Валерия Пименова - Уголовный розыск. Петроград – Ленинград – Петербург [сборник]

Но жажда личной славы буквально сжигала его. Амозов добивается для себя персонального места в экспозиции историко-революционных музеев Петрозаводска и Новгорода, где он был представлен как один из главных «учредителей и борцов за советскую власть» в этих регионах.

Но в Лодейном Поле, маленьком райцентре Ленинградской области, у самозванца вышла осечка. Амозов явился в местный музей в форме командира Красной Армии, при бинокле и оружии, и, не найдя себя в экспозиции, устроил директору музея Г. У. Варичу разнос. Разгневанный Амозов буквально орал на директора музея, обвиняя, что тот ничего не делает, хотя во многих музеях ему, Амозову, «отведено почетное место, в том числе и в Петрозаводске».

Варич был выдвиженцем: в музей пришел буквально с паровоза, где работал кочегаром. На крик «заслуженного большевика» он отреагировал по-пролетарски спокойно, пообещав рассмотреть материалы, которые Амозов предусмотрительно принес с собой в большом чемодане. Это были «мемуары» рассказывающие о его «заслугах» перед советской властью. И чего там, в этих воспоминаниях, только не было! И организация взрыва новгородского губернатора Иславина, и фантастический побег от полицейских… А главное — Амозов приписал себе участие в собрании большевиков в особняке Матильды Кшесинской, встречу в 1917 году в Териоки (Зеленогорске) В. И. Ленина, которому «лично отдал рапорт и вместе с ним вернулся в Петроград и участвовал в митинге на Финляндском вокзале».

Судя по протоколу допроса Варича, он был эрудированным человеком, хорошо знал музейную терминологию и взять себя «на арапа» Амозову не позволил.

А о своей славе Амозов начал беспокоиться еще в 1923 году, когда в газете «Наш край» от 15 ноября опубликовал панегирик в свою честь. Больше того — он смог напечатать очерк о себе в главной красноармейской газете «Красная звезда» от 26 июля 1924 года в рубрике «Страна должна знать своих героев», где рассказывалось, как он встречал В. И. Ленина на финляндской границе, и прочих подвигах, связанных с обеспечением безопасности вождя. Правда, Амозов понимал, что за вранье об общении с Лениным его по головке не погладят, и после этого десять лет в прессу не обращался. Но в 1934 году он встречает старого знакомого по Лодейному Полю — «бывшего купца и черносотенца» Фомина-Светляка, и тот публикует о нем статью в районной газете «Ленинская правда», где Амозов предстает борцом и основателем советской власти на… Мурманской железной дороге.

Затем Амозов написал и подготовил еще две статьи, которые тоже опубликовал в районных газетах «Свирская правда» и «Октябрьская правда» 22 ноября 1934 года и 15 мая 1935 года. На все это можно было бы не обратить внимания, мало ли Хлестаковых родили русские революции, но Евсеева привлекли куда более серьезные факты из жизни Амозова. Тут уже была не хлестаковщина…

В 1920 году, будучи председателем военного трибунала Приволжского военного округа, пьяный Амозов задержал одного из своих сотрудников, инсценировал над ним суд и приговорил… к расстрелу. Слава Богу, приговор не был приведен в исполнение.

В 1923 году — уже как член Коллегии военного трибунала Западного фронта — Амозов был откомандирован в Смоленск, но самовольно уехал оттуда в Москву, где прошел медицинское обследование. Члены комиссии порекомендовали ему «отдых в деревенской обстановке». Бросив службу, Амозов уехал из Москвы, никого не поставив в известность. Это было расценено как дезертирство. Через год его задержали в Ярославле.

25 августа 1928 года пьяный Амозов устроил скандал в новгородской гостинице. Придрался к военнослужащему Кузьмину. Тот пригласил Амозова для объяснений в свой номер. Здесь Амозов в хмельном угаре застрелил «обидчика». Но и убийство, и дезертирство сошли ему с рук, поскольку оба преступления совершались якобы «в состоянии невменяемости».

В итоге под тяжестью собранных Г. П. Евсеевым доказательств Амозов сознался, что все факты его «героического прошлого» были придуманы с одной целью — иметь дополнительные льготы. Не отрицал он факта дезертирства и убийства Кузьмина.

Судили Амозова по второй части статьи 169 УК РСФСР — за «мошенничество, имевшее своим последствием причинение убытка государству или общественному учреждению». Санкция статьи предусматривала до пяти лет лишения свободы с конфискацией всего или части имущества.

Но Амозова судило Особое совещание при НКВД СССР. Со всеми вытекающими для афериста последствиями.

Сотрудники уголовного розыска, принимавшие участие в раскрытии преступления:

Георгий Петрович Евсеев Сергей Петрович Кренев

По данному делу работало по заданию Евсеева Г. П. много сотрудников УР из Орла, Новгорода, Карелии, которые выполняли его отдельные поручения, не входя в прямой контакт с Амозовым

В январе 1928 года в ленинградский уголовный розыск поступило заявление о краже мануфактуры из универмага «Пролетарий» на Садовой улице. Сыщики, выехавшие на место преступления, установили,

что воры проникли в торговый зал, сломав стенку, отделяющую магазин от чердака. Опытный эксперт еще дореволюционной выучки С. Н. Кренев высказал предположение, что злоумышленникам удалось проникнуть на чердак через слуховое окно с крыши соседнего дома.

Чтобы проверить свою версию, сыщик попробовал повторить путь воров. Судя по всему, преступников было двое — цепочка следов вела к слуховому окну, а затем от него. Похищенное воры предпочли вынести тем же путем, хотя путешествие по крутой обледенелой крыше могло закончиться для них плачевно.

Поиск преступников начали с проверки подозрительных квартир. В Саперном переулке при проверке квартиры Грибковой были задержаны двое ее гостей. Один из них по документам был студентом харьковского университета Суховым. Второй назвался Сергеевым. Документы у них были в полном порядке, но интуиция подсказывала, что отпускать этих людей нельзя. Обыски на квартирах приятелей гражданки Грибковой подтвердили правоту сыщиков.

Квартира подозреваемых напоминала если не пещеру разбойников из сказки об Али-Бабе, то уж точно филиал магазина «Пролетарий». Здесь было обнаружено почти все похищенное из универмага. А дальше выяснилось, что «бедный студент» из Харькова Сухов имел солидный счет в Обществе взаимного кредита Ленинграда. И хоть он уверял, что эта злосчастная кража первая и последняя в его жизни, ему не поверили и продолжали допытываться, из каких источников он черпал свои доходы. Тем более что деньги на свой счет Сухов положил еще до своего неудачного ночного рейда в «Пролетарий».

Пока задержанные граждане томились в камере, а «студент» мучительно пытался доказать законность своих доходов, дотошные эксперты нашли в картотеке отпечатки пальцев и самого Сухова, и его компаньона. Оказалось, что задержанные граждане — музейные воры-гастролеры — уже разыскивались правоохранительными органами за ряд уголовных преступлений, и что у ленинградского уголовного розыска тоже имелись претензии к приятелям Грибковой — они подозревались в совершении еще трех краж в нашем городе, не считая набега на универмаг.

Выяснилось также, что Сухов на самом деле является Николаем Устиновичем Ярдовым, уроженцем Виленской губернии. В разных городах Советского Союза он проживал под фамилиями Шубин, Ландау,

Юрченко. Эпизоды его бурной жизни могли бы послужить основой для авантюрного романа.

Оказывается, Ярдов не только был судим, но и судил сам. Да-да, судил! В 1923 году Николай Устинович состоял в должности члена Тамбовского губернского суда и был судьей дежурной камеры. Совершив ряд служебных преступлений, он был осужден и даже начал отбывать наказание, но вскоре был освобожден под имущественное поручительство.

Освободившись, Ярдов решил возместить свои материальные затраты. Для этого он дважды обчистил местный «Губкожтрест». И стал ждать последствий. Но наказания не последовало…

Успех вскружил Ярдову голову. Следующим объектом его внимания стал Тамбовский государственный музей, где бывший судья похитил более 700 золотых и серебряных монет и медалей. Прихватив краденое, он поехал передохнуть в тихий город Козлов, но милиция не дала ему расслабиться — он был задержан. Правда, ненадолго, поскольку на полпути сбежал из-под стражи…

Ярдов вернулся в Тамбов, но долго там не задержался и отправился в Саратов. Здесь как культурный человек он ознакомился с местными достопримечательностями. Особенно сильное впечатление на него произвел музей, где он побывал не только днем, но и ночью. Один. На память о саратовском музее Николай Устинович прихватил только предметов из серебра общим весом 1 пуд и 30 фунтов (17 кг 200 г). Так бурно закончился для Ярдова 1923 год.

Новый, 1924-й, начался для него плохо. Его поймали и осудили на шесть лет строгой изоляции. В те далекие годы, как и сегодня, некоторых заключенных отпускали на выходные дни — поощряли за примерное поведение. Заключенный Ярдов тоже получил отпуск из изолятора. Но возвращаться за решетку не собирался. Тем более что сумел выкрасть документы на фамилию Ландау.