При проводах Ф. Я. Лефорта особое внимание было обращено на присутствие лошадей, что нашло свое отражение и в будущем. Лошадь как верный боевой товарищ, как символ воинской доблести, имеющий особое значение в жизни правителя-воителя, стала потом обязательным участником траурной процессии.
В данном случае офицеры, сопровождавшие тело, несли на бархатных подушках знаки воинского достоинства усопшего: золотые шпоры, пистолеты, шпагу, трость и шлем. Впоследствии при императорских похоронах, на церемониале более высокого ранга, были задействованы как государственные инсигнии – знамена, мечи, скипетр, держава, короны, так и знаки личного отличия покойного – кавалерии, т. е. ордена, носимые на специальных бархатных подушках (первое упоминание об их использовании в похоронных церемониях в России относится к ритуалу погребения Ф. Я. Лефорта).
Прохождение в процессии представителей дипломатического корпуса, так же как и свободный доступ лиц женского пола, едва ли не впервые зарегистрирован именно в этой траурной процессии. Абсолютно новым элементом всего траурного действия оказался оружейный салют в отличие от традиционного для России колокольного «печального» звона. Впоследствии и колокольный звон, и салютационная пальба стали звуковым сопровождением похорон представителей правящей фамилии и особо торжественных церемоний императорской России.
Еще одним нововведением, используемым в похоронах Ф. Я. Лефорта, стало прощальное напутственное слово, традиционное в протестантском траурном церемониале, но непривычное для России. Петру I в его желании привить западные культурные ценности своим подданным и внедрить образовательную функцию в русскую православную службу идея не могла не показаться привлекательной. В дальнейшем напутственные слова, а не только ритуальное пение и определенный вид службы, стали обязательным элементом траурного ритуала. Кроме восхваления усопшего монарха напутственное слово выполняло идеологические задачи прославления и укрепления самодержавной власти.
День накануне погребения Ф. Лефорта ознаменовался учреждением первого и самого главного ордена Российской империи – святого апостола Андрея Первозванного.[175] Хотя относительно даты учреждения ордена абсолютной уверенности не имеется, но 10 марта окрашено мистико-символическим звучанием, так как 10 марта, но уже 1725 г., станет днем похорон самого Петра I.
Похороны П. ГордонаП. Гордон (Патрик Леопольд) (1635–1699). Гравюра Г. АфанасьеваМогила Патрика Гордона на Введенском кладбище (Москва)
В конце 1699 г. скончался еще один сподвижник молодого царя шотландец католик Патрик Гордон, чьи похороны были не менее пышными, чем похороны Ф. Я. Лефорта. Царь, отдавая должное своему сподвижнику, назначил для его погребения такой же великолепный церемониал, как и тот, с которым хоронили Лефорта. «Солдаты трех гвардейских полков с грустными лицами, при унылых звуках труб и барабанов, имея среди себя царя, занимавшего обычное место в своем полку, проводили гроб генерала; похороны сопровождались выстрелами из двадцати четырех пушек большого размера, так что приходилось сомневаться, было ли это заявление печали или радости. По приказанию царя совершено было священнослужение, и императорский миссионер Иоанн Берула произнес надгробную речь, накануне царевич Алексей Петрович с Натальей, любимой сестрой государя, слушали церковную службу в католическом храме».[176] В присутствии Петра I шотландца похоронили под алтарем первого католического храма в России, возведенного в 1694 г. в Немецкой слободе. Через сто с лишним лет прах Гордона был перенесен на московское Введенское кладбище.
Таким образом, 1699 г. стал отправной точкой для изменения одного из самых консервативных государственных ритуалов – похоронного, когда при погребении Ф. Я. Лефорта и П. Гордона были заложены основы церемониала, который, вполне согласуясь с общим реформированием жизни русского общества, претерпел значительные изменения в петровскую эпоху.
Похороны Ф. А. ГоловинаПосле смерти Лефорта особо близким Петру человеком становится Федор Алексеевич Головин. Его похороны также вылились в событие особой важности, в котором царь принимал личное участие. 24 июня 1706 г. граф Ф. А. Головин неожиданно захворал в Нежине и 30 июля скончался в Глухове. Летняя жара и военные действия помешали отправке тела в Москву.
Похороны Ф. Головина. Гравюра нач. XVIII в.
В январе 1707 г. Петр I напоминал Ф. М. Апраксину и Ф. Ю. Ромодановскому: «К погребению адмирала изволь чинить приготовление, а когда будет все изготовлено, то немедленно о погребении указ к вам будет прислан».[177] Последние наставления были получены Ф. М. Апраксиным в письме от 05.02.1707 г.: «Мингер! Писано о погребении адмирала, и чтоб оное его тело достойному по его чину предать погребению… впрочем, не ожидая нас».
Похороны Ф. А. Головина состоялись 22 февраля 1707 г., через 8 месяцев после смерти. Из гравюры, изготовленной по личному распоряжению царя,[178] видно, что они отличались пышностью и были организованы как театральное действо, вполне в согласии с новыми установками в проведении подобных мероприятий. Процессия была четко разбита на группы. Впереди каждой группы шествовал маршал с жезлом. Во главе процессии на богато украшенной лошади ехал рыцарь в латах с обнаженным мечом, за рыцарем шли патриаршии певчие и монахи с зажженными свечами. Многочисленные ассистенты несли ордена, шпагу, личные вещи адмирала.
В процессии использовались все элементы государственной символики, что говорило о высоком статусе покойного. На древке несли двуглавого орла – герб государства. Так как хоронили военачальника, в процессии особую группу представляли знаменосцы. Участвовал и почетный караул – воинские части. Катафалк, представлявший собой одр, в отличие от русских выносных саней, везла шестерка лошадей в траурных попонах. За гробом шли высшие чины духовенства, «ближние сродники… и князи, и бояре, стольники и дьяки и иные прочие господа». У Симонова монастыря выстроились полки кавалерии и пехоты. С промежутком в одну минуту раздавались пушечные залпы. Ф. А. Головина похоронили в Успенском соборе.
Ф. Головин (1650–1706). Гравюра Шенка
Похороны Я. Ф. ДолгорукогоОдним из близких Петру людей был Я. Ф. Долгорукий, похороны которого также привлекли внимание царя в 1720 г. Яков Федорович Долгорукий (Долгоруков) (1659–24.06.1720) – комнатный стольник, ближний боярин, сенатор при Петре I, с 1714 г. – председатель Ревизион-коллегии, скончался в возрасте 64 лет. В юности он получил хорошее образование под руководством польского наставника, и после его кончины дом покойного посетили члены польского посольства, отправленные королем Августом II в Россию для рассмотрения курляндского вопроса. Один из членов посольства оставил свои воспоминания об этом событии.[179] В резиденции покойного две комнаты были затянуты черной тканью. Это одно из первых упоминаний о траурном убранстве залы, где выставлено тело для прощания. Печальные залы – Castrum Doloris[180] – вошли в церемониал похорон первых лиц государства в первой трети XVIII в.[181] Безусловно, в случае с Я. Ф. Долгоруким оформление залы было выполнено достаточно скромно по сравнению с теми пышными барочными декорациями, которые создавались позднее, тем не менее, в связи с появлением существенного временного промежутка между моментом смерти и похоронами, для прощания с телом усопшего возникла необходимость специального устройства помещения, что и было сделано, так как Я. Ф. Долгорукий был похоронен на 11-й день после смерти. Комната явно была особо украшена: представитель польского посольства заметил гербы умершего. Особое внимание уделялось освещению помещения: в люстрах было пятнадцать свеч, в канделябрах, обтянутых черной тканью, стоявших у гроба, – еще восемь. Интересно замечание относительно гроба и одеяния покойного: мемуарист указывает на то, что гроб обит ярко-красным бархатом с золотым позументом, матрац, на котором лежало тело, богато украшен золотом наподобие одеяла, под которым, очевидно, надо понимать покров. Одежду князя составлял саван, у шеи подвязанный лентой. В комнате, где был выставлен гроб с телом, поляки застали художника, снимавшего портрет Я. Долгорукова. Посмертное изображение, впоследствии ставшее обязательным элементом траурного ритуала, для России того времени было новаторством, обусловленным западным влиянием, и в более ранних случаях указаний на писание подобных картин не имеется. В данном случае портрет, украшенный траурными оборками, на высоком «черенке» (поставе) держали у гроба.
