Мы взбирались по массивам Таймыра, которому суждено было стать последним перед вступлением на территорию Республики Саха-Якутия. Лучи солнца мерцали в зарождающейся поземке. Сквозь этот золотистый туман внезапно появилась изба, и я сразу направился туда, чтобы укрыться. Остановив своих собак в шаге от двери, я увидел улыбающегося старика, щурящегося от света. Сергей живет здесь один, вдали от всех. Печка, плоская лежанка, маленький столик – больше ничего на утрамбованном земляном полу этой старой избы, расположенной у подножия одного из высоких черных утесов, нет. Сергею 67 лет, но у него лицо озорного мальчишки.
Он веселый, простой и не докучает мне бесконечными вопросами, как это делают многие другие. Он живет бедно, держась на ловле рыбы и алкоголе. Одет он в лохмотья, руки у него больные. Я предлагаю ему пару перчаток, в которых он явно нуждается, взамен он отдает мне теплую якутскую шапку из лисьего меха, некогда белую, но теперь покрытую слоем сажи. Перед тем как уехать, я приношу немного дров и топлю печку. А старик остается стоять на пороге и смотреть мне вслед.
Вот наконец мы у моря Лаптевых, четвертого моря на моем пути, но, как только мы огибаем мыс Хорто, погода портится: не видно ни зги. В течение пяти часов мы боремся со штормом, прежде чем разбить бивак в ледяном хаосе. Какое великолепное пристанище! Я могу вести записи в журнале при дрожащем свете свечи, защищенной несколькими миллиметрами ткани от ада, воцарившегося снаружи, и от черных вод, бьющихся подо льдом. Две зимы верной службы в условиях необычайно тяжелых, разумеется, немного повредили наше жилище, но для меня оно значило гораздо больше, чем любая изба, которую мы встречали, оно оставалось для меня самым желанным домом.
Я достиг самой северной точки моего пути по евразийской Арктике. Оленекский залив. Больше нет ледяного хаоса, но снег глубок и влажен, а туман такой густой, что придерживаться взятого курса невозможно – это оказалось последним испытанием нашей зимы. Сегодня нет необходимости командовать Пушком: он, как и вся упряжка, за 20 км почуял человеческое жилье.
Усть-Оленек насчитывает не более 80 жителей, этнических эвенков. При этом – ни магазина, ни школы, ни медицинского центра. На протяжении целого года население живет исключительно рыбной ловлей и охотой. Здесь едва ли не прекращено хождение рубля. Сделки с соседней таймырской деревней совершаются на основе равноценного обмена: рыбу (омуля, муксуна или ряпушку) меняют на бензин, патроны и всевозможное оборудование. Усть-Оленек представляет историческую ценность. Многочисленные путешественники в XVIII – XIX веках спускались по реке Оленек до ее устья, чтобы составить карту побережья моря Лаптевых. Некоторые из них, например исследователь Василий Прончищев (1702—1736), так и не вернулись и были похоронены здесь вместе с семьями. Усть-Оленек стал завершением четвертого этапа моей экспедиции через два года после того, как я покинул Северный мыс в Норвегии.
Август 2002 года. Дельта реки Лены, 7 500 км
Несколько взмахов веслами удалили меня от берега. Каяк скользил по спокойным водам, оставляя на песчаном берегу моих друзей из Усть-Оленька. Ветер с морских просторов доносил до меня аромат открытий и свободы, но сердцу грустно, словно от чувства утраты. Я знал, что завтра моих собак охватит беспокойство. Им предстоит провести без меня в деревне еще месяц, пока я не смогу переправить их в Тикси, конечный пункт этого плавания на каяке.
Деревня быстро исчезала из виду, а ветер, напротив, крепчал по мере того, как я приближался к устью реки. Облака в низко нависшем небе стелются над черной поверхностью моря, и я вспоминаю сказку Пушкина о золотой рыбке, где море, сначала синее,с каждым новым требованием старого рыбака все больше волнуется и темнеет. К 2 часам ночи ветер уже не давал мне двигаться вперед, и к тому же я заледенел под дождем. К счастью, появилась возможность погреться в маленькой хижине из сплавного леса, возле старенькой печурки, сооруженной из ржавого бидона. Растянувшись на оленьих шкурах, я мечтал о своей будущей избе. Возможно, она тоже будет выстроена из сплавного леса на пустынном берегу какого-нибудь забытого моря… Я люблю сплавной лес. Как и я, он проделал долгий путь. У каждого из этих бревен своя собственная история. Столько дерева на берегу, где не растет ни единого кустика!
Вскоре – опять в путь. Сильное волнение на море Лаптевых укачало меня. Низкие берега становились все более отвесными, льдистыми – пейзаж при лунном свете выглядел зловеще. Ветер дул с востока – встречный ветер на протяжении всего моего двухлетнего пути. Чтобы скоротать долгие однообразные часы, я развлекался тем, что хронометрировал удары весел и получал 20 000 за 8 часов ежедневного плавания! Не смог я удержаться и от желания посчитать шаги по снегу от Северного мыса до Берингова пролива: 20 миллионов, плюс-минус 2 миллиона. Бедные мои суставы!
Наконец я достиг громадной дельты Лены. Теперь я лавировал в лабиринте каналов и песчаных островков. Одинокий волк вброд пересек реку: очутившись на другом берегу, он, почуяв мой лагерь, что есть сил припустился прочь, промчавшись мимо двух молодых оленей и не обратив на них ни малейшего внимания – так силен его инстинктивный страх перед человеком.
Вдоль берега тянулись песчаные кручи, вершины которых напоминали вечную мерзлоту. Огромные глыбы промерзшей земли пребывали в шатком равновесии, скованные льдом. Некоторые рушились у меня на глазах. Вот оно – идеальное место для поисков останков мамонтов. Их нередко находят здесь. Любой рыбак в этих краях продемонстрирует вам трофеи: бивень, зуб, бедренную или берцовую кость, или же лопатку впечатляющих размеров.
Наконец появляется Столб. Эта «сахарная голова» высотой 113 метров словно поставлена самим Богом, чтобы обозначить границу между рекой Леной и входом в ее дельту. Примечательно, что скала считалась священной в мифологии эвенков и якутов.
Я очарован красотой и мощью Лены. Ее течение превышает 7 км/ч, движение постоянное. Навигационный сезон здесь короткий, и надо успеть отправить все необходимое для долгой зимы во все населенные пункты северного побережья Якутии. Суда, отчаливающие из Усть-Кута в Иркутской области, выходят в море Лаптевых, проплыв 3 000 км по реке.
Река Лена пересечена. С этого момента течение стремительно увлекло меня в фарватер Быковский. Тундра уже облачилась в свое осеннее убранство. Красное смешивалось с желтым, создавая необыкновенные пастели. Как же быстро миновало лето! Мне едва достало времени, чтобы насладиться ароматом карликовых, но таких нарядных цветов. Трудно представить, что эти благоуханные и пестрые цветники более чем на восемь месяцев уйдут под снег, и я буду отмеривать шаги, не зная, земля или море скрывается под этим холодным покровом.
– Давай! Налегай! – сказал я самому себе, а яростный ветер метал в меня косыми лезвиями. Спустившись с высоких массивов вместе с раскатами грома, он целил прямо в глаза, заставляя их отчаянно слезиться. В десяти километрах виден Тикси, и я начинаю пересекать большую бухту, взяв курс на мыс. Ветер по-прежнему хлестал в лицо. Из-за шквала я не мог плыть прямо, приходилось брать наискосок. Порывы ветра усиливались, но я налегал и налегал на весла. О том, чтобы перестать грести, не было и речи: я совсем не хотел, чтобы меня унесло в открытое море без всякой надежды на возвращение. Потому я удвоил усилия, но берег почти не приближался. Но я греб и греб ветру назло. Подброшенный волной, я наконец причалил без малейшего толчка и вытащил каяк на безопасное место. Отклонение от курса отняло два долгих часа. Я выбрался на берег в 5 км от Тикси. Долог еще путь до Берингова пролива…
Ноябрь 2002 года. Катастрофа в губе Буор-Хая, 8 000 км
Север снова надел свою зимнюю шубу. Море отяжелело под весом пакового льда. Солнце вчера зашло более чем на два месяца, и я с вновь обретенными мной собаками вступил в долгую полярную ночь. Ухмылка ветра, кажется, хотела доказать мне, что он не настроен ни на какие соглашения на эту третью зиму. Я прекрасно знал, что мы будем отвоевывать каждый метр на своем пути, и так будет до тех пор, пока не достигнем страстно желаемой цели – пролива.
17 ноября 2002 года мы наконец покинули Тикси и устремились в губу Буор-Хая. Нам нужно было пересечь многочисленные свободные водные фарватеры, так как припай еще ранний и ледовое покрытие дрожит под тяжестью саней. Заканчивался второй день моего пути, и я начал устанавливать палатку. Погода была исключительно спокойная для этого края. Восходила странная луна кубической формы. Этот удивительный феномен преломления света мог бы послужить сигналом тревоги, но я не обратил на него ни малейшего внимания. В полночь, когда я уже дремал в своем спальном мешке, начался шторм. «Опять», – сказал я себе, сворачиваясь в своем теплом коконе и тщетно пытаясь не замечать завывания ветра. Но в 2 часа начался уже настоящий ураган. Снег хлестал по палатке, как воздушная струя из реактивного двигателя. Скорость некоторых порывов явно превышала 150 км/ч, они сдували весь снег, обеспечивающий устойчивость палатки. Подпорные арки рисковали лопнуть в любой момент. Я выбрался из спального мешка и начал готовиться к срочной эвакуации на случай, если припай разобьется. Потом с помощью наружной подпорной арки я попытался спасти то, что было моим домом в течение двух лет. Я не раз попадал в бурю на моем пути, но такой свирепой еще не было. Я остро пожалел, что не удосужился добраться до земли, чтобы разбить бивак. И уже понял, какая расплата меня ждет за такую опрометчивость. Арктика не прощает бесцеремонности, особенно путешественникам-одиночкам.
