государи из дома Стюартов иногда прибегали к такому же средству, чтобы воздействовать на некоторых членов английского парламента, которые обыкновенно оставались столь же непреклонными. Обращение с английским парламентом теперь иное, и небольшой опыт, который проделал двенадцать лет тому назад герцог Шуазель с парижским парламентом, убедительно показал, что таким путем еще легче поладить со всеми парламентами Франции. Но опыт этот не был продолжен, потому что, хотя уступчивость и убеждение всегда представляют собою самое легкое и самое надежное средство управления, между тем как принуждение и насилие являются самым худшим и наиболее опасным средством, все же таково, по-видимому, естественное самомнение человека, что он почти всегда пренебрегает хорошими средствами, за исключением тех случаев, когда не может или не смеет пользоваться дурными. Французское правительство могло и имело смелость прибегнуть к силе и потому не считало нужным прибегать к уговорам и убеждению. Но не существует, по-видимому, такого сословия, как об этом говорит опыт всех веков, по отношению к которому было бы опаснее или даже губительнее применять принуждение или насилие, чем по отношению к уважаемому духовенству признанной церкви. Особые права, преимущества и личная свобода каждого отдельного представителя духовенства, который ладит со своим собственным сословием, больше уважаются даже в самых деспотических государствах, чем права, преимущества и личная свобода любого другого лица приблизительно одинакового общественного положения и состояния. Так бывает при всех степенях деспотизма, начиная с мягкого и снисходительного правительства в Париже и кончая насильственным и необузданным правительством в Константинополе. Но если это сословие трудно принудить к чему-нибудь силой, то поладить с ним столь же легко, как и со всяким другим, и безопасность государя, равно как и общественное спокойствие, сильно зависит, по-видимому, от средств, какие у него имеются для воздействия на духовных лиц; эти средства, по-видимому, выражаются вообще в повышении, каким он может награждать их.
При древнем устройстве христианской церкви епископ каждого диоцеза избирался соединенным голосованием духовенства и жителей епархиального города. Народ недолго сохранял свое право на участие в выборах, а пока пользовался им, почти всегда действовал под влиянием духовенства, которое в подобного рода духовных вопросах каза- лось его естественным руководителем. Но духовенству скоро, однако, надоело затруднять себя хлопотами, необходимыми для воздействия на народ, и оно сочло более удобным и простым самому избирать своих епископов. Точно так же и настоятель избирался монахами монастыря, по крайней мере в большей части аббатств. Все низшие церковные бенефиции, входящие в состав диоцеза, жаловались епископом, который раздавал их тем членам духовенства, кому считал нужным. Таким образом, все церковные должности и чины находились в распоряжении самой церкви. И хотя государь мог пользоваться некоторым косвенным влиянием на эти выборы — иногда было принято спрашивать его согласия на производство выборов и утверждение избранных лиц, — все же он не располагал прямыми или достаточными средствами воздействия на духовенство. Честолюбие каждого церковника, естественно, побуждало его заботиться о благоволении не столько государя, сколько своего собственного сословия, от которого только он мог ожидать повышения.
